— Да ты что? Уж не задумала ли возвращаться к Сереже? Не любишь Валентина Васильевича… Привыкнешь. Старые люди говорили: стерпится — слюбится. Да только за одно то, что он делает и хочет сделать, а у этого человека слово с делом не расходится, можно, как говорится, ему ноги мыть и воду пить. Запомни: он твой муж настоящий и единственный.

ПОЕЗДКА В ГОРЫ

В марте супруги решили провести две недели в районе Баксанского ущелья. Ехали они поездом в вагоне СВ. Вика была восхищена.

— Какая прелесть! — сказала она, входя в купе. — Только на двоих. Тут же умывальник.

Она сразу оценила комфорт вагона с полированными стенами и мягкой ковровой дорожкой, с нарядными вежливыми проводницами. Было уютно и чисто.

В Ростове-на-Дону их встретил Дворецкий — человек среднего роста, с большой головой, юркий — директор местного филиала того института, которым руководил Валентин Васильевич.

Дворецкий подсел к ним в вагон и доехал с ними до Минеральных Вод. По дороге Звягинцев и Дворецкий говорили о делах, листали бумаги в папках — их одну за другой ловко вытаскивал из портфеля директор филиала и раскрывал на купейном столике. Звягинцев свою поездку в Терскол оформил как деловую командировку и таким образом пытался в некотором роде ее оправдать.

В Минеральных Водах всех троих встретила служебная «Волга» Дворецкого. По его указанию машину перегнали своим ходом за 500 километров из Ростова-на-Дону.

— Это наш водитель Николай Иванович Корбутенко, — представил Дворецкий шофера «Волги».

Худощавый, узкоплечий человек с печальными глазами протянул руку и поздоровался с приезжими.

— Как, Коля, с машиной, порядок? — спросил Дворецкий.

— Все в норме, Аркадий Ефимович.

— Тепло у вас, — сказала Вика.

— Градусов двадцать, — подтвердил Николай Иванович.

Люди на перроне были в костюмах, у тележки с мороженым стояла очередь. Все двинулись на привокзальную площадь к машине.

Площадь пестрела разноцветными куртками многочисленных туристов, пытавшихся втиснуться в подходившие друг за другом автобусы. Лыжи в руках туристов довольно странно выглядели на фоне стоящих на краю площади пирамидальных тополей, выбросивших зеленые ноготки первых листочков. Вика взглянула на эту картину и подумала, что, приехав сюда с Сергеем, тоже душилась бы в этой толпе. Боже мой, как славно, что избежала этого! Она взяла мужа под руку и сказала:

— Как хорошо!

— Что?

— Все.

Машина оставила городок и вырвалась на равнину. Проскакивала какие-то селения, потом дорога стала полого подыматься к предгорьям и постепенно втянулась в долину реки Баксан. Ее бурлящий шум слышался слева. Появились обступающие долину горы. Вскоре шоссе оказалось в узкой горной теснине. Началось собственно Баксанское ущелье, горы которого то отходили от дороги, то угрожающе сдвигались.

— Смотрите налево! — вдруг воскликнул Дворецкий. — Вон одна из вершин нашего кавказского великана — Эльбруса.

Вика и Звягинцев повернули головы. В межгорье, в ближней дали, на фоне чистейшей голубизны неба увидели мощный белый конус.

Вскоре машина остановилась у подъезда гостиницы «Иткол», стоящей перед темно-зеленой горой с пятнами снега. Фасад здания, казалось, состоял из одного стекла.

Дворецкий направился в гостиницу, попросив остальных обождать в машине. Минут через пять он вернулся в сопровождении служителя в униформе.

Шофер открыл багажник, служитель извлек оттуда два чемодана.

— Пожалуйста, за мной. У вас трехкомнатный «люкс».

В холле слышалась немецкая и английская речь. Двое мужчин проводили Вику долгим взглядом. Один из них коротко бросил что-то по-немецки. Звягинцев улыбнулся и сказал Вике:

— Это о тебе. Говорит: красивая женщина.

Поднявшись на третий этаж, швейцар внес вещи в номер и пожелал:

— Приятного вам отдыха.

Звягинцев дал ему три рубля на чай.

Дворецкий сказал:

— Роскошный номер.

— Вашими усилиями, дорогой Аркадий Ефимович. Спасибо вам за хорошее дело.

Звягинцев протянул руку Дворецкому, и тот поспешил пожать:

— Рад, Валентин Васильевич, что вам нравится. Если не возражаете, Николай отвезет меня обратно в Минводы, там он заночует у родственников, а утром, часам к одиннадцати, будет у вас. Машина в вашем распоряжении на весь срок пребывания здесь.

