Никогда не забуду, как мы прорвались к шоссейной дороге, ведущей на Выборг. Это было в первых числах марта. Дорогу прикрывала хорошо укрепленная высота «Подошва». Три больших дота и несколько траншеи, колючая проволока и широкая полоса воды, выпущенной финнами из шлюзов, защищали эту позицию. За ней лежала станция Тали.

Весь день прошел в бою. Ночь не прекратила боя. Очень мешала нам вода, не дававшая возможности подобраться к противнику. Глубина ее достигала двух с половиной метров, она была ледяная и обжигала, как огнем, тех, кто пытался войти в нее.

Командир батальона выбыл из строя, я заменил его. Получил приказ — во что бы то ни стало взять высоту «Подошва». Обошел бойцов, побеседовал с ними, объяснил задачу.

Огонь противника был так силен, что связь с полком временно прервалась. Пришлось действовать по собственной инициативе. Ночью, под незатихающим огнем финнов, мы начали строить плоты-мостики и по ним перебирались на ту сторону. Те, которые перебрались первыми, в ожидании товарищей залегали под надолбами и камнями.

Наступило утро. Финны заметили нас, стали поливать свинцом из автоматов. До вечера лежали мы на снегу, медленно замерзая и не имея возможности пошевелиться. Я приказал выставить станковый пулемет, чтобы он своим огнем прикрыл нашу атаку. Пулемет был уничтожен. Тогда командир 6-й роты тов. Кацубинский взял другой пулемет и бросился на то же место. Как только пулемет заработал, я вскочил и кинулся в атаку, увлекая за собой бойцов.

Сейчас не расскажешь, что было тогда. Финны били по нас из автоматов, пулеметов и орудий. У меня были наган и две ручные гранаты. Со мной продвигались помощник начальника штаба тов. Рыбин, впоследствии награжденный орденом Ленина, младший лейтенант Юрченко, боец Сидавский и другие. Противник был хорошо замаскирован, его не было видно, только огонь хлестал сквозь амбразуры.

Я добежал до колючей проволоки в четыре кола, а рубить ее нечем. Тут наш комсорг сзади бросает мне лопату. Хватаю лопату и рублю изо всех сил проволоку. На секунду останавливаюсь и бросаю в противника гранаты, — думаю хоть на мгновение ослабить его огонь.

Подбежал Сидавский и тоже стал рубить лопатой проволоку. Через проходы в проволоке пробегают бойцы и с громкими криками забрасывают амбразуры ручными гранатами. Воодушевление так велико, что уж никакая сила не может нас остановить.

Вскакиваем на купол дота, и вдруг огонь гремит нам навстречу. Оказывается, что за первым дотом расположен второй, который до тех пор не обнаруживал себя. Я скомандовал: «В атаку!»— и побежал ко второму доту.

Навстречу мне выскакивает офицер с винтовкой, стреляет мимо, потом повертывает винтовку, и заносит приклад над моей головой. А у меня как на грех наган в кобуре и уже нет времени его достать. Под ногами толстый сук, хватаю его и колочу офицера. Он падает. Финны, выскочившие из дота, толпой набегают на меня. Но тут Юрченко, Сидавский и другие бойцы опрокидывают финнов, и мы по их пятам врываемся во второй дот. Внутри дота завязывается рукопашный бой. Одни финны дерутся, другие подымают руки. Не успели мы взять их, как кто-то кричит снаружи:

— Тут еще один дот!

Вскакиваю, быстро собираю бойцов. Третий дот был пушечный, орудия бьют по нас прямой наводкой, чуть не в упор. Вдруг чувствую, что на меня падает что-то страшно тяжелое, и теряю сознание…

Очнулся по дороге на перевязочный пункт. Меня несут на носилках, в голове острая боль. Проходит полчаса, вносят меня в большую палатку. Тут же, на носилках, врач делает мне перевязку.

— Пустяки, — весело говорит он, — легкая рана осколком. Через недельку починим вас.

