– Мало ли что, – сказал человек.

– Нет, не хочу, – сказал Нестор.

– Нет так нет, – человек отбросил хлопушку прочь, и она весело взорвалась где-то.

А человек достал из шляпы белого кролика.

7

Вокруг стояли и причитали старухи, одетые в черное.

Обернулись на Нестора: «Это всё он».

Перестали причитать и плакать, и угрожающе надвигались.

– Это он! – тыкала пальцем одна, самая худая и черная.

У каждой старухи была палка, точнее сказать – клюка, а у некоторых – остро заточенный зонтик.

Уже не пальцем ткнула, клюкой. И всё в глаз норовила, в глаз.

«Это кошмар», – подумал Нестор.

Одни подступали с верхних ступенек, другие – снизу. Их было много. Они поднимали на Нестора свои палки и зонтики.

«Это кошмар». – Нестор почувствовал, что внутри холодеет, а снаружи покрывается мурашками.

Всё в глаз норовила попасть, но промахивалась.

«Это кошмар, – подумал Нестор, – но это ведь МОЙ кошмар. В конце концов, кто я здесь, тварь дрожащая или право имею?»

Топорик на петельке был у него подмышкой. Нестор достал и ударил.

И старух – тех, что оказались на пути, оказалось совсем немного.

8

Во сне – если это не легкий кошмар, по частям вспоминаемый утром, а настоящий, тяжелый сон, начало которого потеряно и забыто, а конец неразличим в перспективе, – во сне этом бесконечном каждое событие имеет шанс повториться, да что там – «имеет шанс», оно должно повторяться, и повторяться неоднократно.

Эту истину Нестор усвоил, и ждал повторения.

И вот, повторилось. Хотя он мог сомневаться – считать ли это повторением случая, когда она, Лиля, пробежала мимо – по лестнице вниз, в той же юбке широкой с цветами и листьями. Стуча каблучками так, словно каменные были ступеньки или как по асфальту (стук, видимо, только в воображении Нестора был, как, впрочем, и все остальное). Он хотел догнать, предостеречь от того, что внизу – где стрельба, и газовая атака, и много пар сапогов пинают железную бочку. Но остался на месте. Пробовал встать, но нога заболела в колене. С больной ногой не догнать. А когда нога прошла, то уже поздно было.

– Поздно, – сказал появившийся человек в шляпе, и добавил, помедлив. – А когда-то я мог….

9

Человек стоит на ступеньке эскалатора, ведущего вниз.

А внизу – яма.

Не платформа с ее ровным каменным полом, а яма прямо в том месте, где закругляется лента эскалатора. Глубокая яма, в которой дно не просматривается даже мысленно – то есть не то чтобы этого дна впрямую не было, но как-то оно не предусмотрено планом.

И все, кто спускаются вниз, в конце пути падают в эту черную яму.

Они обречены от самого того момента, как встали на ленту эскалатора.

Но у человека есть шанс изменить свою судьбу. Он может перепрыгнуть через перила – на эту, как ее называют, балюстраду, которая, впрочем, не нуждается в том, чтобы те, кто спускаются вниз, называли ее каким-нибудь словом.

Или, если не перепрыгнуть, то хотя бы перелезть, переползти, цепляясь. И стоять там, держась за столбик с рекламной картинкой, чтобы не унесло течением.

Но если уж перелез, переполз, перепрыгнул, то логичнее будет (если только пригодны здесь привычные приемы логики – индукция, дедукция и прочие инструменты отмывания истины) – логичнее будет сойти на ленту эскалатора, идущего вверх, выбрав свободное место. И люди, стоящие выше и ниже, сделают вид, что не заметили, и надзирающий голос из репродуктора не окрикнет (а мог бы, потому что перепрыгивать, перелезать, переползать – все это нарушение правил пользования метрополитеном, которые запрещают даже прислоняться к неподвижным частям этой, как ее называют, балюстрады).

Но правила нарушены и забыты, и человек может спокойно плыть вверх, поднимаясь как пузырек воздуха со дна бассейна. Но спокойно ли?

