Перед нею простирались бледные строения с изогнутыми крышами. Со второго раза она догадалась, что весь комплекс был одним огромным строением в форме подковы, которая поднималась в высоту на три этажа. В изгибе подковы раскинулся прекрасный сад, крест-накрест покрытый проходами, выложенными камнями тропинками и сочными клумбами, которые искусно обрамляли искусственные пруды. Живописные кусты раскинули свои ветки. Расцвели цветы: синие, оранжевые, желтые… А ветер принес теперь уже хорошо знакомый терпкий цветочный аромат.

Рядом с ведущей в сад дорожкой стоял большой знак. Его гладкая поверхность была испещрена странным писанием, которое, должно быть, было написано разделенными пробелами группами своего рода символов, но это не был какой-либо знакомый Карине язык.

— О чем тут говорится?

Из уст Лукаса пролилась строка из странных слов, лирических и на удивление знакомых. Она ждала объяснения.

— Тут гласится: «Мандат — это все».

— Что такое мандат?

— Первоначальный мандат. Это трудно объяснить по-английски. В первичном языке имеется слово: «аиль». Оно означает «мы», «нас», но также это означает цивилизацию, наилучших из нас, наилучших нашего типа. Мандат — это: «аиль должны выжить».

Это ей ничего не объяснило.

— Вот это?

— Вот это. В этом мире, при данном наборе обстоятельств, люди, среди которых ты жила, являются «аиль». Мы существуем для того, чтобы обеспечивать их выживание. Когда в нас больше не будут нуждаться, мы вымрем, как и многие подвиды до нас.

Чем больше вещей он объяснял, тем больше она запутывалась. Ну а пока ей просто приходилось собирать по крошкам информацию и надеяться, что рано или поздно все будет иметь смысл.

Лукас продолжал идти по широкой дорожке, вымощенной гладкими камнями. Карина бросилась следом. Они бок о бок прошлись по дорожке, и перешли через мост. Тут и там в укромные уголки строений врывались сады, формируя зоны для отдыха. Слева, на лавочке, сидели две женщины и о чем-то вели дискуссию. Они выглядели так по-нормальному. Обе носили джинсы; на старшей из этой парочки был цветастый топ, белого цвета на синем фоне; женщина помоложе надела знакомую Карине желтую блузку — на прошлой неделе такая приглянулась ей в торговой сети «Джей Си Пенни».

Прошлая неделя. Целая жизнь тому назад.

Женщины увидели Лукаса. Их лица конкретно натянулись, как будто они напряглись, чтобы сохранить спокойствие. Затем они рассмотрели ее. Карина встретилась с их внимательными взглядами и увидела жалость в их глазах. Внезапно это взбесило ее. Если бы прямо сейчас Лукас схватил бы ее за горло, они и пальцем бы не пошевелили, чтобы ей помочь. Они бы просто сидели там и наблюдали, как он душит ее до смерти, и испытывали бы к ней жалость. Она вскинула подбородок и уставилась в спину Лукаса. Нет уж, спасибочки. Ей не нужна ничья жалость.

Карине припомнились слова Генри: «Самым страшным является Лукас».

— Они тебя боятся, — сказала она.

— Я тут являюсь специалистом по безопасности; у меня есть право выносить приговор, — сказал он. — Я могу на базе убить каждого, по любому поводу, без какого-либо возмездия.

— Ты их защищаешь, а взамен получаешь только страх. Почему ты продолжаешь это делать?

Лукас продолжил свою ходьбу.

— Потому что у каждого должна быть цель. Мандат говорит мне: то, что я делаю, является правильным и должно быть сделано. А поскольку я самый большой и самый сильный — это моя обязанность ставить себя между людьми и опасностью. Я буду это делать для тебя.

Он будет. Она ему верила.

— Лукас…

Она хотела сказать ему, что если бы он когда-либо защитил ее или Эмили, то она бы его не боялась. И хотела добавить, что он не должен так мириться с людьми, чтобы те от него аж сжимались. Но внутренний голос холодной рациональности предупредил ее, что тогда она потеряет хватку над действительностью. План заключался в том, чтобы совершить побег. В плане и речи не могло быть о том, чтобы западать на Лукаса и становиться тем самым единственным человеком, который бы его утешал.

