3. Первые тревоги

В это время я и столкнулся с первой серьезной трудностью. Среди неотложных задач была самая главная, которую я прошляпил. [Как я уже упоминал, я был предельно занят конкретными делами и полагал, что остаюсь у Турбина на том же счету, что и раньше. У меня и в мыслях не было как-то обходить Турбина или, упаси Бог, подсиживать его. Бумаги, на которых должна была стоять его подпись, я приносил на подпись, хотя гербовая печать института, по предложению самого

Турбина, хранилась в моем сейфе и второстепенные финансовые вопросы решались мною; однако я информировал раз в неделю Турбина о текущих расходах и прочем]. Турбин взял на работу в свою лабораторию бывшую аспирантку, а теперь кандидата биологических наук Е. К. Шиповскую, затем около Турбина объявился еще один сотрудник. Теперь они сидели в его кабинетике в здании Президиума ВАСХНИЛ и, видимо, что-то ему нашептывали. Я от всего этого полностью абстрагировался. Но как только участок для строительства, проектирующая организация, численность сотрудников, высшая категория оплаты и еще кое-что первостепенное было выбито с боем, Турбин преподнес мне первый урок демократии в его понимании.

В один из дней он попросил меня заехать к нему в ВАСХНИЛ. Когда я зашел в кабинетик Турбина в здании Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке, он познакомил меня с когортой его будущих помощников, чинно восседавших за столом, о высоких должностях которых я только в этот момент и узнал. Пожалуй, больше всего меня удивило даже не столько то, чту это были за ученые, сколько то, как они друг на друга походили.

Турбин дал мне прочесть приказ, им как директором уже подписанный, из которого я узнал следующее. Что утвержден Ученый совет Института, председателем совета назначен он, Турбин, а заместителями я и член-корреспондент ВАСХНИЛ И. Г. Атабеков, который параллельно будет руководить лабораторией вирусологии в нашем институте и станет научным шефом еще двух лабораторий. Что ближайший друг Атабекова Олег Суренович Мелик-Саркисов, никакого отношения ни к генетике, ни к молекулярной биологии не имевший (выпускник Тимирязевской академии, земледел по специальности, он проработал большую часть его недлинной жизни по поручению какого-то не обозначенного в бумагах ведомства в одной из африканских стран), назначается зам. директора по строительству экспериментальной базы в Обнинске, а в Москве для него открывается одновременно исследовательская лаборатория по безвирусному картофелю. Что двоюродный брат Атабекова микробиолог Александр Николаевич (Сандрик) Майсурян, по образованию агрохимик-почвовед, закончивший ту же Тимирязевку, назначается заведующим близкой по тематике лабораторией, которая будет безвирусный картофель размножать через культуру тканей, а Н. П. Мадатова, несколько лет работавшая с Саркисовым и Майсуряном в институте, где директором был Сое Исаакович Алиханян, назначена начальником отдела кадров. Что по совместительству она будет и ученым секретарем института (!), она же будет вести дела секретного делопроизводства (лишь за несколько дней до этого мы обговорили с Турбиным вопрос о секретных работах и пришли к общему мнению, что никаких секретных работ в институте заводить не будем), а еще — пояснил мне Турбин — Мадатова выдвинута на пост и.о. секретаря будущей парторганизации и, оказывается (!), уже утверждена райкомом партии. Мне также представили сидевшую поодаль с отсутствующим лицом Е. Шиповскую, которую я уже видел мельком в кабинете Турбина и которая, оказывается, теперь будет управлять профсоюзом в нашем институте.

Не помню, в тот же день, или чуть позже, ко мне заявился бодрячок, представившийся простецки — Гоша Додонов — и сообщивший, что он со мной учился вместе в Тимирязевке (я его не помнил), а потом, кажется, работал на родине в Армении и уж много лет как перебрался в Москву. Он был назначен заместителем Мелик-Саркисова и не хотел оставаться без руководящей функции в Москве. Руководить, как он сообщил, он хотел бы вопросами снабжения и сбыта.