Что если там, наверху, его ждет то же самое, что и внизу – глубокая яма в конце? Впрочем, не яма в прямом своем смысле, а скорее иносказательный образ неотвратимого – ровно так же, как и та другая, нижняя яма. Тогда не лучше ли будет еще раз перепрыгнуть, перелезть, переползти, и на третьем, неподвижном эскалаторе прийти в себя?

Там сесть на ступеньку, и сделать вид, что никто ничего не заметил.

Если хорошо сделать вид, то действительно никто не заметит – ни люди с соседнего эскалатора (которых, впрочем, не стоит принимать во внимание), ни надзирающий голос из репродуктора. Можно, наконец, сосредоточиться и поразмыслить в спокойствии, мысленно окружив себя непроницаемым для постороннего взгляда облаком.

И тогда человек понимает, что перепрыгивать, перелезать, переползать нет необходимости. Что окружить себя мысленным облаком можно и оставаясь на месте. А мысль – это сама по себе сила. И тогда можно воспарить – сперва как бы духом, а затем и телом – и взлететь, пролететь над предметами местного пейзажа, над теми, через которые прежде – только перебежками и переползанием.

А можно и просто закрыть глаза, как бы задремав, и очнуться в другом месте – то есть на других ступеньках (у мысли тоже есть свои границы).

Человек закрывает глаза, хотя мыслей у него нет о том, чтобы очутиться где-нибудь. Мыслей нет, но они могут и появиться, притом неизвестно какие. Вряд ли человека можно считать хозяином своих мыслей, в лучшем случае он может быть хозяином слов.

И вот, человек чувствует, что ступенька, на которой он сидит, и которая до какого-то момента была спокойна, начинает двигаться – непонятно пока, в какую сторону: вверх или вниз. Человек не знает, что произошло. Наверное, у него возникла мысль о том, что нельзя вечно сидеть на одной ступеньке. И силой этой мысли человек переместился на одну из движущихся лент, а может быть, пришла в движение та лента, на которой он сидит, потому что кто-то наверху нажал кнопку.

«Надо что-то делать». – Человек открывает глаза.

«Не бегите по эскалатору», – говорит надзирающий голос, и человек вспоминает, что когда-то он мог. Он бежит вверх, навстречу движущейся ленте. Тело его становится легким, он бежит, едва касаясь ногами ступенек. Волшебное ощущение полета охватывает его. И человек, может быть, просыпается.

Главное во сне – это проснуться на позитивном моменте, а то там, наверху, еще неизвестно, что ожидает человека.

10

Подошла, как бы по асфальту стуча каблучками, и села рядом. Как уже было однажды, и Нестор знал, что момент повторится.

– Ты в какую сторону? – задал Нестор вопрос, вроде бы самый естественный.

Она промолчала.

«Самый естественный вопрос сразу же оказывается самым неуместным», – подумал Нестор. – Если бы этот вопрос задала мне она, я не знал бы, что ответить.

«Если бы мы и спустились вниз вместе, – подумал он, – то дальше ей все равно нужно было б направо, а мне – налево».

«И еще неизвестно, – подумал, – было бы там что-то внизу или нет в смысле идущего куда-нибудь поезда».

– А тебе не кажется, – спросил он, – что там, внизу, что-то вроде газовой атаки?

– Почему? – Она удивилась.

– Какой-то запах в воздухе.

– Запах? Тебе померещилось.

– И грохот какой-то внизу, ты не слышишь?

– По-моему, все нормально.

– А если бы там, внизу, случилось бы что-то действительно ужасное, – сказал Нестор. – И мы, это зная, продолжали бы двигаться вниз – вот так вот – медленно и тупо. Как человек скользит по обледенелой крыше, с силой закона природы приближаясь к краю падения. И кажется, что выхода нет. Но для того, кто успеет подумать – выход найдется. Нужно прыгать вбок, на эту, как ее называют – балюстраду.

– Если бы, если бы… Там тетечка сидит внизу, которая, если что случится, нажмет кнопку. Остановит и объявит.

– А почему эта тетечка говорит твоим голосом?

– Моим? С чего ты решил, что это мой?

– Я слышал, это твой голос, – с ненужной настойчивостью произнес Нестор.