— Ладно, сынок, мчитесь назад в отделение и заставьте этих напыщенных типов пошевелиться. Это их разбудит. Мне нужна вся вспомогательная служба, врач, санитарная машина, аварийная бригада. Фотографии, отпечатки, ребята с инструментами; тут понадобится вся современная техника. — По его голосу трудно было судить, такой ли уж он страстный поклонник современной техники. — И мне немедленно нужен полицейский в форме, чтобы он стоял у входа и не пускал сюда народ и чтобы никаких грязных пальцев на этой машине.

Минхер Фогель имел возбужденный вид, ван дер Вальк выглядел взволнованным не больше, чем кондуктор трамвая, принявший фунтовую бумажку за четыре пенни. Печально. «Странный тип», — подумал минхер Фогель; и он был не первым, кто так думал.

— Газетчики не заставят себя ждать, как только соседи заметят появление наших ребят. Это им придется как раз по вкусу. Ну, не стойте же, малыш. Давайте, действуйте!

Ему не хотелось сидеть или расхаживать по комнате; он стоял, заложив руки в карманы, ему и курить не хотелось. С надеждой пошарил он в кармане и обнаружил две мятные лепешки, завернутые в обрывок фольги. Не долго будет окружать его тишина. Этот парень скоро вернется. Ему хотелось как можно лучше использовать то, что у него было. Он пососал свои лепешки.

«Этот малый мертв уже порядочно времени; с прошлой ночи, вероятно. Машина, видимо, его. Когда он висит вот так, вверх ногами, мне не видно, что же послужило причиной его смерти. Пистолет малого калибра, быть может? Умер совсем внезапно. Если здесь и были какие-нибудь интересные запахи, они уже давно выветрились. Жаль. Есть ли что-нибудь в этой комнате, что не будет через несколько минут зацапано фото-вспышками, моментальными снимками? Нет. Слишком поздно. Жаль. Все утратило свежесть. Кровь высохла, шампанское выдохлось, огонь погас, духи испарились, празднество окончено. Ничего не опрокинуто, ничего не помято. Никаких признаков спора, не говоря уже о драке. Здесь были двое; и один из них умер, а второй ушел. И снаружи машина. Почему снаружи машина?»

Когда минхер Фогель вернулся, несколько запыхавшись из опасения, что он что-нибудь пропустит — это было его первое убийство, и он очень старался припомнить все, чему выучился в спецшколе, — и обнаружил, что инспектор все еще стоит там, где он его оставил, жуя, — нет, хуже, посасывая — мятную лепешку, из него словно воздух выпустили. Мало того, ван дер Вальк еще сильнее возмутил его, послав в ближайший автомат за новым тюбиком мятных лепешек. Если бы он знал, что его пошлют покупать сласти, как шестилетнего малыша для мамочки, он бы так не торопился.

«Любопытная комната, — думал ван дер Вальк. — Кое-что в ней сразу же вызывает вопросы. Много было затрачено денег и усилий, чтобы сделать ее удобной и пригодной для жилья. Но она абсолютно не выглядит обжитой. Здесь жил богатый человек, но что он здесь делал? Почему он здесь жил?»

В комнате был открытый камин — прихоть богача в Голландии. Он был сделан из больших неотшлифованных камней, скрепленных известкой. И тут же широкая каминная доска из дуба, грубо сработанная на вид. Большая старинная кочерга и каминные щипцы из кованого железа. Полуобгоревшие поленья, много золы. Возле камина старинные голландские часы Заанзе с медным рельефным циферблатом и гирями на цепях. Все это должно было создавать иллюзию сельского домика. Старая карта в раме. Толстые свечи в подсвечниках. Два тяжелых дубовых кресла. Комплект карт таро в рамках над каминной доской. Ковриком перед камином служила шкура белого медведя.

Это была большая длинная комната, разделенная одним из книжных шкафов красного дерева, застекленных с обеих сторон. Часть ее, примыкающая к двери, была обставлена по принципу полного контраста. Здесь мебель была современной и дорогой. Длинная, низкая и широкая. Кресла и диван-кровать, обитые красной кожей. Лампы с цилиндрическими абажурами из плетеной травы, кофейный столик. «Достаточно длинный, — подумал он угрюмо, — чтобы установить на нем гроб».

