— «Тоненькая девочка, на ветру дрожа, смотрит недоверчиво с шестого этажа. Яростно, пугающе несётся на углу: «Галя Агармышева, я тебя люблю!» С неба листья осенью падают к ногам. Из окна доносится: «Что за хулиган!..» Окно предусмотрительно закрывает мать. Ах, что они, родители, могут понимать! Бегают, волнуются, запирают дверь. Налетает с улицы: «Галочка, поверь!» Только как довериться, мать кричит своё и с утра до вечера около неё. А внизу взывающе слышно на углу: «Галя Агармышева, я тебя люблю...»

Юлька сидела поражённая, приоткрыв рот, ковыряла машинально ореховый зародышек... Галя согнала с лица деревянное выражение.

— Руки, гляди, не отмоешь. Понравилось?

— Это про тебя? Про тебя?

— Да не про неё! — заорал вдруг в листве Шурец.— В стихе Галя Огарышева, а она на Агармыше-ву переложила. Будто про здешнюю писано!

— Вот как дам — погоди, слезешь,— так же спокойно пригрозила брату Галка.— Опять, анчибола, в тетрадку нос совал?

— Анчибола? — поперхнулась Юлька.

— Да мы так ругаемся понарошку.

Шурец, уже не таясь, приготовился махануть с ореха прямо на девчонок, как с огорода долетел голос бабы Кати:

— Галю! Воды в бочку не натаскала? Кур не загнала? В школу устрекочешь — кто делать будет?

— Пошли на колонку?

— Пошли. Скорей бы твоя практика кончилась. Меня в этом году, к счастью, освободили...— Юлька встала не очень охотно, повесила на плечо гитару.— А то бы мы с тобой в горы пошли! — У неё вдруг воинственно засверкали глаза.— Я уверена, здесь есть какие-нибудь развалины! Например, древнегреческие... Феодосия ведь когда-то...

— Знаю. По истории проходили.

— Сами вы древнегреческие! — закричал Шурец, лихо съезжая по шершавому ореховому стволу к разросшемуся у плетня лопуху величиной с зонтик.

Пока Галя, гремя, освобождала на кухне вёдра, Юлька скрылась к себе в комнату. Вышла — не только Галя, но и Шурец, примчавшийся следом, в голос ахнули. Чтобы идти на колонку, Юлька разрядилась: на нос нацепила очки, волосы стянула на макушке лентой — получилась чисто редька хвостом кверху; вместо сарафана влезла в бриджи с кофтёнкой без рукавов.

— Плечи солнцем пожжёшь,— поджимая губы, предупредила Галя.

— Я специальным кремом намазалась, мама купила. Хочу загореть до черноты. Тебе дать?

— Дай. А голова?

— И волосы пусть выгорают. До цвета соломы.

Галя грохнула ведром, сама перед калиткой сдёрнула с тёмной головы платок.

У колонки было как обычно. Только при виде Юльки, шествовавшей в малиновых бриджах и очках, девочки сразу сбились в кучу, мальчишки же сделали вид, что им и дела ни до чего нет,

Галя подставила под кран ведро. Тугая звонкая струя забила по дну, брызнула на Юлькины бриджи... И вдруг в мокрой чёрной пасти колонки что-то фыркнуло, застреляло, из крана плеснуло коричневой жижей. С шипением, будто из паровоза, выплюнулся пустой воздух.

— Воды нема! Перекрыли!.. А ну качни! Эх, мне ещё когда мать велела... Погоди, дай я! Пусти!..— загалдели ребята, толпясь у крана, дёргая рукоятку, не обращая больше на Юльку никакого внимания.

Вода не шла.

На правах начальницы Галка растолкала всех. Присела, дунула так в смолкший кран, что чуть не лопнули щёки. Подвигала рукоятку... Утка с утятами, заботливо крякая, постояла в луже, пока утята с писком не улеглись в ней.

— Перекрыли,— подтвердила Галя.— Авария на линии.

Но тут в конце улицы в облачке пыли застрекотало что-то.

— Петро едет! — звонко крикнула она.

Мгновенно, как вспугнутые воробьи, брызнули в

стороны ребята. Одни Галя с Юлькой остались с пустыми вёдрами. Но это был не Пётр, хотя треск его мотоцикла Галка узнала безошибочно.

Парень в грязной спецовке слез, подпёр мотоцикл, подошёл к тёмной, обросшей травой круглой крышке у колонки и по-хозяйски коротко приказал:

— Лом неси, живо!

Галя пронеслась к калитке, вернулась с чёрной железякой. Парень подковырнул крышку; кряхтя, полез в открывшийся под ней люк.

