— Дело совсем скверно? — с трудом прохрипел караванщик, приманивая миниатюрную дочь Нара вялыми движениями тучных рук, — если да, то закончите это сейчас… отправьте меня к Карлику пока осталась хоть капля сил. Я… должен хотя бы…

— Сегодня вы с ним не встретитесь, — твердо заверила дочь Нара и нежно приложила ладонь к клокочущей от кашля груди. Караванщик напрягся и беззвучно выругался, но потом позволил поднести к лицу блюдо с тлеющим Синским Черволистом. Густой, бордовый дым забрался в ноздри и рот, погружая разум Паартака в крепкий сон. Стоило грузному Стражу обмякнуть на ложе, скальпели из черного железа расправились с каменной кожей, хирургические зажимы принялись щелкать, а полотенца пропитались кровью.

Внимание многих Саантирцев было приковано к Паартаку. Даже те, кто уже ощущали стилет Карлика на горле, иногда бросали на караванщика взгляд. Старый Страж многие годы назад продал сокровенный Нар'Охай и начал жизнь торговца, но он все равно оставался символом Саантира, наравне с Вратами Доброй Воли, каскадами дворца Десницы и проспектом Нар'Кренти. По его последним словам Нуаркх понял, что бывший страж до сих пор чувствует порыв соответствовать каменной коже и хочет уйти достойно. Он надеялся провести традиционный солдатский ритуал, который являлся манифестацией ненависти пепельных хинаринцев к Красному Карлику. Пепельные считают, что Красный оборвал существование их Создателя Нара в конце Второй Эры, окропил пустыни его кровью — черным железом, а искру растерзал и разбросал по Четырем Мирам. Согласно старинным легендам, Нар ранил неуловимого убийцу и вырвал из его плаща лоскут рубиновой ткани. Предсмертный жест положил начало традиции украшать города полотнами красного цвета и подарил Саантиру название. Поэтому когда Карлик приходит к умирающим солдатам, они встречают его ударом кинжала. Именно так должны уходить Каменные Стражи, но дочери Нара лишили Паартака подобной чести.

Танец хирургических приборов прекратился, когда бесформенная луна — пристанище того, чему нет места в четырех мирах — доползала до зенита и окружила парящие Осколки ореолом мертвецки-бледного свечения. Неудачная операция оставила Паартака без сознания, сил и шанса на доблестную смерть. Мрачные дочери Нара застыли рядом с истерзанным телом. Немного погодя одна из них принялась медленно и торжественно снимать рубиново-красный пояс. Им она привязала церемониальный кинжал к обмякшей ладони Паартака. Еще одна сестра приставила клинок к горлу каменного стража. Лица пепельных помрачнели.

— Тебе, наверное, уже приелись подобные сцены? — поинтересовался Нуаркх у Карлика, но так и не дождался ответа. В кульминационный момент дочь Нара навалилась на рукоять кинжала и вскрыла каменную скорлупу на шее караванщика, рассекая все артерии и сосуды, до которых могла дотянуться. В это же мгновенье вторая монахиня резко подняла руку Паартака. Синхронно с выпадом, над караванщиком сверкнул еле заметный красный блик, а на груди возникла ромбическая рана от широкого клинка. Существо, сидевшее неподалеку от Нуаркха, даже не шелохнулось и не проявило никакого интереса к происходящему. На этом ритуал был завершен, тело стража накрыли рубиновым саваном, а миниатюрная дочь Нара поспешила в недра Бастиона.

Дальнейшее развитие событий мало интересовало Нуаркха. Он завернулся в шерстяной плед, пытаясь расцепить морозную хватку пустынной ночи, и отправился к Нар'Катирам, которые готовились отвезти раненых в Саантир. В первый раз за сегодняшний день ему повезло, и Подарки Нара отправились спустя всего дюжину минут.

Дорога тянулась почти до исхода ночи, но Саантир наградил долгожданых гостей не впечатляющим видом неприступных стен и знаменитых врат, но нагромождением палаток из протертой, выцветшей ткани. Эта территория считалась пригородом Саантира и, в целом, являлась неотъемлемой чертой всех крупных городов-государств пепельных пустынь, которые задыхались в тесноте собственных стен. Будущие обитатели задворок столкнулись с баснословной ценой на землю и были вынуждены отказаться от роскоши городских стен, спасавших от песчаных бурь. Более того рельеф пригорода менялся каждую ночь, вынуждая местных передвигать жилища в погоне за ускользающими гребнями песчаных бархан.

