— Конечно.

И собравшись со всеми своими силами, я стала придумывать на ходу. Получалось само собой, легко и свободно. Словно кто-то диктовал мне слова.

— Жил был когда-то в горах сильный и свободный человек, который вел свой род от существа иного, чем другие люди. Он был умнее и величественнее их, поэтому его уважали и не любили.

— Почему?

— Потому что люди не любят тех, кто лучше их. Не перебивай. Он вынужден был уйти в горы и жить совершенно один, так как никто не понимал его. А это очень обидно, когда ты видишь и понимаешь то, что другим недоступно. Все гении очень одиноки, Шаэль, потому что они заглянули за грань человеческого понимания. Так и наш герой жил себе и жил один, когда понял, что век его, хотя и очень долгий по сравнению со средним человеческим, но все же когда-нибудь кончится. Он уже смирился с тем, что не оставит после себя никого на земле, когда вдруг в горы пришла группа людей, не похожих на тех, кого он знал раньше. Эти люди смотрели на звезды и пели волшебные песни, от которых душа воспаряла в небо. Что-то особенное было в этих замечательных людях. Они стали строить храм недалеко от его убежища. Видно было, что они пришли издалека, что они обессилены и нуждаются в отдыхе, но все-таки первым делом они стали возводить не жилые дома и загоны для скота, а стены для вознесения духа. Это удивляло и восхищало Одинокого. А ещё особенно часто стучало сердце у него, когда он видел двух сестер, когда вечерами они сидели у костра. Черную и светлую. Он смотрел на них, притаившись за большим камнем или толстым стволом дерева, не смея показаться на глаза. Одинокий понимал, что это неправильно, потому что сердце у него невероятно ускоряло ход и при взгляде на одну, и при взгляде на другую. Но это была данность, и врать сам себе он не мог.

— Темную и светлую.... — задумчиво повторил Шаэль, глядя в огонь, и что-то стало разгораться и в его глазах.

— Да, так и было. Замирало сердце от их смеха, словно колокольчики сразу на всех лугах и полянах наливались звоном, неслось сердце вскачь, когда они соприкасались головами, делясь чем-то друг с другом по секрету. Так бы и продолжалось это молчаливое созерцание вечно, но случилось что-то такое, что заставило Одинокого однажды выйти из укрытия и предстать перед глазами новых обитателей этих мест. И посмотрела на него древняя седая старуха слезящимися глазами и воскликнула, вознеся руки к небу: «Слава тебе, Дева! Вижу того, кто достоин явить твое возрождение!»....

Я перевела дух и посмотрела на Шаэля. Он сидел завороженный, казалось, даже рот приоткрыл от страха пропустить хоть слово из того, что рассказывала сейчас ему. Было такое ощущение, что не леплю на ходу какую-то небылицу, а открываю некую тайну, о существовании которой он догадывался, но не был твердо уверен. Шаэль был так похож на зачарованного ребенка в этот момент, что мне захотелось потрепать его ободрительно и покровительственно по затылку.

— Слушай, — удивленно сказал он, когда пауза уже затянулась настолько, что настало время прийти в себя. — А у меня такое ощущение, что ты рассказываешь о том, что было на самом деле. Кажется, ты уловила что-то в этой истории, о чем я знал, когда был ребенком, но волей моей тетки все позабыл. Ты молодчина, Лиза!

Он вскочил, но вдруг резко побледнел и схватился за голову.

— Что с тобой? — я даже испугалась.

— Что-то странное..... Не очень хорошо.

Шаэль подошел к дивану и лег на него. Увидев мой испуг, он, ещё бледный, постарался улыбнуться:

— Лиз, не беспокойся. Пройдет сейчас. Видимо, зря я попытался вспомнить что-то из пока запретного. Словно кто-то другой во мне открывает глаза и с удивлением пытается понять, где он находится....

Я присела на край дивана и положила ему на лоб ладонь. Лоб был в испарине, но не горячий.

— Температуры нет. Ты просто переутомился.

— Не может быть! Я же не барышня какая-нибудь сверхчувствительная. У меня, между прочим, физическая подготовка на высоте....

Было смешно и непривычно видеть, как Шаэль, мой таинственный спутник и неудавшийся жених, хвастается, словно обычный пацан. Наверное, ему действительно было не очень хорошо, раз он стал вести себя так необычно.