Хорошо ему говорить — через недельку, а ведь у меня дело, бой у меня не закончен…

Полежал часа три, и стало мне легче. Оглянулся — никто на меня не смотрит. Я тихо выбрался из палатки, пошел обратно на фронт. Шел долго. На месте дотов никого уже не было — бой ушел дальше. Решил двигаться на станцию Тали. По дороге в лесу встречаю двух наших командиров товарищей Кацубинского и Краснокуцкого и с ними семь бойцов. В бою они оторвались от полка, имели стычку с финнами, отбросили их и теперь обсуждали, куда двигаться. Я предложил идти к станции Тали, на выстрелы, что доносились оттуда. Подсчитали наши силы. Нас десять человек, да к тому же станковый пулемет.

— Целая часть, — шутя, говорит Кацубинский, — большие дела можно сделать.

Идем по лесу, наблюдаем, и вот показались строения, вьются рельсы: станция Тали. Выслали разведку. Оказалось, что станция занята финнами. Их много, не меньше полуроты. Посовещались и решили атаковать. Силы распределили так: Краснокуцкий, хороший пулеметчик, действует с правого фланга, я с автоматом— с левого, а лейтенант Кацубинский с «главными силами» при нашей поддержке атакует. Со станции в лес вилась дорожка. Мы ее взяли под обстрел. Зашли со всех сторон, открыли огонь и начали так громко кричать «ура», точно штурмовал станцию по крайней мере батальон.

Получилось превосходно. Финны в панике бросились в лес, Краснокуцкий и я косили их, не переставая кричать, а «главные силы» под командой Кацубииского бросились в атаку. Паника у финнов поднялась такая, что они бросили обоз, поезд, стадо рогатого скота, очистили маленький офицерский блиндаж.

Мы торжествуем, подсчитываем трофеи, как вдруг с финской стороны ударил снаряд, потом второй, третий… Но успели мы подумать, что делать, как стали падать снаряды и с нашей стороны. Финны знали, что мы на станции, а наши думали, что станция занята финнами. Все мы кинулись в блиндаж. Волной воздуха от разорвавшегося снаряда меня швырнуло на землю, и товарищи втащили меня внутрь блиндажа.

Финны, пришедшие в себя после паники, стали наступать на станцию, а мы били по ним из их же оружия. Блиндаж был прекрасно оборудован, имел круговой обстрел, и патронов было достаточно. Шесть часов мы дрались с финнами, до тех пор пока на станцию не пришел наш полк.

Коротким, энергичным ударом финны были отброшены. Тем временем подошла и танковая часть. Командиры с удивлением спрашивали нас, как мы взяли и удержали станцию против таких сил противника. Не верили, что нас было только десять человек. Шутя, называли нас «отдельным полком, решившим самостоятельную тактическую задачу».

…Утром 13 марта наш полк находился северо-восточнее Выборга. Бой шел горячий. Поддержанные соседними частями, мы, несмотря на сильный огонь противника, двигались вперед на северо-запад, охватывая Выборг. Форты и доты, окружавшие город, были под сплошным огнем нашей артиллерии. Взлетали на воздух тела орудий, обломки укреплений, колы, обмотанные колючей проволокой. Мощные танки прорывали укрепленную полосу, разгромленную и разрушенную артиллерией, и за танками шла пехота. Город был уже в наших руках, как вдруг ровно в полдень по всему фронту прекратилась стрельба. После ужасного, непрекращавшегося грохота странной показалась нам наступившая тишина.

21 марта я узнал, что указом правительства мне присвоено звание Героя Советского Союза. Это был самый волнующий день в моей жизни. С гордостью я вспомнил весь свой путь от голодного, босого батрачонка до большевика, члена партии Ленина-Сталина, политработника Красной Армии.

Дорога вьется по скатам холмов. Влево — широкая лощина. На карте она обозначена, как мокрый луг, по середине которого вырисовываются голубоватые извилины маленькой речушки.

Но это только на карте. Сейчас эта широкая равнина покрыта метровым снеговым покровом. Кое-где грязные пятна с желтоватыми краями — следы разрывов снарядов.

Недалеко от того места, где но карте должно быть болото, распластался громадный самолет с подломанным крылом. Тучи заходящего солнца окрашивают стекла кабины в багряный цвет. Это — подбитый нашими славными летчиками вражеский бомбардировщик.