Стоунхарта! Не Джереми. По крайней мере нет ошейник. Одна хорошая вещь. Может быть, все не так мрачно, как кажется.

Я спускаюсь по лестнице на первый этаж. Планировка напоминает дом Джереми в Калифорнии. Как будто он был смоделирован по его образцу. Но на современный лад.

Я добираюсь до больших дверей. Они возвышаются надо мной, словно замок. Лунный свет пробивается сквозь высокие окна, позволяя видеть окружение. Нет ни ламп, ни свечей.

Свечи? Какая странная мысль. Но почему-то мне кажется, что свечи здесь очень даже были уместны.

Я делаю глубокий вдох и открываю двери. Дикая местность приветствует меня. Моя тонкая ночная рубашка — небольшая защита от холодной зимней метели. Снежинки кружатся вокруг меня, словно злобные маленькие феи.

Замок-особняк, дом, что угодно, находится на вершине большого холма. Из дверного проема вся местность как на ладони. Земля и голые ветви деревьев покрыты толстым слоем снега. Никаких признаков цивилизации.

Страх еще хуже, чем буря, бушующая снаружи, овладевает мной. Я одна в Богом забытом месте. Двери открыты, ошейника нет. Но у меня нет ни единого шанса узнать, как далеко от общества я нахожусь. Борясь с сильным штормом, я закрываю двери. Вой ветра все еще слышен.

Он поет песню изоляции и одиночества. Хорошо, говорю я себе, пытаясь контролировать свои мысли. Ладно, Лилли, просто подумай. Ты всегда могла положиться на себя. Помнишь? Да, когда меня не запирали в чертовом замке! Говорит голос разума.

Я чувствую отчаяние. Я не знаю, где я и почему я здесь. Я даже не знаю, как я сюда попала. Всё, как в самом начале. Проснулась в темноте. Проснулась у того столба. Мы снова вернулись к этому?

Из ниоткуда я слышу шаги. Не просто шаги, а бегущие шаги. Где-то на этаже выше. Прежде чем тревога уступит место страху, я слышу, как кричат мое имя.

— Лилли! Лилли, где ты? Лилли!

Мое сердце переполняется чувствами. Это Джереми. Он ищет меня. И его голос звучит абсолютно обезумевшим.

— Здесь! — кричу я. — Я здесь!

Через секунду он появляется на балконе. Он смотрит вниз, ища меня. Я делаю шаг вперед. Его глаза ловят движение, и он фокусируется на мне. Трудно сказать в темноте, но как мне кажется, я вижу облегчение на его лице.

— Лилли! — восклицает он. — Слава Богу. Как ты встала с кровати?

— Я проснулась и встала, — говорю я ему.

Этот человек — Джереми, не Стоунхарт.

— Умный осел, — бормочет он. — Ты знаешь, как я волновался, когда обнаружил, что тебя нет в комнате?

— Ну, а куда, по-твоему, я пойду? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

Он качает головой.

— Я не знаю. Я думал…я волновался…это не имеет значения.

Он отворачивается от перил и быстро идет ко мне. Мои ноги, кажется, работают по собственной воле, когда я бегу навстречу ему. Он обнимает меня. Я таю.

— О, Джереми, — говорю я.

Эмоции оживают внутри меня, и все они сосредоточены вокруг него.

— Шшш, — говорит он, поглаживая рукой по моим волосам. — Все в порядке. Ты в безопасности. Я здесь. Не волнуйся.

Я понимаю, что начала плакать. Проклятие! Я не хотела устраивать этого перед ним!

Я отталкиваю его и всматриваюсь в его глаза. Его великолепные, чудесные, заботливые глаза. В них нет ни капли Стоунхарта. Только Джереми. Сострадание, сочувствие, тепло, доброта и любовь. Словно мальчик, которым он когда-то был, человек, которого он должен был скрыть, чтобы стать человеком, который мог доминировать в мире.

— Ты не притворяешься со мной? — ропчу я. — Ты не сдерживаешься. Ты имеешь в виду то, что говоришь.

Я моргаю сквозь слезы.

— Ты действительно любишь меня.

— Да, — говорит он.

И он целует меня. Наши губы соединяются в страстном поцелуе. Кажется, прошли годы с тех пор, как он целовал меня так в последний раз.

Лунный свет делает его еще более волшебным.

Он отрывается. И прислоняется своим лбом к моему.

— Да, — повторяет он. — Это действительно так. Я не могу контролировать это, Лилли. Впервые в жизни я этого не хочу. Мне не нужно. Я готов потеряться в тебе…

Подняв руку, он кладет её мне на щеку.

