При входе в мастерскую на Теклу напал страх; ей, наверное, сделают выговор за опоздание. Она незаметно проскользнула на свое место и принялась за работу.

– Здорово же мне влетит, – шепнула она своей соседке.

Та обменялась многозначительным взглядом со своей vis-а-vis и, ни слова не ответив Текле, продолжала усердно работать. Вся мастерская точно не заметила присутствия Теклы. Никто не отвечал на её вопросы. Текла вскоре заметила враждебное настроение окружающих. Она совершенно терялась в догадках, не зная чем объяснить такую резкую перемену отношений. С удивлением и беспокойством всматривалась она в лица товарок. В полдень, во время перерыва работ, она отправилась домой, но была не в состоянии съесть что-нибудь. Она подсела поближе к матери, положила руку на спинку её стула, прижалась к матери и с нежностью смотрела на нее, осыпая ее поцелуями и ласками. М-сс Фишер, озадаченная внезапной нежностью дочери, приставала к ней с расспросами:

– Что же ты не ешь, Текла? Скушай кусочек, моя крошка.

– Мне тяжело, мама. Хочется побыть с тобою. Если бы ты только знала, как тяжело у меня на душе, сама не понимаю отчего.

Как только она явилась в мастерскую после обеда, м-р Росенталь вызвал ее в свою крошечную контору.

– Вот ваш рассчет. Я не могу держать вас дольше у себя.

Текла с недоумением посмотрела на деньги, которые он держал в руке. Она покраснела, затем вся похолодела и стала мертвенно бледной.

– Но… но за что же вы меня рассчитываете? – запинаясь спросила она.

– Да, вот, девушки объявили мне, что не будут работать у меня, если я вас не рассчитаю. Ведь вас арестовали вчера вечером, не так ли?

Текла растерянно смотрела ему в лицо.

– Берите ваши деньги. Мне некогда терять с вами время.

Она взяла деньги и отправилась за шляпой. Когда она шла через мастерскую, у неё закружилась голова. Она чувствовала себя униженной, смущенной. Выйдя на улицу, она принуждена была присесть на ступеньки: ноги сильно дрожали, в глазах потемнело. Несколько успокоившись, она поднялась и пошла домой. Матери не оказалось дома и Текла отправилась посидеть в сквер. Долго просидела она с закрытыми глазами, подавленная только что пережитым унижением. Ясный, солнечный день, крики детей, веселый уличный грохот вывели ее наконец из забытья и успокаивающе подействовали на её расстроенные нервы. Она сразу оживилась и стала с нетерпением ожидать возвращения матери или Эмелины. Скоро наступит вечер и в сквер явятся её друзья. Они, конечно, обрадуются ей и страшно разозлятся, узнав про её увольнение из мастерской. Первое острое впечатление от неприязненного отношения товарок успело уже несколько сгладиться. Она ощущала теперь только тупую боль в сердце, но мысль, что она лишилась заработка и не сможет помогать матери, нестерпимо мучила ее. Было уже шесть часов, когда она наконец увидела Эмелину, которая направлялась в сквер с Пятой авеню. Текла поспешно бросилась ей навстречу.

– Ах, Эмми, – закричала она. – Я вернулась домой. Они отпустили меня.

Эмелина грубо оттолкнула ее от себя.

– Не смей разговаривать со мной, – сказала она резко. – Я не хочу, чтобы меня видели с тобою.

Она быстро прошла через сквер и вошла в подъезд, ни разу не оглянувшись назад.

Пораженная резкостью сестры, Текла молча пошла за нею. Когда она вошла в комнату, все лицо её было в слезах.

– Эмми, Эмми! – рыдала она, – не сердись на меня. Мне так тяжело. Я осталась без места, м-р Росенталь отказал мне. Меня просто прогнали из мастерской. Ах, как мне тяжело!

– Вполне понятно, что тебя выгнали вон. Ты не имела никакого права ожидать, что с тобой поступят иначе.

– Что такое случилось, Эмми? Зачем ты так говоришь с нею? – спросила м-сс Фишер.

– Я не намерена более терпеть все эти безобразия и уеду отсюда. Если успею, то завтра же уеду…

– Перестань, Эмми, перестань!

Текла стояла перед сестрою и пристально смотрела на нее. Глаза её были полны слез, рыдания подступили к горлу и душяли ее. Она задыхалась.

М-сс Фишер опустилась на первый попавшийся стул и жалобно поглядывала то на одну дочь, то на другую.