Японский поднос с шотландским виски, вермутом «Лиллей» и бутылкой перье. На длинной стене висела написанная яркими красками картина. Похоже на Брейтнера, неужели это подлинник? Хотелось бы ему это знать. Бутылка шампанского лежала в ведерке для льда, два хрустальных бокала. Очень мало книг. Никаких признаков профессиональных занятий. Никаких признаков жены, — да и вообще женщины, если на то пошло.

На улице с шумом появились машины. Ворвался фотограф, будь он проклят!

— Хэлло! Что у нас тут? Любовное гнездышко?

— Возможно. Я еще не был наверху.

— Его застрелила женщина?

— Жду, что скажет доктор.

Вспышка за вспышкой этого жесткого, ужасающего света: почерневшие лампочки бесшумно упали на ковер.

«Интересно, может ли это быть подлинный Брейтнер?» — думал ван дер Вальк. Он бегло оглядел верхнюю часть дома, но больше трупов не обнаружил.

У доктора не было никаких ложных чувств и очень мало сожалений.

— Сделали свои снимки, вы, Картье-Брессон, известный французский фотограф-художник? Тогда помогите мне. Возьмитесь-ка за него и переворачивайте. Достаточно окостенел. Поставьте его, как шезлонг, вот так. Теперь давайте посмотрим, ух ты!

В груди мужчины, посланный вверх, между ребер, либо с ужасающим везением, либо с ужасающей умелостью, торчал карманный нож с пружинным лезвием. Заколоть человека ножом не так легко, как это может показаться на первый взгляд.

— Н-н-у-у, — разочарованно протянул фотограф, — никакого тебе любовного гнездышка. Это не женщина сделала.

Ван дер Вальк ничего не ответил.

— Сделайте мне один из этих снимков…

— Наверху ничего?

— Нет. Все чисто и прибрано. Как там дела у парней с пуховками?

— Много отпечатков. Женские — полагаю, что уборщицы: пальцы, которые чистят картошку. Мужские — вероятно, его. Никаких таинственных незнакомцев пока что… Можно его забрать, инспектор?

— Ловко, — сказал доктор с восхищением. — Немножко многовато крови, на наш деликатный вкус, но ловко! Может, просто очень удачный удар, но чертовски хорошо. В левый желудочек, снизу. С очень близкого расстояния, вот так. — Он с увлечением продемонстрировал на фотографе. У него были широкие, крепкие и поразительно чистые ногти; в его опытной руке даже пилочка для ногтей казалась грозной. — Умер от этого, вне всяких сомнений. Заключение завтра.

— Сложите в одно место все, что есть в его карманах, перед тем как заберете его.

Техническая бригада работала быстро. Они измеряли расстояния, высоту, углы; цифры записывались под монотонное бормотание. Им не за что зацепиться; все было слишком аккуратным, слишком прибранным, слишком новым. Никаких удобных пятен или мазков, ничего уроненного, сломанного, позабытого. Кто-то, может быть, мужчина, а может — могла это быть женщина? — посидел, выпил бокал шампанского на досуге, заколол ножом своего собеседника и спокойно ушел, не оставив следов. Если только не считать автомобиля, — был ли это умышленный след?

— Вы, — сказал он молодому Фогелю, который с таким же успехом мог заняться и чем-нибудь полезным, — распорядитесь насчет машины; они уже закончили с ней?

— Да, инспектор.

— Так пусть ее оттащат назад, чтобы завтра ребята из технической бригады занялись ею как следует. Ясно?

— Ясно, инспектор. Газетчики хотят вас видеть.

— Ладно, я займусь ими.

Он оглядел комнату. Они закончили, никто не побеспокоился прибрать. Перегоревшие лампочки все еще валялись на ковре, мебель перевернута; все покрыто вроде бы гипсовой пылью, обнаруживающей неожиданные следы и пятна. Комната выглядела так, будто ее бомбили; именно такими видел он комнаты, покинутые и печальные, припудренные пылью, тогда, когда уже замолкал вой сирен. Санитарная машина с трупом исчезла, врач давно ушел. Он поежился, было холодно.

Завидев его, репортеры воспрянули духом; они уже стали было терять терпение. Последовал взрыв вульгарных шуток и ребяческих реплик. Ван дер Валька знали, обычно с ним было занятно.