— Идем, сейчас позвонишь, — хихикнул старший сержант и дернул меня за локоть.

Стоявший у двери вытащил из замка ключи и схватил меня за другую руку. Конечно, мне с наручниками сзади было не совсем удобно, но другого выхода я не видела. Крутанувшись на месте, я вырвалась от них, отскочила, подпрыгнула и врезала обеими ногами по их опешившим физиономиям. Оба моих конвоира синхронно упали на спины и послушно затихли.

— Я предупреждала…

Развернувшись, я, пылая от гнева и возмущения, решительным шагом потопала обратно. У окошка дежурного стояли какие-то люди в гражданском с виноватыми физиономиями, видимо, задержанные, в сторонке переговаривались два офицера, за перегородкой все так же томились с похмелья несчастные алкаши. На меня никто не обратил внимания. Растолкав плечами стоявших у окошка, я просунула в него голову и, с трудом сдерживая себя, спросила у капитана, что-то писавшего в журнале:

— Где кабинет вашего начальника?

— Начальника? На втором этаже, двадцать вторая комната. — Он приподнялся и показал пальцем на лестницу. — Вон там подниметесь наверх, потом свернете направо и увидите табличку.

— Спасибо.

Я повернулась и пошла к лестнице. Тут же за спиной раздался его удивленный возглас:

— Эй, дамочка, а почему вы в наручниках?!

— Как раз это я и собираюсь выяснить, — громко бросила я через плечо и скрылась на лестнице, чувствуя, как по спине у меня бегут мурашки.

— Эй, кто-нибудь знает, кто она такая?

Не знаю, что уж они там себе думали, но до кабинета я добралась беспрепятственно — никто из проходивших по коридору сотрудников меня не остановил и не поинтересовался, зачем, собственно, мне наручники. Оказавшись в приемной, я кивнула долбившей по клавишам пожилой женщине с лицом откормленного бульдога и спросила:

— Начальник у себя?

— У себя, — прорычала она, не отрываясь от пишущей машинки.

— А как его зовут?

— Николай Евгеньевич. Он занят.

— Спасибо, — улыбнулась я и пнула ногой дверь кабинета, на которой висела табличка: «Начальник отделения полковник Курбатов Н. Е.».

— Эй, ты что творишь?! — гавкнула секретарша мне вслед, но я уже закрыла ногой дверь.

Тучный человек с полковничьими погонами сидел за столом и пил чай, глядя в забранное решеткой окно, за которым на дереве чирикали воробьи. Увидев меня, он сначала удивился, но потом, приглядевшись, вежливо улыбнулся и спросил:

— Вы по какому вопросу, красавица?

— По вопросу соблюдения конституционных прав, Николай Евгеньевич, — я подошла к столу.

— Да? — Он поставил чашку на стол и приосанился. — И каких же конкретно?

— Задержанные имеют право на один телефонный звонок?

— Наверное… — Он начал что-то вспоминать. — А что, у вас кого-то арестовали? Муж или родственник? Как фамилия? Сейчас разберемся…

— Вы не поняли, — я повернулась к нему спиной и показала наручники, — это меня арестовали. И не дают позвонить. И вообще, хотят запихнуть меня в камеру к мужчинам.

Полковник начал быстро меняться в лице, челюсть его отвисла, глаза округлились, изо рта вырвались хриплые звуки:

— Э-э-у-у-о-о… Вы кто, гражданочка? Как вы сюда попали? Почему в наручниках?

— Не важно. — Я села на стул, закинув ногу на ногу, и уставилась ему в глаза. — Почему ваши подчиненные нарушают законные права человека? Как вы только что сказали, я имею право сделать один телефонный звонок перед тем, как отправиться в камеру. Или ваши сотрудники еще не в курсе, что мы уже десять лет как при демократии живем?

— Ну почему же, — пробормотал он, медленно приходя в себя от моей наглости, — они все ознакомлены с основными положениями на этот счет. А, собственно, почему вы одна, без сопровождающих? Или они в приемной?

В этот момент за дверью послышался шум, она распахнулась, и в кабинет ворвалась толпа милиционеров. Впереди несся дежурный капитан с пистолетом наголо, за ним двое мордоворотов в бронежилетах, с автоматами, а где-то за их спинами маячили испуганные и разбитые физиономии моих конвоиров. Заметив меня, мирно беседующую с начальником, они в растерянности застопорились.

