Когда я изучала с ним главу, я чувствовала, как двигались мои губы, слышала свой голос. Но от прикосновения его теплого колена к моему колену, и от его голоса вблизи, все остальное меркло, словно содержимое шкафа за матовым стеклом. Его колено. Оба его колена, представила я, протиснулись между моими коленями. Этот голос задавал мне такие разные вопросы. Тебе нравится? Жестче? Быстрее?

Пелена спала, когда я почувствовала другого заключенного в своей периферии. Он стоял на приличном расстоянии с книгой за пазухой, наблюдая.

— Ну, пока достаточно? — выпрямляясь, спросила я Эрика.

— Ага. Ты очень помогла, спасибо.

— Чуть не забыла, — вставая, сказала я вежливо, громко и обычно, мгновенно тоскуя по его теплу. — Я принесла для тебя листы с заданиями. Тебе решать, захочешь ли ты делать их или нет, но они могут быть полезными. — Я достала из сумки толстую стопку с копиями и спрятанным письмом между ними. Передав их, я взяла сложенные листки и сунула их в свою записную книжку, ловко, как шулер.

— Спасибо, — сказал он, закрывая листы в книге по озеленению. — Я ценю это.

И с улыбкой, которая, я надеялась, не выдаст моего стучащегося сердца, я обратила внимание на ожидающего заключенного.

Всю дорогу домой, все, о чем я могла думать, было: «Неужели я, на самом деле, сделала это? Я действительно отдала ему это письмо». И адреналин зашкаливал в мгновение ока.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я вообще не знаю этого человека. Ведь так?

Мне казалось, что я подошла прямо к нему и вручила ему сверкающий нож с просьбой вырезать бирку из моего воротника. Возможно, он бы согласился. Или, возможно, он бы схватил меня за подбородок и перерезал мне горло. Он мог бы так сильно навредить мне теми словами, которые доставляли мне столько удовольствия, когда я их писала. И я просто отдала их. Оружие, созданное, чтобы уничтожить меня.

Несомненно, нет такого закона, который запрещал бы библиотекарю сближаться с заключенным — наш кодекс поведения был не таким как у адвоката или медперсонала, — но вся эта ситуация выставляла меня не в самом лучшем свете.

Казалось, словно кто-то дергал переключатель. У меня-то шла голова кругом, то мгновенно начиналась паника. Я даже не могу заставить себя прочитать его последнее письмо — пока не узнаю, что он сделает с моим. Все, что я сделала, это мельком глянула на последнюю строчку.

"Надень желтое, и я расскажу тебе больше."

Желтый. Я даже не знала, хочу ли я надеть то, что он мне сказал, в этот раз. Когда я понятия не имела, что он может написать в своем следующем письме.

«Надень белое» — может гласить оно. — «Потом встреться с этим парнем, получи этот ключ, перевези кокаин из шкафчика хранения 707 на этот адрес и принимай только маленькие купюры. Если ты этого не сделаешь, я отправлю твое грязное письмо наблюдателю, и тебя уволят. Кстати, я пишу просто замечательно. Повезло же тебе с твоим жалким старым бывшим парнем, ты тупая шл*ха»

Боже мой, боже, божечки, что же я натворила?

Всю следующую неделю я проверяла свой телефон, одержимая идей, что в любой момент на нем появится номер моего босса, и он сообщит мне, что нам нужно встретиться. Немедленно.

Этого так и не произошло, но я, так и, ни разу не расслабилась. Я убрала новый зеленый бюстгальтер вместе с трусиками под свое скучное белье в ящик, с трудом различая в себе ту женщину, которая была столь изящной и озорной, чтобы купить их. Там же я спрятала его письма. Я горевала о потере того, что у меня было за эти последние недели. То, что доставляло столько удовольствия, внезапно исчезло. Сама виновата.

В пятницу утром я уставилась на желтую футболку в своем шкафу. Я не могу надеть ее. Но если я не надену ее, он может подумать, что я наигралась с ним, и тогда он может действительно разозлиться.

Я нашла компромисс. Я надела черную рубашку с короткими рукавами и серые штаны. Без какого-либо колорита, и только желтый шелковый цветок находился на резинке, которой я собрала волосы в хвост. Всего лишь, небольшой намек. Небольшая подстраховка, чтобы не разозлить его.

