А Вялый был в моих руках. Он сидел, зажимая ладонями раны на бицепсах, кривясь от боли и издавая негромкие всхлипы. Подойдя к столу и не обращая внимания на его мучительные стоны, я взяла пистолет, выдернула свою обувь, нацепила обратно на ногу и пошла к двери. Мне нужно было Закрыться, чтобы избежать появления нежданных гостей. Бегемот лежал, не шевелясь, около шкафа, и мне пришлось через него переступить. На двери стоял обычный английский замок, я повернула его до упора и вернулась к столу. Теперь можно было разговаривать. Вообще-то, с моей стороны было чистым безумием устраивать допрос главаря в кишащем его псами логове, но уж больно хотелось побыстрее докопаться до истины. Присев на край стола, я внимательно посмотрела на Вялого. Пистолет уткнулся ему в немигающий правый глаз.
— Счетчик включен, дядя. Даю минуту на раздумья, а потом каждые пятнадцать секунд, — я посмотрела на висевшие на стене электрические часы с секундной стрелкой — они показывали половину первого, — ты будешь отдавать мне кусочек своего тела. Мне плевать, какой именно — я всеядна, — но гарантирую: тебе будет очень больно. Поэтому расскажи лучше сразу все, что знаешь, и мы расстанемся друзьями. Учти, если станешь звать на помощь — они добежать не успеют. — Я кивнула за окошко, за которым в этот момент опять раздался взрыв пьяного хохота. — Так что колись быстрее — целее будешь. Время пошло.
Видимо, прочитав на моем лице нечто такое, что было убедительнее угроз и пистолета, он, кривясь от боли, тоскливо прохрипел:
— Что ты хочешь узнать? Я все скажу, только не убивай и не калечь.
— Что случилось со Светланой Капустиной?
Он изумленно округлил глаза:
— И все?! Зачем вам эта дурочка? Забудьте о ней — она уже в прошлом…
— Короче.
— Я думал, вы и впрямь умные люди… А вы так, шелуха… Где ты научилась всему этому? — Он кивнул на Бегемота и на свои руки. — Перевязать бы. Больно, черт…
— Не отвлекайся, Сан Саныч, — я посмотрела на часы. — Через двадцать секунд я начну отщипывать от тебя кусочки.
Взявшись двумя пальцами за краешек стола, я своими железными пальцами легко отщипнула от него кусок дерева и поднесла к его глазам.
— Итак?
Что-то оборвалось в нем при виде этой щепки, мышцы лица судорожно дернулись, гримаса боли усилилась, и он спросил:
— А потом отпустишь?
— Я же обещала, — честно заверила я, зная, что, если он все расскажет, ему все равно не жить — свои же прикончат.
— Только мне нужно время, чтобы скрыться. Я не собираюсь гробить свою жизнь из-за этих подонков. Я все скажу — вам их все равно не достать, — криво усмехнулся он. — Зря вы в это вмешались…
— Минута прошла, — и тут я любовно осмотрела свои ногти.
Тяжко, со свистом вздохнув, он заговорил:
— Светлана работала в нашей организации. Так, ерунда, ничего сложного: разносила бумажки по кабинетам, заваривала кофе и прочие мелочи делала. Ее один наш сотрудник присмотрел для своего шефа — она как раз в его вкусе. Все было официально, ее оформили на работу, сняли квартиру за счет фирмы и так далее. А потом она начала глупить. Не понимала, Глупая, своего счастья… Могла бы жить припеваючи, как у Христа за пазухой… В общем, шеф ее раз пригласил, второй, а она ни в какую. Не дала, короче. Ей уже и объясняли, и убеждали ее, что это здесь в порядке вещей, так сказать, одно из условий приема на работу, а эта коза уперлась вплоть до того, что уходить собралась. А кто ж ее уже отпустит? — хмыкнул Вялый. — Долгов понаделала: на квартире жила, одевалась, ела, пила за наш счет — а теперь в кусты? Ну, заставили ее отработать. Один раз. Только для шефа. Уболтали, в общем, на свою голову. А шеф в тот вечер как раз на грудь хорошо принял и решил в своем кабинете стриптиз устроить. Там частенько такие вещи происходят. Короче, разбила она об его голову графин. Ну а он ее со злости или по привычке, не знаю… — Он помолчал, опустив глаза. — В нашей организации женщин ведь вообще за людей не считают. В общем, говорят, прикончил он ее прямо там, в своем кабинете. А перед этим изуродовал сильно. Утром, когда проспался, начал следы заметать. Всю организацию на уши поднял. Самый главный сказал, что, если в прессе что-то появится — он шефа собственноручно удавит. Ну шеф и заметался. И теперь вот еще мечется, ублюдок…
— Значит, Света мертва? — Я почувствовала, как комок подступает к горлу.