Ни о какой науке вся эта публика и слышать не хотела, на наши научные семинары ходить не собиралась, на мой вопрос относительно того, какие научные журналы они хотели бы выписывать через библиотеку, ответа я не получил. Но что-либо сделать я не мог. Турбину все эти «молекулярно одаренные» кадры были для чего-то нужны. А вскоре я обнаружил, что ни в какую даль, ни в какой Обнинск ни Мелик-Саркисов, ни Додонов, ни Майсурян перебираться не хотят. Вальяжный, всегда серьезный и тянущий слова со значительностью Олег Суренович Мелик. Саркисов стал чем-то вроде денщика при Турбине; на заседаниях дирекции Турбин не раз простецки говорил: «Как я люблю Наталью Петровну Мадатову, я бы ее в дочки взял», а от чаще всего помалкивавшего Майсуряна он был просто без ума. Гошу также приспособили к Турбину, он тоже чем-то «важным» был занят по горло, добывая что-то «на стороне» и тратя много времени на помощь жене Турбина, которая лишь недавно перебралась в Москву из Минска.

Здания института еще не было, работали только моя лаборатория, снимавшая, как я уже упоминал, помещение в центре города в одном из лучших биохимических институтов страны, и трое сотрудников, нанятых Атабековым и пристроенных на его кафедре в МГУ. Но ни Турбина, ни других новоявленных «боссов» института научная сторона вообще не интересовала. [Ничего странного в этом, конечно, не было: кроме Атабекова и Майсуряна, они не были учеными раньше и, естественно, не могли в науку углубиться теперь: это потребовало бы от них слишком больших усилий; поэтому все их силы уходили на околонаучную суету и еще на выдачу корреспондентам газет обещаний относительно невиданных ранее и столь важных для страны успехов]. Пока же на новизну списывалось любое безделье, и они хорошо понимали, что могут еще много лет вешать всем лапшу на уши, на что они были большие мастаки. В газетах запестрели статьи Атабекова о важности снабжения страны безвирусным картофелем, причем сообщалось, что над этим государственным проектом работают три лаборатории во вновь созданном институте — его, майсуряновская и саркисовская[1]. На деле же ни одного опыта еще поставлено не было, да и схемы будущих опытов не имелось.

Вместо этого кипела другая работа. В здании ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке, в том же помещении, где располагался кабинет Турбина, была освобождена комната под дирекцию нового института, которую раньше занимал помощник Турбина. С утра там появлялись Мадатова и чаще всего Гоша: они подсаживались к телефону и начинали обзванивать друзей и знакомых, исполняли поручения Турбина («по-хозяйственным» надобностям). К концу рабочего дня все собирались вместе, и тогда в прокуренной атмосфере (Мадатова зверски курила, а по вечерам пела низким контральто любовные песни и жестокие романсы, подыгрывая себе на гитаре) вся компашка развлекалась. Вообще от «молекулярных кадров» исходил бодряцкий настрой.

[Шиповская, которая много лет назад перестала заниматься научной деятельностью, ничего не понимала в молекулярной биологии и генетике. Турбин зачислил ее в собственную лабораторию. Сам он тоже знал о молекулярных делах только понаслышке, потому сформулировать для своей лаборатории научную тематику не мог и именовал ее по старинке «Лабораторией гетерозиса». Однако ему хотелось, чтобы и в его лаборатории появилось что-то новое: на молекулярном или клеточном уровне. Выход из положения был найден простой: на одной из конференций Научного совета по молекулярной биологии и генетике, которые я ежегодно, начиная с 1972 года, собирал, Турбин услышал доклад профессора Р. Г. Бутенко из Института физиологии растений АН СССР. Бутенко рассказывала о методах выращивания культур тканей растений, а за обедом проронила, что сейчас Академия наук СССР получила предложение от французского научного центра, лидера в этой области, послать несколько человек на стажировку. Турбин тут же, пользуясь своим высоким положением и связями, закрепил за собой одно из мест, и теперь надо было решать, кого послать. Нужен был клеточный биолог, молодой, активный, свободно владеющий французским языком, новыми методами работы с клетками, нуклеиновыми кислотами, знающий другие биохимические методы. Такого кандидата не было, и тогда Турбин, видимо, не осознавая того, что он делает, отправил на несколько месяцев во Францию Шиповскую. Турбину и в голову не приходило, как он роняет престиж советской науки и своей страны, посылая на Запад такого кандидата. Разумеется, ничем, кроме конфуза, ее визит в глазах французов не выглядел, а по возвращении Шиповская не смогла выполнить ни одного исследования в новой области и никого не научила новым методам.]