Итак, я наслаждался покоем, читал книжки, найденные в углу неработающей душевой, раздумывал над статьей — отдыхал, одним словом. Беспокоило, правда, однообразное питание, ну да от недостатков не свободно полностью ничто на белом свете. (В этом легко убедиться, если хотя бы раз внимательно посмотреть на себя в зеркало.)

Информатор отвел мне небольшую уютную каюту, бывшую реакторную. После переоборудования корабля с ядерного на вечный двигатель местечко это пустовало. Вполне приличную раскладушку я обнаружил под бывшим реактором, приспособленным теперь под камеру для всякого хлама.

Длинными вечерами я смотрел на звезды, размышлял о жизни и развлекался тем, что допытывался у робота, отчего он такой трусишка. Робот страшно сердился и кричал, что характер в него вложили такие люди, как я, поэтому нечего валить с больной головы на здоровую!

Шел шестой или седьмой день путешествия. Как обычно, я лежал на раскладушке и дочитывал очередной том сочинений Панкреатидова (подбор книжек в душевой был весьма своеобразный). Василий Панкреатидов, по обыкновению, рвал страсти в клочья.

«— Ты спас меня, незнакомец! — вскричала она, прижимая руки к высокой груди под мохнатым свитером. — Как звать тебя? Ответь мне, как звать тебя, молю!..»

— А кстати, как звать тебя? — обратился я к роботу. — Ей-богу, странно. Неделю вместе живем, а все «робот» да «робот». Невежливо как-то. Ответь, незнакомец, молю.

Робот не отвечал. Скорее всего, он раздумывал, не кроется ли здесь подвоха.

— Обидчивые какие роботы пошли, — заметил я как бы вскользь. — Я желаю познакомиться, все честь по чести, а он увиливает. Где же обходительность, столь свойственная лучшим представителям стального племени?.. Так как же тебя зовут, мм? Не тушуйся, будь откровенен, дружок. Доверься мне, я никому не скажу.

Робот помалкивал.

— Ага, понимаю, — не унимался я. — Ты стесняешься своего слишком лирического имени — тонкого и благоуханного, как ванна, опрысканная дезодорантом «Свежесть»? А, догадываюсь, тебя нарекли при рождении Гиацинтом! Гиацинтом, да? Ну, не молчи, открой тайну. Отомкни уста, дружочек…

И робот отомкнул. Наверное, на него подействовало мое витийство, почерпнутое целиком из произведений дважды лауреата Панкреатидова. А может, повлияло мое незаурядное обаяние. Оно у меня действительно есть, только мало кто об этом догадывается.

— Меня зовут… — донеслось из динамика.

— Ну-ну-ну, смелее!

— ГР74/альфа-бис № 7000302!

На минуту в каюте воцарилось молчание. Я даже присел на раскладушке и внимательно посмотрел на динамик, пытаясь определить, шутит он или нет.

Похоже, робот не шутил.

— Да, брат, — потрясенно сказал я. — Громкое имя. Звучит почти как титул. ГР/альфа… как ты сказал?

— ГР74/альфа-бис № 7000302! — отчеканил робот.

— Напоминает «графа»… Граф-бис… нет-нет, это не то. На графа ты еще явно не тянешь. Малость трусоват… Давай-ка ты будешь просто Гришей. Согласен?

— Согласен, — ответил Гриша.

— Ну и прекрасно. А вот ответь, Григорий, двигатель ты запускать не пробовал?

Григорий тут же предложил еще раз поужинать.

— Ясно… Значит, пробовал. Интересно, куда мы все-таки летим? Нет ли тут по дороге захудалой планетки с ремонтными мастерскими? Двигатель починим, а то Петр Евсеич, чего доброго, взыщет. Да и, признаться, каша уж больно надоела… Ты местоположение наше определил?

— А вон комета летит… — тоненьким голосом сказал Гриша. — Редкая разновидность. Гляньте, какой у нее хвост…

— Так ты и местоположение не знаешь? Отвечай, Григорий!

— Не знаю…

— Ну где мы, хотя примерно? — заорал я. — Через три недели у меня отпуск кончается!

— Я не знаю, — жалобно сказал робот. — У меня память только по маршруту заложена. Где-то здесь должна быть система Большие Глухари, вот все, что известно…

— Не густо. Сколько же до них лететь, до Глухарей?

— В принципе не так долго, — сообщил Гриша. — Миллиона полтора-два.

— Лет?! — вскричал я наподобие панкреатидовской героини в мохнатом свитере.