– Ни за что не останусь здесь. Мой отец в тюрьме! Сестра моя оказывается публичная женщина! Ее хватает полиция и она едва не попадает в исправительное заведение! Да там она была бы на своем месте. Если мама не желает разлучаться с тобою, то с Богом, но я здесь не останусь. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь отважится теперь разговаривать с тобой по прежнему. Да в твоем обществе стыдно показаться людям. Пока живешь в такой семейке нечего мечтать создать себе положение.

Текла опустилась на пол у ног матери и спрятала лицо в складки её платья. Мать нагнулась и, нежно проводя рукою по волосам дочери, осыпала ее ласковыми эпитетами, изредка испуганно поглядывая на разбушевавшуюся Эмелину.

Вдруг старушка вся преобразилась. Она дрожала от охватившего ее гнева.

– Сейчас же замолчи, слышишь? – закричала она на старшую дочь высоким, тоненьким голоском.

– И не подумаю замолчать. Буду говорить все, что мне вздумается. Сегодня же вечером уеду отсюда.

– Да, да, – возбужденно ответила ей мать. – Убирайся, куда хочешь. Как ты смеешь так орать на Теклу?

Эмелина вытащила откуда то старый истрепанный сундук и принялась укладывать свои вещи. М-сс Фишер моментально присмирела. Она гладила Теклу дрожащей рукой и с недоумевающим видом озиралась по сторонам.

– Эмелина, – еле слышно спросила Текла, поднимая опущенную голову, – неужели ты уедешь от нас?

Эмелина еще плотнее стиснула зубы и ничего не ответила. Она хотела уже запереть свой сундук на ключ, но замок оказался испорченным, и, подумав, она решила купить новый. Не стоило, да и стыдно тащит с собою такую рухлядь. Надо сейчас же отправиться на поиски комнаты, а завтра рано утром можно будет купить новый сундук. Эмелина оделась и ушла. После её ухода Текла тотчас же поднялась с пола и вытерла платком слезы.

– Нам надо поесть чего-нибудь, – сказала она. – Ты не горюй, мама. Эмелина тяготится нами и рада устроиться отдельно. Для неё это лучше: она скорее выбьется в люди. У тебя есть кое какие сбережения, отдай их ей. Они пригодятся ей, наверное. Как только она переедет, мы сейчас же отправимся повидаться с отцом.

Эмелина вернулась домой очень поздно и, не проронив ни единого слова, легла спать. На следующий день она поднялась очень рано и, не позавтракав, ушла куда-то. Вскоре она вернулась, а вслед за него посыльный принес новый, только что купленный ею сундук, в который она и принялась перекладывать свои вещи. Мать подошла к ней, в руке у неё были деньги.

– Вот сорок долларов. Я копила их для тебя.

– Мне их не надо. – спокойно ответила Эмелина. – Сама сумею позаботиться о себе.

– Я пришлю за сундуком, – сказала она, когда все вещи были уложены.

– Прощай, Эмми, – сказала Текла.

Она стояла в дверях кухни и с грустью смотрела на сестру.

– Прощай. Прощай, мама! Я буду изредка навещать тебя.

– Позволь мне поцеловать тебя, – сказала Текла, направляясь к сестре.

Эмелина подставила ей щеку.

– Ах, Эмми, прости меня. Я не хотела, я… я…

– Перестань, – сухо остановила ее Эмелина и торопливо вышла из комнаты.

Весь следующий день Текла провела дома, занятая стиркой и глажением. Ей хотелось как-нибудь развлечь убитую горем мать и потому она, не переставая, весело болтала и осыпала ее ласками.

– Мы теперь непременно повидаемся с отцом, – твердила она – скоро отправимся в путь дорогу. На будущей неделе, может быт. Вот-то он обрадуется нам!

Затем она часто заводила разговор об Эмелине, восхваляла ее и в ярких красках рисовала блестящее будущее, предстоявшее ей.

– Мы не имели никакого права рассчитывать, что она всегда будет жить с нами. Она стала теперь такая красивая и изящная.

На вид Текла казалась очень веселой весь день, но в действительности ее угнетало мрачное предчувствие. Вечером она вышла на улицу и медленными шагами направилась в сквер. Щеки её горели, глаза были влажные. Она чего-то боялась, но чего, сама не знала. Через несколько минут все стало ей ясно. Перехедя через улицу, она нагнала своих двоюродных сестер, Анну и Алису. Как только она поравнялась с ними и они увидели ее, Анна и Алиса вдруг круто остановились.