Он смотрел на нее.

— В данный момент у меня реально все перепуталось, — проговорила она ему. — Так что это, в действительности, не имеет никакого значения.

Он кивнул:

— Окей.

— Согни в локте свою руку.

Он сделал это. Карина приблизилась с мыслью: «Что я творю?» и примостила свою руку на его предплечье. И подняла подбородок. Две женщины на лавочке с открытыми ртами вытаращились на них.

— А теперь пошли, — пробубнила она, искоса глядя на него.

— Мы это можем, — согласился он.

Они пустились вниз по проходу. Его рука под ее пальцами была прочная, как скала. Несколько мгновений — и плотная зелень рододендровых кустов спрятала женщин из их вида.

— Зачем? — спросил он.

Потому что она растерялась, вот зачем.

— Ты бы причинил вред тем двум женщинам?

— Нет, пока они не попытались бы первыми причинить вред кому-нибудь еще.

— Тогда они в безопасности и знают об этом, но все равно на них находит слишком уж много шороху из-за тебя, проходящего мимо и думающего о собственных делах.

— Это все еще не соответствует моему вопросу, — сказал он.

— Мы можем перестать говорить об этом?

Он ничего не сказал. Они просто продолжали идти. Это было сюрреалистично, размышляла Карина. Красивые цветы, Эмили и ручная медведесобака, и она с шагающим бок о бок Лукасом.

— Я устала, — сказала Эмили.

Карина нагнулась и подняла ее. Данное усилие чуть не заставило ее потерять равновесие. Очевидно, что она была слабее, чем думала.

Седрик принюхался к ее ногам.

— Дай ей прокатиться верхом на нем, — предложил Лукас.

— Что-о?

— Пусть она покатается на нем верхом. Он не будет против.

— Я хочу покататься верхом! — стала на руках извиваться Эмили.

Карина осмотрела медведесобаку. Он был почти таким же большим, как и пони. И осторожненько опустила Эмили на его спину.

— Держись за его шерсть, — сказал Лукас.

Эмили зарыла пальцы в коричневую гриву Седрика, и они опять были таковы.

Они всплыли из стенда рододендронов. Лукас ступил в сторону, выявляя круглую площадку, мощенную темно-красным камнем. В центре возвышалась бронзовая статуя: обнаженный мужчина, с хрустящей точностью демонстрирующий мышцы. Огромные крылья выталкивались из-за плеч. Ангел, но не садовый купидон или некая траурная статуя с кладбища. Ангел наклонился вперед, одна рука была протянута, мышцы на его туловище связались узлами. Крылья выталкивались вверх и расходились, без перьев, словно были сделаны из точеной кости. Совершенное лицо ангела уставилось вдаль, его пристальный взгляд был сосредоточенным. Все в нем передавало ярость и мощь. Это было хищное создание, собирающееся убить свою жертву. Металлические буквы, скошенные сбоку статуи, читались как «О. Роден».

Карина глянула на Лукаса:

— Огюст Роден? Скульптор, который создал «Мыслителя»?

Лукас пожал плечами:

— Он так говорит, но я бы вместо него не поставил это, если бы здесь было перешлепнутое имя поверху фактической подписи скульптора. Он достаточно тщеславный.

Что? Кто — он? Она скрупулезно исследовала статую.

«О боже», — дошло до Карины.

У ангела было лицо Артура. Должно быть, достаточно фигуральное произведение — она не видела каких-либо крыльев на спине у Артура, когда он предлагал ей чай.

— Но Роден умер в начале прошлого века.

Лукас обошел вокруг статуи и продолжил ход.

— Лукас!

Он обернулся и посмотрел на нее через плечо, из-под черных бровей, ясными глазами, как два кусочка льда.

— Артур является «испепелителем». Подвид № 21. Они живут долго.

— Как долго?

— Достаточно долго, чтобы встретиться с Роденом. Пошли.

Она захотела обалдеть. Ей захотелось кричать и биться ногами в припадке, потому что прямо здесь, в холодной бронзе, находилось окончательное доказательство, что это не было кошмаром. Вместо чего Карина помахала Седрику впереди себя, и они продолжили идти глубже в сад.