Первым уроком было природоведение. Анна Ивановна вошла в класс, раскрыла журнал и, как всегда, задумалась. Она размышляла, кого сегодня вызвать к доске. В классе воцарилась тишина. В эту тяжелую минуту каждый думал о своем. Одни лихорадочно листали учебник, стараясь в последнюю минуту наверстать невыученное. Другие, хоть и выучили, повторяли урок в уме, опасаясь что-нибудь забыть или перепутать у доски. Третьи боялись просто так, за компанию. Алик Филиппов не боялся. Он знал материал назубок. Алик думал о том, что скоро научится выговаривать все буквы, как надо, и будет спокойно разговаривать, не боясь, что над ним станут смеяться и звать Авиком. Анна Ивановна поставила в журнале точку, подняла голову и сказала:
— Отвечать пойдет…
И сделала страшную паузу.
Все напряглись. Отвечать строгой Анне Ивановне было непросто даже отличникам. Она еще немного помучила нас и объявила:
— Отвечать пойдет Филиппов!
Для Алика это было полной неожиданностью. В растерянности он стал и замер над партой, совсем забыв вынуть свои камни.
— Что же ты, Алик? — сказала Анна Ивановна. — Не задерживай нас, иди к доске.
Алик пошел к доске, как лунатик. Повернулся к классу и застыл с оттопыренными щеками.
— Не тяни время, — строго заметила Анна Ивановна. — До звонка еще долго. Рассказывай о полезных ископаемых.
Алик хотел начать рассказывать об ископаемых, но при первом слове камни стукнулись во рту, и он произнес что-то вроде:
— Гэм-гэм…
— Что ты сказал? — поразилась Анна Ивановна. — Ну-ка повтори!
Алик хотел сказать: «К полезным ископаемым относятся нефть, уголь, природный газ». Но вместо этого у него получилось:
— Гэм-гэм. Гомг. Дон-гон-бон!
Мы все засмеялись. Алик ужасно покраснел и повторил:
— Дон-гон-бон. Гомг!
Мы засмеялись еще больше. Вовка от смеха чуть не вывалился из-за парты. Даже Громобоева захохотала мощным басом. Анна Ивановна постучала ручкой по столу и спросила:
— Филиппов, ты что, не выучил? Имей смелость признаться. Не устраивай здесь цирк! Ты выучил урок?
— Гэм-гэм, — печально ответил Алик. То есть он хотел ответить, что выучил, но проклятые камни не давали слова сказать. Тут мы начали так смеяться, что в класс заглянула уборщица тетя Клава, мывшая коридор.
— Фу ты, господи, — недовольно проворчала она. — Эк их разобрало-то…
Вовка схватился за живот и выпал из-за парты в проход — так ему было смешно. Одна Петяева даже не улыбнулась. Но Анна Ивановна не дала нам особенно повеселиться.
— Сейчас же прекратите! — приказала она. — Филиппов, а ты не болен? Что это у тебя со щеками?
Алик отрицательно покачал головой и хотел что-то объяснить, но проклятые камни только громко стукнулись во рту. Анна Ивановна рассердилась.
— Ты просто хулиган! Садись на место. Ставлю тебе единицу.
Мы просто ахнули. Единиц Алик не получал никогда в жизни. Он и троек-то ни разу не получал, не говоря уж о двойках. И тут — на тебе, единица! Ахнул и Алик. Камни выскочили изо рта и упали на пол.
— Как же так? — в отчаянии закричал он. — Я ведь выучил! Полезные ископаемые — это уголь, нефть…
— Погоди-погоди… — остановила его Анна Ивановна. — Ну-ка, повтори еще раз! Как ты сказал?
— Полезные ископаемые — это уголь, нефть и природный газ! — четко и звонко произнес Алик.
И тут мы поняли, что он не говорит больше «в» вместо «л»! Его недостаток исчез!
— Скажи что-нибудь еще. — попросила Анна Ивановна.
— Пожалуйста, — улыбнулся Алик. — Лось! Лето! Лимонад!
— Ур-ра! — закричал Вовка.
Мы зашумели и повскакали с мест. Петяева, и та перестала презрительно морщить губы, хотя с места не встала. Алик отлично ответил урок, и довольная Анна Ивановна поставила ему красивую пятерку. С тех пор мы больше не дразним его Авиком. Дразнить вообще никого не нужно, нехорошее это дело. Один только Вовка иногда называет Алика: «наш Демосфен».
— И вообще, — говорит Вовка, — не верю я в эти камни. Наверное, Демосфен тоже схватил единицу, ну и заговорил с перепугу, как положено!
