— Нож находился у меня со времени завтрака, — сказала она ему. — Ты послал меня в комнату к Эмили. Я ее не убила. Если бы я попыталась, то ты не смог бы меня остановить…

— Генри мониторил твое сознание. Как только уровень твоего стресса достиг бы пикового значения, он бы отключил тебя.

— Тогда спроси у него, пыталась ли я убить ее или себя. У меня была возможность. Я раздобыла нож, значит, я могла повредить тебя. Не себя.

Лукас поднялся, пересек ванну и пригвоздил Карину к стенке ванны своим телом. Ощущение расположенного напротив него тела пихнуло его прямо к краю. Все ограничения, как поводки, наложенные им на себя, одно за другим с треском лопались. Карина повернулась в сторону, пытаясь прикрыться от него.

— Посмотри на меня.

Карина посмотрела на него. Лукас всмотрелся в ее глаза, в поиске своего рода индикатора здравомыслия.

— Если бы у тебя в руке был заряженный пистолет, ты бы выстрелила в меня?

— Нет. Если я тебя убью, то буду следующей. Даниель или Генри, или Артур, убили бы меня, и у Эмили никого бы не осталось.

Честный и рациональный ответ.

— Ты хочешь умереть?

Он хотел ее. Он хотел раздавить ее в своих руках и увидеть, что она его хочет.

— Нет, — затрясла головой Карина.

— Что ты хочешь? — спросил Лукас, твердо зная, что хотелось ему. Вот она, была прямо здесь, у его груди, в ловушке.

— Я хочу убежать, — сказала она ему. — Я хочу вернуться к своей жизни.

Она была стабильная и в здравом уме. Или же на столько здравомыслящая, на сколько он мог ожидать. Лукас отпустил Карину, и она покарабкалась от него.

— Карина, что ты будешь делать, если я тебе позволю оставить дочь?

Она остановилась. Он прочитал ответ на ее лице: «Что угодно». Она будет делать все что угодно. Она позволит ему делать все что угодно, и если ему потребуется, то будет симулировать, что ей это нравится.

Это был ответ, который должна была дать мать.

— Чего ты хочешь? — охрипшим голосом спросила она.

Он уловил в ее словах скрытую напряженность, словно она стояла на краю бездны в ожидании, что он подтолкнет ее.

— Ты можешь испечь шоколадный торт?

Возникла крошечная пауза, прежде чем она ответила:

— Да.

— Сделай один. Для Даниеля. Его любимый.

Карина ждала. Когда же он ничего не произнес, то она, наконец, спросила:

— И это все?

— Да.

Лукас ждал облегчения у нее на лице, но она просто сидела там зажавшись. Продолжая выискивать задуманную им хитрость.

— Ты действительно разрешишь мне быть с нею? — он еле услышал ее голос. — Без условий?

— Да.

И он будет большим дураком из-за этого. Ничего хорошего из этого не выйдет, как и из способа их борьбы. Генри будет думать, что он не в своем уме. Но Лукас чувствовал себя усталым. У него не было сил для борьбы в еще одной войне. И ему не хотелось, чтобы она была несчастной.

— Подготовь список всего необходимого вам обоим, и я отправлю его завтра в головной дом. В прошлый раз я проверил, что одеяла «Хэллоу Китти» продаются в любом супермаркете…

Карина закрыла свое лицо и заплакала.

Он сидел там и смотрел на ее судорожное рыдание, не зная, куда ему деваться. Ощущая себя некомфортно, как будто он вторгался во что-то личное. В нем взошло чувство вины, и он не был уверен, откуда оно могло взяться.

— Перестань, — наконец прорычал Лукас.

— Я не могу.

Ее содрогания постепенно умерли. Она плеснула немного воды себе на лицо и спросила:

— А можно я останусь с нею в ее комнате?

— Нет. Ты будешь оставаться со мной.

— Можно я буду спать на полу?

— Нет. Ты будешь спать в моей кровати, в точности как прошлой ночью.

— Почему?

«Потому что ты моя», — подумал Лукас. И потому что он будет о том знать, если она встанет посреди ночи.

— Потому что я так хочу.

— Я могла бы…

Он закрыл глаза и откинул голову назад:

— Тихо. Больше никаких разговоров.

— Спасибо, — мягко сказала она.

— Всегда рад помочь.

