— Ремень по нём плачет!..

Тётя Дуся же только посмотрит строгими серыми глазами — Шурца и след простыл.

Вот в такую семью и приехала наша столичная гостья в эластичных брюках, горделивом берете, из-под которого лезет в глаза пышная чёлка, и в тёмных очках на вздёрнутом носу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Шурец-Оголец с первого дня невзлюбил её.

Ещё бы! Мать сразу отвела Юльке Лучшую комнату, где стоит телевизор. Изволь теперь спрашивать, словно командиршу, можно ли включать-выключать!.. А когда Шурец только разок подёргал струны висевшей над кроватью гитары, Галя швырнула его с порога, как котёнка.

Баба Катя то и дело потчует гостью ряженкой либо сливками, точно та телок двухнедельный. Отец, в первый же вечер усадил Юльку за стол, словно председательницу, и завёл:

— Ну, а жизнь в Москве-столицё, к примеру, хороша?

— Жизнь? Нормальная,— бойко отвечала Юлька.— Театры, музеи... Тьма интуристов. На стадионах катки из искусственного льда, В парках аттракционы...

— Культура!.. Тебе здесь у нас вроде скучно покажется.

— Почему же? Крым всесоюзный курорт.— Юлька порозовела,

— Мировой! Курортников — что гусей и утей,— прыснул Шурец, за что и схлопотал от примостившейся у двери Галки тумака.

— Да... Был я в сорок четвёртом проездом с фронта в Москве. Народищу!..

— Сейчас около десяти миллионов,— не моргнув, подхватила Юлька.— Часто в школу опаздываешь — улицу перейти невозможно. Машины, троллейбусы... Есть, правда, подземные тоннели. С лампами дневного света!

— Во заливает! — не выдержал Шурец.

Тётя Дуся сурово глянула на него.

— А скажи-ка, Юлечка,— вступила в разговор и она,— насчёт магазинов у вас как? Ситцев, обуви, промтоваров — вволю?

— Ситцы больше не в моде. Натуральные шелка,— с готовностью сообщила Юлька.

— Натуральные, поди, кусаются?

— Как то есть кусаются?

— Не всем по карману! — захохотал дядя Федя,

— Ну что вы...— Юлька мило улыбнулась.— Сейчас ведь ещё многие носят мини-юбки. Это недорого,

— Всё-то ты, я вижу, примечаешь, во всём разбираешься,— не то одобрительно, не то насмешливо сказала тётя Дуся.— А папа с мамой хорошо живут?

— Старики? Нормально.

— Какие уж они старики, зачем так обзывать! Хата наша тебе после городской квартиры — ничего?

— Нормальная, Комнат много, У москвичей теснее.

— Хата и верно просторная, хоть жильцов сели,— Тётя Дуся горделиво обмахнулась полотенцем.— Сами строились! Федя с Петрушей... Совхоз, ясно, материалу подкинул. Мы, бабы, только мазали.

— Как — мазали? — сморщила нос Юлька.

— По-здешнему. Чтобы глазу приятно было, чистенько. А вы с мамой в Кузьминках, на родине нашей, давно не бывали?

— Ездили как-то. По Оке. Метеором,— привирает Юлька, потому что до Кузьминок они добирались обыкновенным речным трамваем.— Метеор — это такой пароход на крыльях, Развивает скорость до ста километров в час.

— Не пароход, а теплоход,— усмехнулся Пётр, молча возившийся у окна с радиоприёмником.— Понимать должна разницу, не маленькая,

— Да, конечно, я оговорилась, теплоход! — поспешила исправиться Юлька.

— У нас в Кузьминках хорошо...— тиская в руках полотенце, задумчиво проговорила тётя Дуся.—Лес, река...

— Лес и на Агармыше — заблудишься! — взрывается Шурец.

— Там берёзок нету, сынок.

— Берёз в городском парке пять стволов насадили! — Это про райцентр, где учится Галя.

Галя да баба Катя в тот вечер молчали, будто сговорившись. И Пётр больше слова не вставил, хотя слушал внимательно.

Галку вообще с приездом москвички словно подменили. Ходит как по струнке, следит за сестрой насторожёнными глазами, а сама на день два платья меняет и волосы, по-новому причёсывает.

...Интересно, о чём это будут секретничать девчонки сегодня? То ходили друг за дружкой, как гусыни, а нынче с утра забрали Юлькину драгоценную гитару, бабкино одеяло, подушки и пошли в сад под большой орех.