— Я сам трупа не видел, но говорят. Да и кто ей жить после такого позволит? Ее бы давно уже пришили, да шеф не давал — нравилась она ему…
— Как ваша организация называется?
Вялого мгновенно прошиб пот, он испуганно покосился на дверь и тихо проговорил:
— Значит, вы ничего не знали… О Боже… А мы, дураки, копья ломали. Ну да теперь что уж… Организацией мы называем нашу депутатскую фракцию в Государственной Думе. А шеф — помощник депутата. Самого главного депутата, смекает!
Что-то горячее вдруг зажгло мне пятки, словно земля уже загорелась под моими ногами, и я невольно посмотрела вниз. Впрочем, лично мне было абсолютно все равно, кто совершает преступление, я сама могла любого прижать к ногтю и заставить ответить, невзирая на лица и должности. А вот Родион придерживался другого мнения. Он жил по закону, а закон запрещал трогать депутатов. И вообще, у нас могло быть очень много неприятностей из-за всего этого дурно пахнущего дела. Нас могли просто выселить из офиса или даже посадить, подставив, как чуть не посадили меня вчера. Короче, всей этой государственной махиной нас могли раздавить, как мух, что им и так уже почти удалось. А с другой стороны, овощи и фрукты уже зреют где-то там, на грядках в Туле… И бедная мать еще не знает, что уже нет у нее детей, что сожрала их обоих проклятая Москва и теперь пытается всеми силами отвертеться. И ведь отвертелась бы, не встань на ее пути, как кость в горле, детективное агентство «Частный сыск».
Поняв, что с такой информацией мне самой не совладать, я заспешила домой.
— Как фамилия этого помощника?
— Что, страшно стало? — хмыкнул Вялый, внимательно наблюдая за мной. — Вам все равно ничего не светит. Доказать уже ничего нельзя, трупа нет, свидетелей нет — все шито-крыто. Тебя на первом же перекрестке менты повяжут, а твоего Родиона если еще не нашли, то все равно рано или поздно найдут и прикончат. Им главное, чтобы шум в прессе не поднялся — организацию нельзя компрометировать, скоро перевыборы. Всех, кто что-либо знает об этом, убирают. Как убрали брата этой дурочки. Я уверен, что мамаша уже тоже нечаянно умерла от инфаркта…
— Ну вы и сволочи! — вырвалось из меня.
— А ты думала, — хмыкнул он. — Я же тебе рассказывал о высших интересах. Не людей нужно беречь, а интересы власть имущих. Вокруг них все вертится и на них все держится. Наша организация слишком много бабок потратила на то, чтобы легализоваться в правительстве, и теперь никто не сможет опорочить ее имя: ни вы, ни кто другой. Даже тебе, с твоими уникальными способностями, это не удастся. У них в руках огромная сила…
— Фамилия, — тихо, но твердо напомнила я.
— Что тебе это даст? Не стоит…
Я потянулась рукой с растопыренными пальцами к его мясистым подбородкам, намереваясь вырвать один из них. Он тут же сдался.
— Петков Владимир Степанович.
Все, теперь можно было уходить. Улыбнувшись напоследок, я врезала ему аккурат посередине лба рукояткой пистолета. Вялый увял. Голова его откинулась на спинку стула, и он замер с открытым ртом. Спрыгнув со стола, я пошла к двери. И тут в нее постучали, словно кто-то специально дожидался этого момента.
Глава 10
Не скажу, что сердце мое ушло в пятки, но все же было неприятно от того, что отключила я Вялого в самый неподходящий момент. Еще секундой раньше он мог бы сам ответить и сказать, что все нормально, отправив непрошеных гостей, а теперь я осталась одна с двумя полумертвыми врагами в запертой комнате. А их, здоровых, вооруженных и пьяных, снаружи было несметное число.
— Вялый, вы чего там заперлись?