Не успел Нар'Катир миновать тряпичные трущобы, зубчатый гребень колоссальной стены затмевал половину неба. Громаду изрывали воронками от бомб, словно кожу старого вояки, обезображивали шрамы. Стена, казалось, бесконечно тянулась в обе стороны, ее сторожили самые неправдоподобно огромные орудия, которые Нуаркху доводилось видеть.

Западные врата, к которым пришел подарок Нара, были закрыты. Пока караульные водили носом по дорожным грамотам, Нуаркх рассматривал тяжелые деревянные створки, укрепленные гравированными пластинами из черного железа. Трое Саантирских врат были много моложе стен. Они были даром от альянса Надоблачных Аллодов и напоминали о необходимости поддержания перемирия между верхом и низом. Из соображений символизма и экономии врата изготовили из дерева, которое содрали с бортов сбитых Галафейских дредноутов.

На восточных вратах — Вратах Оков, был выгравирован стокрылый Хоакс Хин. Его элегантно расправленные крылья были прикованы к земле толстыми цепями. На ладони, протянутой к востоку, росло раскидистое древо, прогибавшееся под весом крупных плодов.

На Вратах Голода, которые оберегали город-государство на востоке, был запечатлён истощенный Нар — неестественно худой хинаринец, опустившийся на одно колено. Кожей его были треугольные чешуйки из черного железа, чело украшали скалистые пики, обвитый полотном из мерцающих красных нитей. Создатель протягивал на запад изогнутый Саантирский клинок.

Врата Доброй Воли, помещенные в центре стены, завершали повествование. На западной створке был изображен Хин, воспаривший над изрубленными цепями и прижимавший к груди подаренный меч. Вторую половину врат занимал поднявшийся с колен Нар, все еще высокий и стройный, но далеко не истощенный. Братья Создатели тянулись друг к другу со створок распахнутых врат. Открытые ладони соединяли круглые кольца из черного железа, стянутые красными нитями. Попытка рассечь нити имела такой же смысл, что и стремление отрезать ножом силы земного притяжения. Цепь будет разорвана, а врата закроются только когда придет новая война. Приземленные обязанности обыкновенных городских ворот лежали на стальной решетке в руку толщиной.

Миновав Врата Оков, Нар'Катир принялся цокать грубой подошвой по гранитной дороге на запад. Спустя четыре квартала он остановился напротив монолитного придатка стены, оформившегося в храм Нара. Святое место представляло собой четыре одинаковые башни, соединенные крытыми террасами. Фасады отмечали высокие арочные окна и обнаженные залежи черного железа. Внутри Нуаркха встретили просторные комнатами с высокими потолками и множеством коек, на которых хрипели раненые. Застиранные простыни нередко пестрели пятнами крови. Без лишних слов тоннельник занял угловую койку и оперся спиной на холодную стену, которую покрывал неровный слой пожелтевшей штукатурки. Положив на колени обнаженный кинжал, он позволил усталость взять над собой верх.

Чуткий и настороженный сон Нуаркха прервал яркий рассвет, заглянувший в большие окна. Солнце сделало бордовые занавески похожими на пластины раскаленного железа и растопило морозную хватку пустынной ночи. Традиционно измотанные монахини суетились между продирающими глаза караванщиками, раздавая плоские ложки и объемные миски с комковатой, студенистой массой. Смесь была животного происхождения, а особенно крупные комки оказались внутри сухими. Как и синиты, Нуаркх медлил в нерешительности. Липкая кашица могла быть предназначена как для еды, так и для обработки травм. Отсутствие сколько-нибудь приятного аромата не помогало разрешить дилемму. Но вскоре Хинаринцы принялись неохотно заталкивать субстанцию в свои рты. Нуаркх постарался последовать их примеру, но отсутствие губ и языка делало поедание полужидкой пищи настоящей морокой.