— Вот она! — заорал вдруг, задыхаясь, капитан, направляя на меня пушку. — Товарищ полковник, она сбежала! Охрану покалечила!

— Спокойно! — повысил голос Николай Евгеньевич, поднимаясь и сильно бледнея. — Объясните мне, черт возьми, что здесь происходит! И опусти оружие, Коломчук, а то еще в меня попадешь!

Тот ошалело вытаращился на свой пистолет, словно впервые увидел его, и медленно опустил, смущенно пробормотав:

— Виноват, товарищ полковник.

— Кто виноват — это мы сейчас выясним! — грозно проревел начальник, теперь уже багровея, и посмотрел на автоматчиков. — Выйдите вон из кабинета, мать вашу!!! Люба, почему сюда вламываются без приглашения?! Чем ты там занимаешься?!

В дверях, между конвоирами, высветилось бледное лицо секретарши.

— Так ведь…

— Уволю к хренам! — рявкнул полковник. — Всем марш отсюда! А вы двое останьтесь.

Он окинул меня и капитана взглядом, и мы остались. Когда дверь за остальными тихонько закрылась, полковник устало упал в кресло, закрыл лицо руками, посидел так немного, затем поднял на меня глаза и виновато пояснил:

— Извините, у нас тут бардак, как и везде в стране. Как я понимаю, вы журналистка, эксперимент проводите? Дело хорошее. Из какой газеты?

Пока я, удивленная таким поворотом событий, придумывала, что ляпнуть в ответ, капитан хмуро бросил:

— Она не журналистка, товарищ полковник. Она — убийца.

— А вы помолчите, капитан, вас не спрашивают! — грозно вскинулся тот, и вдруг до него дошло. — Что ты сказал, Коломчук: убийца?!

— А вы думали, — злорадно оскалился тот и, вытащив из кармана листок, затараторил: — Самая что ни на есть! Вот рапорт на нее. Прикончила какого-то типа из пистолета, наши ребята патрульные как раз мимо проезжали, услышали выстрелы и, рискуя жизнью, взяли ее тепленькую, с пушкой в руках, рядом с трупом. Мало того, стала оказывать сопротивление при задержании, чуть не прикончила одного из наших, но ее все-таки заковали в наручники и доставили сюда. А здесь она вообще учинила беспредел, товарищ полковник: во время препровождения в камеру зверски напала на двоих конвоируемых, выбила Федоренко два зуба, Шилкину сломала челюсть и сбежала сюда, видимо, рассчитывая убить и вас, Николай Евгеньевич.

— Так-так, — задумчиво проговорил начальник, постукивая указательным пальцем по столу, — эти журналисты совсем обнаглели.

— Не то слово, — поддакнул капитан и окинул меня ненавидящим взглядом. — Хуже бандитов стали.

— А зачем она нацепила на себя наручники? — спросил полковник.

— В каком смысле? — не понял капитан.

— Ну, не в наручниках же она избивала охрану, — пояснил тот свою здравую мысль. — А ко мне уже в наручниках пришла.

— Да? — Капитан снял фуражку и почесал в затылке. — А действительно, странно. Хотя нет, постойте, по-моему, она уже была в наручниках — я сам видел, когда она спрашивала, как к вам пройти…

— Что-что она у тебя спрашивала? — подозрительно сдвинул брови начальник.

— Где ваш кабинет находится, — охотно пояснил тот. — Я ей и рассказал.

— Постой, так это что ж получается? Ты сам ее ко мне направил?! — округлил глаза полковник. — Вы что, сбрендили все сегодня? Арестованная, в наручниках, покалечив охрану, спокойно разгуливает по отделению, а дежурный, ни ухом ни рылом, объясняет ей, как пройти к начальству?! Да ведь это самый натуральный дурдом! — Он с силой ударил по столу мясистым кулаком.

Капитан сконфузился, отвел глаза, опустил голову и пробормотал:

— Виноват, товарищ полковник, ошибочка вышла…

— Заткнись!

— Простите, что вмешиваюсь, — вклинилась я робко, уже совсем не понимая, что здесь происходит, — но насчет дурдома вы очень верно подметили, Николай Евгеньевич.

— А вас вообще не спрашивают, товарищ журналистка, — строго сказал полковник. — Сейчас позвоню вашему главному редактору, и он выкинет вас с работы к ядрене фене. Думаете, раз свобода слова, так все позволено? Ошибаетесь, дорогуша. На вас тоже управа найдется…