Глава 6

Карина проснулась в одиночестве. Она смутно припоминала то, как видела выходящего из воды Лукаса, когда его огромное мускулистое тело было мокрым, и то острое чувство внутреннего зажатия, тот самый клинч, в который она вошла, когда он зажал ее в ванной. Она бы предпочла притвориться, что это был страх или беспокойство, но это бы значило врать самой себе. Когда он поднялся, чтобы показать ей сделанные Даниелем ушибы, она вылупилась на него в течение довольно-таки затянувшегося мгновения, и это не было изучением его поврежденных ребер.

Лукас принес Карине полотенце, и когда он отвернулся, давая ей хрупкую иллюзию приватности, она обернула его вокруг себя как штору и спаслась бегством в спальню. Он за нею не последовал. Она сбросила полотенце, проскользнула в гигантскую тенниску, которую дал ей Лукас, и ускользнула под одеяло, сворачиваясь на кровати в беспокойный мячик. Нервозность должна была заставить Карину бодрствовать, но ее тело стало просто обессилевшим. Пришло время ложиться в постель и Лукасу. К тому времени, когда он улегся на другой стороне, она уже была наполовину спящей. Он что-то спросил у Карины, но лихорадочный туман придушил ее и уволок, без всяких грез погружая в сон.

Карина всячески пыталась принять сидячее положение. Она устойчиво чувствовала жар от медленного самосгорания, слабую лихорадку. По крайней мере, она была жива. Карина всячески заставляла себя приподняться. Ее голова плыла, и головокружение снова возвращало ее вниз.

«Вверх. Ну, давай, вверх, ты можешь это сделать», — мысленно сказала себе Карина.

А теперь еще она и говорила сама с собой: «Грандиозно!»

И Карина пошла в душ, ковыляя ногами и качаясь. Вчера вечером Карина прополоскала нижнее белье, и оно все еще висело на змеевике, где она его и оставила. Карина пощупала: «Сухие», — и проскользнула в надеваемые трусики. И занялась ванной.

Через парочку минут она дошла до раковины. Там ее дожидалась новая зубная щетка, все еще находящаяся в упаковке. Карина уставилась на нее.

Лукас ее не похищал. Он не принуждал ее под дулом пистолета к человеческому рабству. Она была атакована Райшей и акулозубым мужчиной, и ей предоставили выбор — умереть или жить на условиях Лукаса. Она стала жертвой обстоятельств. Это не меняло того факта, что Лукас теперь ею обладал.

Дом Дарьон лишил ее даже ничтожного лоскутка независимости. Она во всем зависела от Лукаса: его еда, его безопасность, его одежда, безопасность и выживание дочери. Он обладал властью указывать ей, когда идти в постель, где спать, когда принимать душ… Он защищал ее с Эмили от своеобразного ужасного врага, непонятного для нее, и он мог убить их в мгновение ока, обоих. Любое ослабление правил становилось любезностью с его стороны. Такая маленькая вещица, как зубная щетка, казалась великой милостью. Но ведь так не бывает, сказала она себе. Не бывает. Это была базовая необходимость для существования любого человека.

И вот еще, она могла быть рабыней и без какой-нибудь свободы вообще. Она могла потерять дочь. Она могла быть изнасилована. Все, что требовалось ему сказать — это: «Я дам тебе твою дочь». И она бы все сделала. Сам факт того, что он додумался оставить ей зубную щетку, был уже маленьким чудом.

Ее собственное стремление выжить мешало ощущению действительности. Ее инстинкты подводили ее к тому, чтобы ковать эмоциональную связь. Чем больше она будет нравиться Лукасу, тем меньше вероятность ей или Эмили быть им убитыми. Чем более она будет благосклонна к нему…

Карина глубоко вздохнула. Физически Лукас был ошеломительным. Перед Кариной промелькнуло воспоминание о его руках вокруг нее. Лукас был… Он был…

Она уставилась на себя в зеркале, стоящую в ванной комнате: «Только скажи. Ну. Скажи, признай это, и уходи от этого прочь».

Соблазнительный. Желанный. Шокирующий. Он был мужественным в той манере, в какой должен быть мужчина в женских фантазиях: мощный, сильный, опасный. Если бы Карина встретила Лукаса на вечеринке или в рабочей обстановке, когда на нем был бы надет костюм, а на ней — что-нибудь другое, чем его тенниска и комплект нижнего белья, которое она простирнула под душем, то она бы отыскала его. А если бы он заговорил с Кариной, то ей бы это польстило.