— Ваше приглашение? — остановила Сержа в дверях миловидная девушка с глазами, полными наивной веры в людей.

Такие девушки часто бывают пионервожатыми в подшефных классах и горячо выступают на диспутах «Возможна ли дружба между мальчиком и девочкой?» В другой время, заметив такую уйму наивности зараз, Серж мгновенно принял бы боевую стойку, представился корреспондентом областного радио и повел бы беседу, полную волнующих фраз типа: «Тут я хватаю режиссера, звукооператора и на „Волге“ мчусь туда…» На этот раз Гогонин, не разжимая губ, буркнул: «К Горчакову» и проскочил внутрь.

Встреча была в самом начале. Интересный человек сидел на месте дискжокея и читал лекцию.

— «Дерево» целей, — размеренно вещал он, кивая в такт головою, — должно быть построено, дорогие друзья, в порядке декомпозиции главной цели программы. Причем, и это интересный момент, должна быть обязательно обеспечена иерархическая соподчиненность целей программы…

Сержа бросило в сон.

— Само собой разумеется, — продолжал кивать интересный человек, — что цели нижнего уровня подпрограммы должны быть средствами достижения целей верхнего уровня…

— Вам ведь все понятно, не правда ли? — неожиданно обратился он к Сержу.

Серж страшным усилием воли вырвался из тумана и просипел:

— Чего там… Понятно… Деревья и все такое…

— И прекрасно! — интересный человек продолжал. — Между тем, цель верхней подпрограммы, как это явствует из графика четыре…

Серж мгновенно уснул. Очнулся он, когда интересный человек уже кончил встречу и, не переставая кивать головою, направлялся к выходу. Никто не аплодировал — не могли. Слушателей до того разморило, что еще минут десять они осоловело сидели по местам, понемногу приходя в себя. Розовощекий, энергичный Горчаков, высунувшись из дверей своего кабинета, скомандовал разбирать стулья к дискотеке. После этого он достал из сейфа красиво прошнурованную книгу, с удовольствием поставил в ней галочку и подмигнул дискжокею:

— Главное, это не просто провести мероприятие. Главное — его осветить и зафиксировать! Как считаете, музработники?

Томный дискжокей разминал худые пальцы и не удостоил директора ответом. В зале стоял грохот стульев и шарканье. Начиналась тематическая дискотека о жизни и творчестве Льва Лещенко. Серж стряхнул оцепенение и выбрался на улицу освежиться. Вернулся он через час, кисло дыша «Агдамом». Следом топали двое плодово-ягодных коллег. Козырьки полуспортивных шапочек плотно прилипали ко лбам, наподобие приглаженных ладонью челочек.

— Мальчики, ваши пригласительные! — выскочила навстречу девушка-пионервожатая.

Серж молча взял ее за лицо и оттолкнул. С криком «Дерево целей! Лесор-р-рубы, ничего нас не берет!» он ринулся в ревущую тьму. Плодово-ягодные коллеги рванули за ним, бодая челочками воздух. Музыка мявкнула и захлебнулась, словно на магнитофон прыгнули сапогами… Ребята из комсомольского оперотряда прихлопнули скандал, не дав ему разгореться. Плодово-ягодных выводили первыми, в скрученном виде. Следом, гордо отплевываясь, шествовал Серж Гогонин. Его вели под локти лично директор Горчаков и диск-жокей. При этом дискжокей не переставал загадочно улыбаться, а трусивший позади сторож Анкудиныч на трамвайный манер сверлил дебошира пальцем-буравчиком, повторяя: «А вот мы его, молодца такого, в кутузку, в кутузку…» Завидев приближающийся милицейский «воронок», Серж издал замечательный по редкости горловой звук, присел, стряхнув с себя почетный эскорт, и необыкновенно резво рванул стометровку. Он бежал совершенно не по-спортивному, но с удивительной скоростью. Обычные нетренированные люди так быстро перемещаются только в одном месте — в продовольственном магазине, когда внезапно раздается команда: «Подходите ко второй кассе, заработала!» и — рраз! — половина очереди стоит уже там…

— Не догнать, куда там! — рассудил кто-то знающий, и все вернулись в зал.