— Световых, — сказал робот.

Я вытер пот со лба.

— А как же отпуск? Отпуск мой как, спрашиваю! Двадцать четыре рабочих дня!

— Дадим справку, — твердо ответил Гриша. — Об уважительной причине опоздания.

— Опоздания? Это на полтора-два миллиона лет?..

Застонав, я уткнулся в подушку. Из динамика неслась негромкая струнная музыка — Григорий пытался исправить мне настроение.

— Да ладно, чего вы уж так убиваетесь… — после приключения со Вторчерметом он стал заметно вежливее. — Обойдется. Каши у нас много…

Я застонал еще раз.

— И потом, — продолжал мой верный спутник. — Вам уже спать пора. Поспали бы, а? Утро вечера мудренее…

«А в самом деле, — подумал я. — Чего в панику ударяться? Космос не без добрых людей. Подберет кто-нибудь. Да и наверняка ищут нас уже… Прав Гриша, на свежую голову разберемся. Авось, кривая вывезет!»

И я уснул на казенной раскладушке, понадеявшись на ту самую кривую, которая не раз уже завозила людей в самые неожиданные и неприятные места. Кривая не подкачала и на этот раз. К сожалению, понял я это слишком поздно…

Пробудился я от радостного возгласа:

— Готово дело! Вот они, голубчики!

Я чуть не вывалился из раскладушки.

— Какие голубчики, где?.. В чем дело?.. Кто кричал?

— Это я! — раздался ликующий голос Гриши. — Справа по курсу Большие Глухари!

Я стал быстро одеваться, бормоча:

— Слава тебе, господи, хоть поем по-человечески…

В рубке во весь экран красовалась неведомая планета Большие Глухари. С первого взгляда она производила вполне приличное впечатление. Горы, моря, материки — все было нормально, как у людей. Планета нежилась в лучах небольшого, но яркого солнышка и приятно переливалась всеми оттенками желтого цвета.

— Вот видишь, — упрекнул я робота, — а ты говорил, два миллиона лет…

— Ошибочка вышла! — легко парировал Гришка. И стал цитировать выдержку из энциклопедии. Память у него была дырявая, поэтому узнать удалось весьма немного.

— «Б. Глухари, планета, открыта и заселена в 1990-х годах». Диаметр, скорость обращения… ну, это неинтересно… Вот: «…сплошь покрыта лесами, представляющими обильное сырье для промышленности, особенно бумажной…»

— Лесами? — удивился я. — А почему она вся желтая?

Гриша, как и его земной хозяин Петр Евсеич, не любил затрудняться с ответом.

— Так это… штука-то в чем?.. Хлорофилл у них желтый? Да. У нас зеленый, а у них желтый. Обычное дело.

— Ага. Н-ну, ладно. А дальше что?

— Состав атмосферы. Это не важно… Количество спутников!

— Постой! Как не важно? Тебе-то, может, и не важно, а мне все-таки хотелось бы знать. Дышать-то ей можно?

— Можно, можно, успокойтесь… Количество спутников — не установлено. Странно… Население: 150 миллионов человек. Все! Будем спускаться?

— Будем, — решительно сказал я. — А как без двигателя? Не врежемся?

— Ни под каким видом! — ответил робот. — Инструкция не позволяет. В крайнем случае сгорим в плотных слоях атмосферы.

— Ну, это, знаешь, тоже не сахар…

— У нас есть небольшой аварийный двигатель.

— Вечный?

— Естественно. У нас все вечное.

— Да я уж заметил…

— Плюс в нашем распоряжении парашют. Не бойтесь, все будет в ажуре!

Гриша с удивительной легкостью переходил от панического состояния к отважному и обратно. Это не могло не настораживать, но деваться было уже некуда. Большие Глухари надвигались на нас настойчиво и неотвратимо, как судьба.

— Так садимся или нет? Время дорого!

— А, — сказал я обреченно. — Один раз живем. Садимся!

Я пристегнулся к креслу поплотнее и закрыл глаза.

Глава 7

В лапах

Не знаю, как для кого, а для меня посадка — самое мучительное дело. У меня закладывает уши. Остальные могут болтать, читать газеты, глядеть в иллюминатор, чихать, ссориться, играть в шахматы и делать тысячу разных дел. Я в это время лежу, откинувшись в кресле, разеваю рот, как рыба, выброшенная на берег, и тщетно пытаюсь натянуть на лицо выражение мужественного равнодушия к опасности.