— Ладно, ты полежи все равно пока. — Сказала я ему. — Хочешь, кашу подогрею?

Он кивнул, и я отошла от дивана, чтобы заняться ужином, а заодно и подумать над тем, что только что неожиданно для самой себя выдала. Сколько нитей сплеталось здесь, в Аштараке! Сколько легенд и таинственных историй, начинавшихся совершенно самостоятельно, завязывались здесь в единый узел? Беглые адепты, ведомые духом своей Богини к месту силы, Волк Аштарака, пробудивший, очевидно, своей кровью эти самые силы на этом месте.... Это только то, о чем я могу прямо или косвенно догадываться.

И этот дом, в котором мы сейчас находились. То самое ощущение, не покидавшее меня, что это просто очень маленькая и незначительная часть чего-то несравнимо большего. А если.... Если здесь когда-то и был храм, который беглые жрецы возвели своей Асие? А избушка — только некая горница, в которой жил, скажем, сторож или смотритель? Почему бы и нет? Она упирается одной стеной в гору, но такое ощущение, что не очень плотно, словно там существует какой-то буфер. В первый раз мне не удалось ничего толком рассмотреть из-за больной ноги, и, кстати, я тогда и не думала, что это место станет для меня таким знаковым. С какой стати мне его было осматривать? В этот раз не могу выйти и глянуть на стену, подпирающую гору, снаружи из-за завалившего все кругом снега.

— Асия тебя возьми! — еле слышно выругалась я, но Шаэль услышал, встрепенулся:

— Ты что-то сказала?

— Нет, нет.... Сейчас хлеба нарежу.

Родовое гнездо, говоришь? Ах ты, Волк на заклании.... Почему-то какое-то шестое или седьмое чувство не давало мне поговорить о моих догадках с Шаэлем. Может, потому, что мне было страшно от мысли, что меня, спасающуюся от демонов, тоже непонятно почему привело в это самое место?

Быть этого не может! Я чуть не выронила из рук кастрюльку с кашей. Лия и Алекс приехали сюда жить пару лет назад. Наверное, через несколько месяцев после нашей с Владом свадьбы.... Почему они все-таки приехали именно в Аштарак? Случайность, что у Дженовой бабушки были здесь корни? Я так и не выяснила это. И теперь очень пожалела. Настолько была занята восстановлением своего внутреннего равновесия, что совершенно не интересовалась жизнью, происходящей вокруг. Эгоистичная инфантилка! Пока все, кому не лень управляли моей жизнью — Генрих и компания, притворяющиеся Владом, Ануш, даже совершенно неживой кулон — я пребывала в позиции маленького ребенка, которого ведут все, кому не лень, куда не лень.

Чем же я лучше Шаэля, которого совсем недавно дразнила быком-производителем? Мне стало стыдно, и я бросила в его сторону виноватый взгляд.

— И чего ты смотришь на меня, как на маленькую птичку, попавшую в силки? — видимо, Шаэлю стало лучше, потому что он рассмеялся уже совершенно нормально. Но вставать ещё не стал, из чего я сделала вывод, что ему очень понравилось, что за ним ухаживают, и вот-вот испорчу многолетние воспитание в духе поклонения и служения женщине.

— Один раз можно, — сказала вслух я, поднося к дивану поднос с едой, и Шаэль, очевидно, понял, потому что не стал переспрашивать.

— Утром я постараюсь прочистить дорожку, насколько могу. — Сказал он.

Я кивнула.

— Мне срочно нужно проверить ещё одну свою мысль, поэтому возможность выйти из дома будет весьма кстати. Только не спрашивай пока ничего, ладно?

Шаэль кивнул:

— Но ты же расскажешь мне утром?

Утром я проснулась опять от тишины. От ощущения, что кто-то склонялся надо мной, смотрел прямо в душу оценивающим взглядом, и я была настолько ничтожна перед этим кем-то, что не смела даже пикнуть против такой моей бесцеремонной оценки. Пробегали несколько раз саламандры на юрких огненных ножках, как-то бесцельно, суетливо, превращались в моем сне обратно в нарисованных птиц, которые пытались о чем-то меня предупредить, но не смели тоже перед этим оценивающим лицом. Только посылали умоляющими кругло-вытянутыми к вискам глазами все тот же, уже надоевший мне сигнал «Держись за воздух».