Шурец духом обежал плетень, забрался на орех и притаился в его ветвях. Девочки устраивались внизу основательно. Постлав одеяло, взбив подушки, легли; Юлька положила на живот гитару и тихо затренькала. Солнце сквозь незагустевшую ореховую листву рябило им ноги и головы. Шурец сидел на развилке могучих веток, словно его и не было. Даже примолкший было соловей щёлкнул и засвистал бесстрашно, да кукушка за усадьбой снова пошла куковать в зарослях ажины.

— Транзистор удобней,—донёсся до Шурца Галин голос.— Повесил через плечо и ходи себе слушай.

— Устарел!—Это отвечает Юлька.—Теперь больше на гитарах принято.

— Сыграй что-нибудь, а?

Юлька садится. Прилаживает гитару, начинает не перебирать, а часто щипать струны.

— Ты петь можешь? «Чёрного кота» знаешь?

— Устарел. Я тебе лучше песенку одну английскую...

Мягкий звук гитары и тонкий Юлькин голос глушат шорох завозившегося в ветках Шурца: он отсидел ногу. Но Юльке уже надоело петь. Она кладёт гитару, ложится рядом с Галей. Девочки молчат, молчат, потом Юлька спрашивает:

— У вас кино поблизости где-нибудь есть?

— В клубе. Детский сеанс — пять копеек, взрослый — двадцать. Не то с Петром в город ездим,— быстро отвечает Галка.

— Купаться в море тоже ездите? Мотоциклом?

— Прямо! Грузовик по воскресеньям с колхозного двора возит.

— Терпеть не могу грузовики! Фырчат, рычат...

Опять помолчали.

— Ты Конан-Дойля читала? Я — в подлиннике. Моя школа ведь английская, показательная. К нам очень часто делегации иностранные приезжают.

— На что?

— Смотреть! Из класса выделяют... кто лучше говорит. Для встречи.

— Тебя выделяли?

— Конечно.

Снова замолчали. Будто воды глотнули.

— А мы немецкий учим. Ещё украинский,— тихо говорит Галя.

— Украинский не считается, это наш.

— А ты на коньках... по такому льду катаешься — искусственному, говорила? У нас зима не зима, а катков нема. Ой, всклад получилось! — Галя, повалившись в подушку, фыркнула. Юлька тоже.— Его откуда берут, этот лёд?

— Откуда? Заливают как-нибудь, наверно!

— Знаю. Химическим способом. У мороженщиц тоже бывает. Видала кусочки? Ещё дымок вьётся!

— Видала, конечно.

— А твист плясать ты умеешь?

— Умею.

— Покажи! — пружинкой вскочила Галя,

— Здесь нельзя — бугры.

Сквозь листву Шурец видит, как Юлька, не вставая, дрыгает вправо и влево ногой. Прицелясь, он сшибает с ветки ореховый зародыш, тот летит вниз и попадает ей по макушке.

—> Ай! — визжит Юлька как ужаленная.

— Да то ж птица.— Галя тянет сестру к одеялу,

— Нет! На ветке что-то большое, тёмное! — Юлькино поднятое лицо белеет от страха, и Шурец проворно лезет по сучьям кверху,

— Да то Шурка.

Галя мигом — раз! раз! — скидывает туфли; подтягиваясь за ветки, как обезьяна, карабкается на ореховый ствол.

— Сейчас мы его за рубаху... Ну погоди!

Шурец показывает язык. Юлька пробует тоже забраться на орех: подмётки скользят, срываются, жёсткая кора дерёт руки...

— А ну его! — спрыгивая на землю, говорит Галя.— Как дам по затылку, только слезет...

— Зачем он туда?

— Нехай подслушивает, жалко, что ли...— Галя спокойно ложится на одеяло, раскидывая руки.—А ты стихи любишь? У меня полная тетрадка списанная! И про войну, и как дружат. Про всякое.

— Покажешь? — Юлька уж и думать забыла о Шурце.

— А то нет! У нас бабка Катя здорово стихи складывает.

— Баба Катя?

— Ага! Слушай. С выражением читать или так?

— Конечно, с выражением.

— Это не бабы Катино, это списанное. Петруша из библиотеки журнал приносил.

Галя села. Скрестив на груди худые руки, выкатив чёрные глаза, начала деревянным голосом, всё убыстряя: