Когда я, весь во власти генов, шарахнулся в сторону от полицейских лап, то в спешке налетел на гражданина с зонтиком и зацепился воротом за одну из спиц, выступавших за край полотна. Попавшись таким манером, как рыба на крючок, я решил не останавливаться для беседы, ибо крайне спешил. Со своей стороны, почтенный гражданин не пожелал расстаться с личной собственностью. Не знаю, какие у него были на то причины. Возможно, он считал наше знакомство слишком беглым, шапочным и не дающим оснований для увода зонтиков. Кроме того, нас не успели представить друг другу. Как бы то ни было, смиренный гражданин проявил несвойственную его летам прыть и столь удачно дернул за ручку, что не только освободил меня для дальнейшего следования, но эффектно залепил шишечкой зонтика прямо в глаз сыщику. Коварный продавец семечек сразу выбыл из строя, чем я и воспользовался, нырнув в ближайшую подворотню.
Пронесшись через двор и карабкаясь на ближайший забор, я успел услышать:
— Это пособник! Держите его!
Видимо, поверженный сыщик сумел вернуться в строй и продолжить героическую деятельность по розыску и поимке легковерных любителей жареных семечек.
Меня это уже не волновало. Десять минут спустя я сидел за гаражами в углу самого глухого двора, какой только мог отыскать, и пытался отдышаться.
Ситуация складывалась нехорошая.
Прежде всего, я начисто опоздал на встречу с человеком, к которому шел. Можно было разыскать его квартиру (на всякий случай Кун отметил на плане улицу и дом), но это означало нарушить второй пункт инструкции: «Приблизиться в густой толпе, не привлекать ничьего внимания, не ходить на дом!»
Поразмыслив, я решил махнуть рукой и на второй пункт. По всей вероятности, жуликоватый прапрадедушка был бесшабашным малым и любил играть ва-банк.
«Интересно, чем он кончил? Если, конечно, существовал?» — подумал я, тщательно отряхнулся, пригладил волосы и отправился на розыски нужного адреса. В конце концов прогресс человечества на девяносто процентов есть не что иное как нарушение всяческих инструкций.
Дом удалось отыскать довольно быстро. Улицы в жилой части Города № 3 пересекались строго под прямым углом. На каждом перекрестке торчал постовой, туго затянутый в такой авантажный мундир, что проходя мимо каждый раз мне мучительно хотелось отдать честь.
Искомого человека звали Брамс. Когда громкие фамилии принадлежат обыкновенным маленьким людям, это всегда вызывает неуместные ассоциации. На ходу я прикидывал в уме, как соседки того, великого Брамса, называли его супругу: Брамсиха? (Из чего следует, что я к этому времени полностью оправился от пережитого потрясения и был готов к новым приключениям.)
И они не замедлили произойти.
Старушка, дремавшая на лавочке у дома, на мой вопрос, в какой квартире живет Брамс, отреагировала очень своеобразно. Она повела себя так, будто я не приблизился мирным шагом по тротуару, а выскочил из кустов с кинжалом в зубах, держа наготове два заряженных револьвера.
Я никогда не подозревал, что старушки умеют так быстро бегать. Если бы я мог передвигаться с такой скоростью, мне были бы не страшны все сыщики мира, вместе взятые. Смеяться над старостью некрасиво, поэтому подчеркну, что вслед старушке, убегавшей в подъезд, я посмотрел с большим уважением.
Надо мною с шумом захлопнулось окно. Потом еще одно. Подняв голову, я успел заметить, как молниеносно задернулись шторы. В одном из окон приглушили свет. Как видно, там проживал самый осторожный из всех.
Разумнее всего было бы уйти восвояси. Но мне не хотелось с пустыми руками возвращаться за город, в «нору» Александра Куна.
Я прошелся вдоль дома. Свет горел во всех квартирах, кроме одной, на первом этаже крайнего подъезда. Движимый скорее инстинктом (ох, этот прадедушка!), чем разумом, я вошел внутрь и поднялся на лестничную площадку. Надпись на дверях гласила: «Р. Брамс, электротехник». Я немедленно нажал кнопку звонка, поеживаясь от неприятного ощущения, что кто-то за мной наблюдает.
На звонок никто не вышел. Я еще раз надавил на кнопку и для верности постучал. Тишина.
Сзади скрипнула дверь, и кто-то, не показываясь наружу, тихонько спросил:
— Вы к кому?..
— К Брамсу.
За дверью зашептались. Слышно было отрывочное: «…больше всех надо?..» — «…если человеку нужно…» — «…или я уйду!» — «…ай, да прекрати ты…»
— Вы мне только скажите, как его найти. Он скоро вернется?
Шептание прекратилось.
— Вам бы лучше уйти отсюда, — по-прежнему не высовываясь, промолвили из-за двери.
— Да в чем дело-то? — в полный голос спросил я. — Можете по-человечески объяснить?
— Его сэкономили сегодня утром, — единым духом выпалили из-за двери, и замок защелкнулся.
Выходя из подъезда, я услыхал шум подъезжающей машины и, не мешкая, скользнул за угол. У дома с визгом затормозил полицейский автомобиль. Дверцы отворились все разом, из «бобика» выскочили люди. Должно быть, кто-то бдительный вызвал их по телефону.
«Скорее всего тот, притушивший свет от греха, — думал я на бегу. Быстро сработали. Интересно, кончится когда-нибудь этот марафон или нет? Еще немного и я смогу сдавать на разряд…»
Погони за мной не было. Миновав несколько дворов, я огляделся, солидной походкой проследовал через перекресток и спустился в подвальчик, напоминавший наш земной «Сверчок», только без портретов Федора Достоевского и Василия Панкреатидова.
Здесь можно было отсидеться и обдумать положение. Я шмыгнул в уголок, пристроился за низеньким столиком в виде грибочка, обитого белой кожей, и осмотрелся по сторонам.
Едва слышно играла музыка, к счастью, не струнная. Пахло кофе, духами и свежими булочками. Из-под грибочков струился мягкий расслабляющий свет. Интимный полумрак царил в подвальчике. По-видимому, хозяин полагал, что в потемках клиент легче раскошелится. По крайней мере, во тьме не так пугает вид тощей наличности, оставшейся в бумажнике после выдачи чаевых. Хозяева подвальчиков знают, куда гнут, и на мякине их не проведешь.
Меня эти проблемы волновали мало, ибо на чай давать было нечего. Три-четыре куновских медяка перекатывались в пустом кармане с безнадежным нищенским звоном.
Из-за стекла громадного, во всю стену, аквариума таращили глаза золотые рыбки. За камнями, в гуще водорослей прятался небольшой худенький тритон. Он печально посматривал на меня, как видно, не ожидая ничего хорошего ни от хозяина, ни от посетителей, ни от жирных золотых соседок. Тритончик был немного похож на меня (или я на него — с какой стороны стекла смотреть) своей затюканностью, неприкаянным видом и грустью во взоре. Во всяком случае, когда я внимательно смотрю на себя в зеркало, мне всегда почему-то становится немножко грустно. Это потому, что у меня тонкая, ранимая и лирическая душа — как у этого тритона.
Пусто было в подвальчике. Несколько парочек по углам решали впотьмах свои текущие задачи. Я не собирался им мешать. Хотелось сосредоточиться.
Слава богу, на планете Большие Глухари в сфере обслуживания до роботов дело не дошло. Я убедился в этом, когда всего через полчаса ко мне подошла официантка (робот заставил бы ждать не меньше часа с четвертью).
— Что будете брать?
— А что у вас есть?
И опять ошибка! Третий и последний пункт инструкции настойчиво требовал: «Никого, ни о чем и никогда не спрашивать!» Кун предусмотрел все.
Официантка затараторила с быстротой, какая и не снилась нашим сонным роботам. Пока я мучительно прикидывал, что дешевле обойдется — «круазетки, запеченные в сахаре» или «гонзак, свежий, нежирный, с подливкой и сухариками», — за стойкой появился бармен, как две капля воды похожий на нашего Измаила, но без усов.
Тут необходимо объясниться. Дело в том, что наш, земной Измаил, директор бывшего «Сверчка», а ныне Литературного музея им. Положительного героя, очень похож на Черчилля. Был такой великий деятель в древности — то ли министр, то ли рок-певец. Представьте себе на минутку: Уинстон Черчилль, только жгучий брюнет и без сигары. Измаил очень стеснялся исторического сходства и отрастил себе грозные турецкие усы, закрученные на концах колечками. В итоге получился вылитый Черчилль, только черный и с турецкими усами. Мы тщательно скрывали от Измаила горькую истину и говорили, что теперь он дьявольски смахивает на Мефистофеля. Это грело романтическую душу директора, и он бесплатно наливал нам по чашечке кофе.