— Если ты только позволишь мне.

— Да, — тихо говорю я. — Да, Джереми, позволю. И я…

Я делаю глубокий, содрогающийся вдох.

— Думаю, я тоже люблю тебя.

Глаза Джереми расширяются. Я еще никогда не видела у него такого взгляда.

— Ты…что? — шепчет он.

— Думаю, я люблю тебя.

Так прекрасно говорить эти слова. В некотором смысле я отпускаю финальную битву сомнений и неопределенности, которые разделяют нас с Джереми.

Шесть самых важных слов, которые я когда-либо говорила в своей жизни. Он улыбается. Эта нежная, сострадательная улыбка. Его большой палец касается уголка моих губ.

— Я знаю, — говорит он. Он смотрит на меня самодовольным взглядом, как будто выиграл пари. — Я рад, что ты наконец-то смогла признаться в этом себе.

Я отступаю. Вот же высокомерный мудак! Неожиданно все эти сомнения и неопределенности возвращаются. На меня давит гора старых подозрений и страхов.

Я освобождаюсь от его хватки. Из-за трещины в дверце холод пробегает по задней части моей ночной рубашки. Я обнимаю себя и отворачиваюсь.

— Лилли? — говорит он.

— Нет! Не смей.

Гнев вспыхивает во мне из-за моей собственной глупости…и моей наивности.

Я сказала ему слишком рано. Я сказала ему слишком рано. Нужно было заставить его попотеть, чтобы услышать, как я говорю эти слова.

У моего гнева громоотвод. Я могу направить его на него. Он делает шаг навстречу мне. На его лице мелькает замешательство.

— Что? — начинает он.

Я останавливаю его своим голосом.

— Не подходи ближе, Джереми, — предупреждаю я.

Он останавливается как вкопанный. Я вижу в нем решимость, твердость. Я вижу, как исчезают уязвимость и чувствительность, на смену которым приходит…безразличие.

— Ты все еще больна, — сообщает он мне.

Я смотрю на него.

— Что? — шиплю я. — Что значит «я все еще больна», Джереми? Это ты болен, Джереми! Когда кто-то открывает тебе свое сердце, ты не отвечаешь самоуверенным, напыщенным «я знаю»! Ты ценишь это и любезно принимаешь. Ты не плюешь в лицо другого человека!

— Думаешь, именно это я сделал? — спрашивает он.

Его глаза темнеют. Его голос принимает обычный напористый и авторитетный тон. Он принимает общественным образ человека, который возглавляет Стоунхарт Индастриз.

— Думаешь, я плюнул тебе в лицо?

— А как бы ты это назвал? Оглянись вокруг, Джереми. Посмотри, где мы. Ты запер меня в каком-то забытом Богом замке, как спящую красавицу. Словно мы живем в средневековые времена! Я знаю, что никого нет вокруг, просто ты и я, и мы Бог знает как далеко находимся от цивилизации. Это почти то же самое, что остаться в темноте, Джереми, когда мне не на кого полагаться, кроме тебя! И теперь, когда я говорю тебе то, что ты так хотел услышать, что я получаю взамен? Не мягкость. Не сострадание. Даже не признательность! Я получаю самую пренебрежительную, высокомерную ухмылку. Если ты так со мной обращаешься, — говорю я, отворачиваясь от него и поднимаясь по лестнице. — Тогда я забираю свои слова обратно.

— Ты не можешь забрать их обратно, Лилли. Тем более, что я знаю, что ты действительно так чувствуешь.

Я стреляю в него ненавистным взглядом.

— Жизнь тебя ничему не учит? Ты не можешь так со мной обращаться и ожидать взаимопонимания взамен.

Он качает головой.

— Понимание — это не то, чего я хочу, Лилли. Я хочу правды. Правды и честности. Когда ты говоришь мне, что чувствуешь, что я и так знаю, это означает шаг вперед. Для меня, — он поворачивается на пятках, чтобы быть лицом к лицу со мной. — Это просто подтверждение того, во что я уже верю. Прости меня за кажущуюся самонадеянность.

Жестокая насмешка появляется на его красивом лице.

— Но я это такой, какой есть.

— Это подло, — выплевываю я отвернувшись и поднимаюсь по лестнице.

Я злюсь. Больше на себя, чем на него. Я выложила ему всё, а он не проявил ни малейшего сочувствия. Без энтузиазма. В тот момент он стал смесью Джереми и Стоунхарта. Холодный, и все под контролем. Расчетливый. Но без рукоприкладства и оскорблений.