Я с Вовкой не спорю. Он по части единиц — большой специалист, и если говорит, значит знает…
Потрясающий Еремеев
Нам сказали: «Экзамен по строительным конструкциям будет принимать преподаватель Еремеев». Он всех нас просто потряс, этот преподаватель Еремеев! Мы такого еще не видывали и не слыхивали. О нем по институту потом прямо легенды ходить стали. Все, ну все было необычно в нем! Даже то, что в фамилии четыре «е» Е-ре-ме-ев. Но не это главное! Оказывается, он в школе вундеркиндом был. Причем не стандартным (уравнения в уме решать или сонеты придумывать), а необыкновенным. Спортивным. Уже в первом классе маленький Еремеев прыгал выше, дальше, быстрее любого шестиклассника. Физрук, так тот не знал, куда его усадить, дрожал и трясся. И началось. Тренировки-поездки, поездки-тренировки… За годы учебы в школе Еремеев объездил весь мир. Даже чемпионом Андорры стал (открытое первенство Андорры по прыжкам проводилось). Но не это самое потрясающее. Его любой вуз брал с руками. Точнее, с ногами. Но Еремеев выбрал не иняз, не журфак, не внешней торговли, а наш скромный институт, транспортный. Наверное потому, что ездил все время, вот и потянуло, куда привычнее. Спорт он и в институте не бросал. Тренировки-поездки, поездки-тренировки…
А в промежутках за вузовскую команду выступал. Кафедра физвоспитания им просто бредила, не знала, куда усадить. Естественно, остался Еремеев в аспирантуре. Вот теперь подходим к самому главному!
Добил он нас, растоптал и уничтожил на экзамене по строительным конструкциям. Мы боялись, конечно. Но обошлось. Зашел в аудиторию симпатичный молодой человек, еще на нем троечка такая была — синяя в полоску, строгая. Сел он за стол, руками голову подпер и глаза прикрыл. Устал, видимо. Только-только из Австралии вернулся, а тут на тебе — экзамен принимать. Первым пошел я отвечать. Чем, думаю, сидеть-маяться, лучше уж разом отмучиться… В общем, нормально я отвечал. Не то, чтобы блестяще, нет. Скорее, средне. Даже, думаю, плоховато. Любой ребенок, если нормальный, так ответит. Хотя, когда я был ребенком, так, безусловно, не ответил бы. Не это важно. Ах, как он меня слушал! Замечательно слушал, замечательнее не бывает. Глаза закрыты, лицо вниз, в особо удачных местах посапывал иногда. Чудесный человек, сразу мне понравился. Я его и раньше в коридорах встречал, но никогда не думал, что он такой замечательный. Отвечал я, отвечал, кончил. А Еремеев слушает. Так слушает!.. Я залюбовался, оторваться не могу. Молчу. И он молчит. И все, кто в аудитории был, тоже молчат. Тихо в аудитории было, как на кладбище, или еще не знаю где. Потом он один глаз приоткрыл.
— Вы у меня первый, — говорит, — такой…
Хоть и приятно мне стало, но виду я не показал. Зачем, думаю, вид показывать? Вдруг он не любит этого? Сказал вон и глаза снова закрыл. Прошло минут пять. Потом я сказал ненавязчиво:
— Сапегов моя фамилия. Во-о-он моя зачетка, слева лежит…
Еремеев встрепенулся.
— Да-да, — говорит, — да-да… Поставьте себе оценку. Я подпишу.
Мы все окоченели. Онемели мы все и оглохли! Я зачетку в руках мусолю, не знаю, что делать, растерялся. Сзади шепчут: «Пятерку ставь, кретин, пятерку!» Я взял и поставил четверку. Это мой принцип: ничего лишнего. Конечно, можно было свободно поставить пятерку. Но, с другой стороны, откуда у меня пятерке взяться? Во всей зачетке тройки одни, а тут пятерка вдруг. Нет уж, зачетку портить ни к чему! Подаю ему зачетку на подпись, а он сердится:
— Где подписывать-то? Галочку вам трудно поставить?
Поставил я галочку, Еремеев ручкой прицелился и подмахнул. Вышел я из аудитории сам не свой. Подождал наших — те тоже, вроде бы, не в себе выходят. Со всей группой он так поступил. А почему? Почему?..
Сразу скажу: таких экзаменов в нашей группе никогда не бывало — ни до, ни после. И на факультете тоже. Оказалось (вот оно, самое потрясающее!), пока Еремеев тренировался, ездил, выступал, — в школе ему времени катастрофически не хватало. Когда букварь проходили, он за городскую команду выступал. А когда за грамматику принялись — за областную. Так и не научился. Ни читать, ни писать. Сначала трудновато ему было, но потом ничего, пообвык, пообтерся. А мы-то думали!.. И хоть выгнали Еремеева из нашего института, мне его жалко. Так хорошо слушал меня! Чем он хуже других, ну чем? И не виноват он вовсе!..