«Те годы… Снова воскрешать их…»
Те годы… Снова воскрешать их:
В ночной тиши
Луна. Руины. И Крещатик.
И ни души…
И все отсвечивало странно
Под той луной.
Проломы стен зияли раной
На Прорезной.
А ранним утром так янтарно
Светилась высь.
Всплывало солнце над казармой.
Вдруг: «Становись!»
Конечно, голос тот и норов
Вся знала часть.
— Эй, Окунев, без разговоров!
И вот: «Равняйсь!»
Нас взбадривает окрик властный,
Но в путь, так в путь…
Куда, зачем, пока не ясно…
Так вот в чем суть:
Скопленье немцев оробелых,
Понурых плеч.
Нам глаз презрительным прицелом
Их всех стеречь.
Их тысячи… Не пять, не десять.
А пятьдесят.
Сандалиями землю месят.
А нас, солдат,
Выводят, чтобы ограждать их.
Мы с двух сторон.
И коридором стал Крещатик.
Не покорен,
Прихлынул, ждет их молча Киев.
Толпы прибой.
Как злодеянья велики их!..
И за собой
Я чувствую, как дышат в спину
Мне млад и стар.
То — затаенный стон невинных.
То — Бабий Яр.
Нам не жалеть и не прощать их…
Затор минут…
Народ. Руины. И Крещатик.
Идут! Идут!
Вот деревянный звук по тракту,
Скрипучий звук.
Позорного их марша такты.
Тот перестук
Их ног. Уйти (мечта бесплодна)
От наших глаз!
Они глядят, куда угодно,
Но мимо нас.
Что низменней, чем глаз вилянье?..
Испуг их лиц…
Смотрел, как истый киевлянин,
Я на убийц.
«Разве можно забыть…»
Разве можно забыть,
Как на рассвете в Полтаве
Женщина, чуть меня не сбивая с ног,
Кричала: «Гриша! Вернулся!»
И я был не вправе
Опровергать.
Я старался быть Гришей, как мог…
А какой я Гриша?
Но в такую минуту
Я топтался смущенно на полтавском песке.
Я свое имя забыл и отчество спутал,
Весь поддавшись слепой этой женской тоске…
«Чуешь: чувств нечаянные чайки…»
Чуешь: чувств нечаянные чайки…
Окольцован в их кругу.
Пристань Стайки, птиц мелькнувших стайки
На днепровском берегу,
Был я раньше жизнью обворован,
И судьба была ко мне глуха.
Это счастье — под весенним кровом
Слышать мягкий, украинский говор
Твоего стиха.
«Как-то странно: ты уже дружище мне…»
Как-то странно: ты уже дружище мне.
Ладно уж, тревожь.
Подъезжаем, подплываем к Ржищеву.
Корень крепкий — рожь.
Здесь жила богиня — Берегиня.
Не убережешь.
Не горюй. Воюй со мной, с другими.
Корень крепкий — рожь.
Что же это? Страсти сила злая?
Перед ней не трусь.
На любовь тебя благословляет
Киевская Русь.
Ты вокруг мелькаешь, ты кружишься,
Ну, а в плен берешь.
Так случилось. Присягаю Ржищеву.
Корень крепкий — рожь.
НАПУТСТВИЕ ЛУКОНИНА
«Ты помнишь — первый раз
в Тбилиси лето?..»
«Веселость древняя, пастушья…»
Мне показалось в пятьдесят четвертом,
Что новых далей я не обниму.
Я сам себе казался полумертвым.
И в том признался я ему.
Сказал он: «Что же, чувств остуда
Там вмиг исчезнет.
В добрый путь!
Туда доедешь, а оттуда
Уже к печалям не вернуть!
Там далеко с вершины видно
При безнадежности любой.
Одна дорога —
на Мтацминду!
Взойдешь там над самим собой,
Над временным, над суетою
И над безверием своим…
Поймешь, что мудрость много стоит.
А жажда славы — призрак, дым…
Там будешь к вечному стремиться,
Успех —
лишь видимость высот
Грузин Галактион Табидзе
Твою там искренность спасет».
Луконин,
родственную душу
Ты в нем постиг чутьем, умом:
«Веселость древняя, пастушья» —
Она была в тебе самом.
Ты понял суть в Галактионе,
Как он, все главное решил:
Бывает, жизнь с вершин и гонит,
Но разве стих согнать с вершин?
Пусть годы гнут,
пусть беды клонят,
Стих сам —
вершина всех вершин.
ГОВОРИТ ЛУКОНИН
— Поедем в Грузию к Ревазу Маргиани,
В грузинский дом, где ждут всегда заране,
А что
в основе этой широты?
Здесь ничего от тоста, от парада,
От Волги что-то есть, от Сталинграда,
Где веришь, если перейдут на «ты»…
Поедем, да чего уж там, нагрянем,
Я жил, как свой, в семье у Маргиани,
Я не ходил на цыпочках с утра,
Чего стесняться, я не на смотринах,
Корзину взяв, я уходил на рынок,
Где ликованье красок и добра.
Не знаю, был я правый, виноватый,
Бродил, смотрел и покупал цицматы[1].
В корзине все: от трав и до приправ.
То не экзотика, то не афиша.
Я и во сне все эти краски слышу,
Там, все забыв, был молод я и здрав.
Казалось, что я жизнь начну сначала,
А на пороге вся семья встречала,
Кричала: «Миша! Миша!»
Тот задор,
То дружество порой необъяснимы
В стихах.
Я с Грузией, с друзьями,
с ними
На всех путях-дорогах. До сих пор.
Поедем в Грузию к Ревазу Маргиани,
Вернусь из Львова, прилечу от Ани,
Денек, другой… тогда и в этот путь…
Сначала — Волга — вечная награда.
Потом и в Грузию махнем из Сталинграда!
Поедем!..
…Может быть…
…Когда-нибудь…
вернуться
1
Грузинская пряная трава.