— Чудесно, чудесно, Аркадий Ефимович, — сказал Звягинцев. — Ну до встречи в Москве.

Они попрощались.

А номер действительно был роскошным: большая прихожая, гостиная, спальня, кабинет. Во всех комнатах пушистые ковры серо-зеленых тонов. В гостиной круглый полированный стол в кольце мягких стульев с золотистой обивкой, у стены полированный сервант — сквозь его стекло сверкали своими гранями хрустальные бокалы, белел фарфоровый сервиз, в углу немо стоял цветной телевизор, готовый в любую минуту ожить; в спальне — две широченные, поставленные рядом кровати, в углу косо стоял низкий туалетный стол с зеркалом и мягким пнем пуфа, напротив у стены — вместительный полированный гардероб светло-коричневого цвета и два невысоких покойных мягких кресла; в кабинете — двухтумбовый письменный стол, приглашающий сесть за него в вертящееся черное кресло. Во всех комнатах на видных местах стояли телефонные аппараты.

— Боже, боже, какая роскошь! — говорила Вика, переходя из комнаты в комнату.

Но особенно поразило ее то, что в номере две ванные комнаты. Ванны голубого цвета, пол и стены выложены узорчатой метлахской плиткой, на полу — цветные губчатые коврики, блестели никелем краны, шланг и лейка душа.

Вике не хотелось уходить из этого кафельно-никелированного уюта.

— Можно, я приму ванну?

— Конечно. И я тоже.

— В нашей новой квартире тоже так будет?

— Обязательно.

После ванны они отдыхали в креслах спальни. Раздался мелодичный телефонный звонок:

— Добрый день, Валентин Васильевич! Говорит администратор. Вы желаете пообедать у себя или спуститесь в ресторан?

— Пожалуй, у себя.

— Сейчас к вам поднимется официант.

После обеда с «хванчкарой», который был предварительно выбран Викой и Звягинцевым, а потом доставлен в номер на тележке, супруги отправились на прогулку.

По шоссе вверх дошли до восьмиэтажного белого здания турбазы «Терскол» (этакое эффектное белое пятно среди темной зелени горных склонов), а потом повернули к себе. Похолодало. И они с удовольствием думали, что, находясь среди дикой и пугающей красоты природы, особенно сейчас, в наступающих сумерках, скоро возвратятся в комфорт, теплоту своего номера.

На следующее утро после завтрака Вика и Валентин Васильевич пошли к подножью горы Чегет, сели в кабину канатной дороги и поплыли в чистейшем воздухе, насыщенном солнечным светом и голубизной, как бы повисшие над огромной пропастью. Приближаясь к Чегету, они спереди и сбоку от себя увидели яркую белизну склонов горы, по которым стремительно неслись, петляя, лыжники. На одном из склонов Чегета кабина остановилась у площадки с маленьким кафе. Супруги выпили кофе и потом добрались до самой вершины. И тут с одной стороны им открылся двугорбый снежный Эльбрус, а с противоположной — причудливая ломаная линия Главного Кавказского хребта.

Здесь, на Чегете, был солярий. Люди в темных очках, раздетые по-пляжному, загорали под жгучим, слепящим горным солнцем.

— И я хочу, — сказала Вика.

— Давай попробуем, — согласился муж.

…Потом они спустились вниз и там, на воздухе, с вожделением ели шашлык — он готовился здесь же на жаровнях.

Каждый день их двухнедельной жизни в этой горной стране имел свой лик, и в то же время дни эти объединяли беспечность, доступность радостей (Звягинцев денег не жалел, да и машина — при нем), получаемых Викой и Валентином Васильевичем: вознесение на склоны Эльбруса, опять-таки на подвесной дороге, до «Приюта одиннадцати», поездка в Нальчик с его парком, где они бродили по сосновой роще, любовались озерами, разнодеревьем, уже начинающим зеленеть, экскурсии в ущелья: Сегемское — с водопадами в его глубине, солнечными полянами; Черекское — с голубыми озерами, древними сторожевыми башнями, тоннелем и высоченными отвесными стенами; Хуламо-Безингийское — оно начиналось долиной, поросшей буковым лесом, а потом дорога по ущелью шла, прижимаясь справа к отвесной желто-серой скале, но вскоре выходила на простор и свет, где скалы гармонично чередовались с лужайками и лугами; ездили они и в Долину нарзанов…