Это был самый долгий день за все время в Казинсе. Самый долгий день в моей жизни. Восемь часов длились словно месяц.

Меня тошнило, и отказ от обеда не помог. Внутри все сжималось, а нервы были напряжены до предела. Впервые за все время, когда Коллиер вошел в дверь класса к концу урока, я почувствовала холод, а не жар.

Боже, боже мой.

У него снова была та книга, и большой манильский конверт. Он подождал, пока я закончила искать что-то для другого мужчины, затем подошел и встал напротив меня.

Я изо всех сил выдавила улыбку, твердыми обескровленными губами.

— С тобой все в порядке? — спросил он, нахмурив брови.

— Да, все в порядке. Как ты?

Он пожал плечами.

— Пойдет. Я выполнил задания, которые ты мне дала.

Он протянул мне конверт. Кто-то извлек из него металлическую скрепку — надеюсь, это был кто-то из работников. Не желая вызывать подозрений у офицеров, я извлекла бумаги до середины. Он действительно выполнил задания, ну, или, по крайней мере, на первом листе. Мне ни разу в голову не пришло, что он станет это делать.

— Замечательно, — сказала я. — Я до следующей недели их просмотрю.

Он постоял с секунду, не говоря ни слова. Чуть позже я кое-что поняла, что разбило мне сердце. Он надеялся, что у меня было очередное письмо для него.

Я подскочила на ноги, как только прозвенел звонок.

— Я, пожалуй, пойду собираться.

Кивок.

— Хороших выходных.

— Спасибо.

— Мне нравится то, что у тебя в волосах, — добавил он тихо. — Напоминает мне бархатцы.

Я ответила очередной улыбкой, на этот раз грустной, тяжелой от смятения и неуверенности, и направилась к двери. Я убегала от мужчины, чье тело хотела чувствовать на себе еще на прошлой неделе.

Весь день был серым, и, когда я забрала свои вещи из офиса, дождь, наконец, пошел. Я наблюдала, как водяная стена спустилась на двор, внезапная и сильная, словно упавший занавес. Моя машина находилась всего в двадцати шагах от выхода, но к тому моменту, когда я добралась до машины, я промокла до нитки.

Я достала конверт из сумки, чтобы убедиться, что он не промок. Мне хотелось вырвать страницы из него и отыскать его очередное письмо среди них. Прочитать, что он сказал о моем письме. Но разве это имело значение? Даже самые сладкие слова могут оказаться ложью. У него по-прежнему был нож, что я дала ему.

Ливень чуть стих к тому моменту, когда я добралась до Даррена, и, прижав сумку к груди, я с удвоенной скоростью побежала к двери.

Кожа от одежды зудела, когда я зашла в свою душную квартиру, и в очередной раз я задалась вопросом, могу ли я позволить себе купить кондиционер. Я переоделась в сухие штаны для йоги и майку, и стоя долго всматривалась в конверт на кофейном столике, прежде чем, наконец, села на диван и взяла его в руки.

Я медленно пролистала страницы, из-за промежутков в стопке листов, я знала, что там было письмо. Толстое письмо, подумала я.

Толстое от чего? От заверений или от преступных указаний? Черт.

Он действительно заполнил все листы с заданиями, и я проверила почти двадцать из них. Либо это являлось доказательством его скуки, либо он отчаянно пытался создать убедительную ложь, либо желал впечатлить меня.

Я добралась до листов из записной книжки. Их было не меньше пяти. Должно быть, на это у него ушло много часов. Если, конечно, это не было неким шантажом, который он написал несколько недель назад. И, возможно, не в первый раз.

Я глубоко вздохнула и начала читать.

«Дорогая, спасибо за твое письмо. Это значит многое. Я очень разозлился, когда читал про того парня, который плохо к тебе относился».

И вот так просто, мое сердце успокоилось. Голова прояснилась.

Я пытаюсь не злиться здесь, но от этого у меня вскипает кровь. Ты заслуживаешь мужчину, который будет относиться к тебе так, как тебе это нравится. В другой жизни я бы попытался быть этим мужчиной. Если бы ты захотела. В прошлом я бы, скорей всего, нашел парня, который плохо к тебе отнесся, но я пытаюсь больше не быть таким человеком. Лучше я поговорю о нас.