Вновь застучали железные ритмы. Бледный дискжокей потусторонним голосом завел разговор о Льве Лещенко, как бы нехотя делясь своими обширными познаниями и напирая на слово «диск». Взъерошенные парни, возбужденные викторией, спешили в круг. «Воронок» буднично увозил вдаль притихших плодово-ягодных коллег. В гардеробе за вешалками плакала девушка-пионервожатая, верящая в дружбу между мальчиком и девочкой. Шел второй вечер в новом молодежном кафе «Монолог»… Серж, несколько испуганный событиями, не рисковал больше показываться в «Монологе» и переключился на проверенное кафе «Циркуль». Но он был первой тревожной ласточкой, за которой вскоре прибыли другие, многочисленные и нахальные. В новое кафе повадились шляться молодые люди примерно того же, сержевского типа — то есть довольно гладкие, даже как бы элегантные, но хамоватые. Их влекли семейные прелести «Монолога», особенно обилие девушек, полных веры в людей. Ради этих прелестей хамоватые молодые люди терпеливо сносили встречи с интересными людьми, а также тематические дискотеки, чрезвычайно выдержанные и актуальные. В результате девушки-вожатые быстро охладели к «Монологу». Тогда нахальные молодые люди стали приводить своих подружек, тоже как бы элегантных, крайне уверенных в себе и накрашенных до последней человеческой возможности. Климат в кафе стал заметно меняться. Горчаков боролся с новыми завсегдатаями изо всех директорских сил. Он подготовил два прекрасных доклада о правильной организации досуга молодежи, выдержки из которых опубликовал в многотиражной газете завода электрочайников. В прошнурованной книге что ни день появлялись галочки одна краше другой. Но ничего не помогало. Молодые люди просачивались неслышно, как запахи. Молодежное кафе все больше напоминало печально известный в городе «Циркуль». Неприятно было и то, что сияющий бар, единственный источник твердого дохода, приносил в среднем от пяти до восьми рублей за вечер. Хамоватые молодые люди спокойно поглядывали на серенькие ценники с пугающими цифрами, но пили исключительно пепси-колу, разбавленную обыкновенной водкой из соседнего гастронома. Встревоженный Горчаков ударил в набат. Каждые сорок пять минут он появлялся из кабинета и обходил столики, бдительно принюхиваясь. Для остроты обоняния Горчаков бросил курить. Но тертые завсегдатаи играючи обштопывали энтузиаста-руководителя. Среди них распространился своеобразный конкурс, что-то вроде «А ну-ка, обмани!» В обычай вошло посасывание спиртного через трубку в рукаве из бутылки, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Нравы быстро портились. Интересные люди обходили «Монолог», как чумной квартал. Персонал молодежного кафе, удрученный ходом событий, начал посматривать на сторону.

Когда появились первые дезертиры, Горчаков приуныл, хотя и продолжал ставить в отчетах бодрые галочки.

— А ведь как начинали! — жаловался он верному сторожу Анкудинычу. — Сколько было задумок, эх!..

Анкудиныч, навсегда облюбовавший для ночных бдений место дискжокея, степенно объяснял:

— Дак ведь место тут такое…

— Какое такое? — страдальчески спрашивал павший духом директор.

— А такое. Несчастливое…

И Анкудиныч начинал вещать эпическим, внешне очень достоверным тоном старожила-сказителя. По нему выходило примерно так: Еще при царе Александре Благословенном местный золотопромышленник и самодур Ефим Перепреев затеял поставить на этом месте большой мучной лабаз. Умные люди, конечно, отговаривали, но своенравный Перепреев уперся, как баран. Семь раз возводил упорный самодур свой лабаз, и семь раз колоссальное строение сгорало в одночасье. Ну, бросились ловить злоумышленников и впопыхах засадили в острог двух подвернувшихся странников, Микишку и Хорька. Закусивший удила Перепреев приступил было к восьмому строительству, но внезапно помер с симптомами острого «кондратия». На смертном одре он, якобы, поманил старшего приказчика пальцем и пророчески шепнул: — Месту сему пусту быти! Последнее со стороны Анкудиныча было попросту нахальным враньем, ибо таким образом изъяснялись только в петровские времена.

Горчаков отмахнулся от сказителя, но в душе затаил сомнения и печаль. Что-то такое все же было в судьбе несчастного «Монолога». За какие-нибудь полгода он сильно сдал, подзавял и стал чахнуть. Исчез потусторонний дискжокей, прихватив с собой всю музыкальную электронику. На смену хамоватым молодым людям пришли небритые посетители, презирающие закуску как таковую и всему на свете предпочитающие красный «вермут». Нехорошие завсегдатаи плодились, как клопы. Девушки перестали появляться в «Монологе» вовсе. Кафе катилось и катилось под уклон.