Юлька молча таращила глаза. Галя спросила деловито:

— Авария?

— Авария бы...— пробурчал парень, исчезая.

Девочки нагнулись над люком. Парня уже не было

видно, в глубине ворочалась только его спина.

— Воду перекрыли? — спросила Галя.

— Было бы что перекрывать...— глухо ответил люк.— Нема воды. Зима знаешь какая была!

— Зачем он туда полез, в дырку? — с недоумением спросила Юлька.

— Магистраль проверяет.

— Какую такую магистраль?

— Трубопровод. Ну, по какому вода к нам с водохранилища идёт!

Юлька сморщила лоб. Честно говоря, ей и в голову не приходило, что колонки не могут сами тянуть воду сквозь землю!

Парень вылез. Бросил наземь лом, обтёр лицо, завёл мотоцикл.

— Матери скажешь — Петра ночевать не ждите, вторую смену дежурить будет!..— крикнул и укатил, прыгая на ухабах.

— Обед, обед ему прихватили бы! — сердито послала вдогонку Галя.

Куда там! И парня и мотоцикл уже съело пыльное облако.

От домов, от оград к мёртвой колонке сразу потянулись ребята. Но Галя объяснила:

— Нема воды. Совсем! Зима знаете какая сухая была, без снега! — И повелительным кивком подзывая Юльку: — «Ночевать не ждите»!.. А есть ему треба? Мотоцикл Петрушин взять — можно, обед свезти— нельзя? «Воды нема»! Так сразу, без предупреждения и выключить? Почему, интересуюсь? Айда к дому! Сами на водохранилище слетаем, обед свезём.

Это был подходящий предлог.

Галке до смерти хотелось показать Юльке, а заодно и своим ребятам, что она имеет право в любую минуту выяснить причину такого «чрезвычайного происшествия», как отсутствие воды.

Быстро, ловко собрала она в кошёлку обед для Петра. Густой красный борщ со сметаной, миску жаренной целиком, похожей на орехи, картошки с мясом.

— Трубу в печке прикрой,— распоряжалась она между делом.— Баб Кать, мы Петруне обед свезём! Воду они что-то перекрыли...

— Обед? Добро, свезите. В школу-то на работу не припоздаешь? — Голова в тёмном платке высунулась из кухни.

— Я с водохранилища прямо. Юлька, портфель мой из залы неси!.. Ой, что я, мы ж на винограднике...

Юлька в недоумении стояла у печки: труба ведь на крыше? Подскочив, Галя двинула в стене заслонку, схватила кошёлку. И вот уж девочки зашагали под палящим солнцем по дороге. Юльке легко было смотреть в чёрные очки, Галя и так смотрела хоть бы что...

Обе не замечали, что позади, то прячась в тени палисадников, то перебегая от ограды к ограде, неотступно, как сыщик, крадётся любопытный проныра Шурец-Оголец.

Вот и остановка автобуса у длинного белого сарая. И сам автобус катится по сиреневому шоссе. Всего два дня назад привёз Пётр Юльку этим шоссе из города в Изюмовку. А сейчас она уже едет на его загадочное водохранилище. Какое оно? Что там делает Пётр? Почему должен дежурить даже ночью? Сто вопросов будоражили любопытство.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А Петра-то на месте и не оказалось! Уехал с начальником на какую-то «трассу».

— Хотите — здесь ждите, хотите — в фильтровальной,— сказала в конторе секретарша, внимательно осмотрев Юльку,

— Идём!

Галке всё было знакомо. Независимо хлопнула она дверью, повела куда-то под гору. Кругом белели домишки в молодой зелени.

— Оно где, водохранилище? — спросила Юлька. Ничего даже похожего на речушку какую-нибудь не виднелось.

— Там!

«Там» были лишь холмы, горы, горищи в тумане голубовато-сером, как в дыму. Тёмно-лиловые, синие, зелёные в жёлтых подпалинах. Где-то гулко ахнуло, покатилось...

— На Агармыше карьеры рвут,— пояснила Галка испугавшейся Юльке.

— Зачем их рвать? Какие карьеры?

— Щебёнку брать надо же!

Громадная гора издали была похожа на спящего медведя в зелёной шкуре. Но некогда стало разглядывать— тропка, которой шли девочки, кончилась у ворот с надписью: «Посторонним вход строго запрещён».

Они-то были не посторонние! Смело толкнули калитку. В ложбине вырос странный дом, вроде трёхэтажной башни. Подошли к двери, подёргали — заперто. Галя нажала жёлтую кнопочку в стене. Тотчас ответный, сильный задребезжал по всему зданию звонок. Распахнулось окно, высунулась девушка в белом халате.