С тех пор прошло немало лет. Дубец участвовал во многих походах с князем Владимиром Мономахом и теперь ещё раз собирался сразиться с половцами.

Смятение воцарилось в половецких кочевьях, когда ханы узнали о появлении оросов, идущих не в Корсунь, а в степи. Орда кочевала далеко за Доном. Услышав о приближении врагов, ханы совещались. Урусоба безучастно говорил старому половцу, прискакавшему на заре с сообщением, что русские уже в дневном переходе от улуса:

— Скажи, Асуп, ты смотрел, как шли оросы? Что же ты видел?

— Сначала я видел горящие костры.

— Ещё что ты видел?

— Множество воинов, конных и пеших.

— Слышите? — обратился Урусоба к ханам. — Почему оросы пришли к нам? Потому, что чувствуют свою силу. Такого никогда не было раньше. Мы много причинили им зла. Теперь они будут биться с нами до самой смерти. Оросы — как медведи. Если их не трогать, можно в безопасности ходить по лесным тропинкам. Но горе охотнику, если он ранит этого зверя. Полагаю, что нет большой выгоды для нас сражаться с оросами.

— Чего же ты хочешь? — нетерпеливо спросил Алтунопа, самый храбрый из ханов.

— Лучше уйти подальше в степи, пока не поздно. Или будем просить мира у оросов?

Скрестив ноги, старый Урусоба сидел на войлочной попоне, на почётном месте, как самый старый. На ногах у него виднелись зелёные сапоги, снятые после какого-то боя с убитого русского боярина. Прищуренные глаза уверенно смотрели на мир. Человек родится, живёт, умирает. Пахарь сеет и жнёт, кочевник пасёт скот и с оружием в руках добывает всё необходимое для пропитания своих детей. В мире царит порядок, выгодный для Урусобы. Но враг силён. Не лучше ли отложить битву до более благоприятного времени?

Урусоба обвёл взглядом собравшихся в его шатре.

Алтунопа, нарушая обычай почитания старших, стал спорить, даже не спросив позволения говорить у старого хана. Пререкаясь с ним, храбрец спрашивал:

— С каких пор ты стал уклоняться от битв? Не боишься ли русского князя, которого зовут Мономах?

— Я не боюсь Мономаха, — отвечал Урусоба. — Ты брешешь, как вонючая лисица.

— А ты отяжелел, как старый верблюд.

— Я ещё крепко держу саблю в руках.

Алтунопа в свою очередь оглядел старых воинов, позванных на совещание.

— Тогда веди нас на оросов. Или у тебя болит брюхо от кумыса?

Некоторые улыбались, пряча веселье в морщинках около глаз. Этот Алтунопа всегда скажет что-нибудь смешное. Урусоба молчал, презрительно пожёвывая губами. Но молодой хан не оставлял его в покое:

— Если ты страшишься врагов, то мы никого не боимся. Уничтожим тех оросов, что пришли к нам, а потом пойдём в их землю и завладеем жёнами и богатством врагов.

— Глупец! Наши кони отощали за зиму, едва стоят на ногах.

— Отощали и не годятся для дальнего похода, а короткий бой выдержат. Когда же они наберут сил, мы двинемся на Русь.

Старый хан помолчал ещё некоторое время. В голове у него текли невесёлые мысли. Настал конец всему, если молодой половец не уважает старика. Это был плохой признак.

Потом Урусоба бросил:

— Пусть будет так, как вы хотите.

Воины бодро поднялись с попон и ковров. Всё это были ловкие всадники, с кривыми ногами от многолетней верховой езды, но стройные и с лёгкой походкой.

— Седлайте коней! — приказал Урусоба. — Ты, Алтунопа, разведаешь силы врагов и то, что они замышляют против нас.

Он снова стал непререкаемым владыкой, с того самого часа, как удовлетворил желание молодых воинов. Прошло столько времени, сколько требуется для того, чтобы обуться, повязать себя саблей, оседлать коня и, склоняясь с седла, потрепать по нежной щеке молоденькую жену. Рабы поспешно запрягли в повозки верблюдов. Орда снялась с места и грозно двинулась навстречу русским дружинам…

В христианском стане воины молились и давали благочестивые обеты. Один обещал вклад в монастырь, другой — милостыню убогим, третий — кутью. Мономах всем своим существом чувствовал приближение грозы и послал Илью Дубца с немногими отроками разузнать о намерениях неприятеля. На заре малая дружина ушла в степь, набухшую от весенней влаги. Кони не без труда передвигались по вязкой земле, но дул восточный ветер, сушил почву, и с восходом солнца пение жаворонков рассыпалось в небесах серебряным горохом.

Вскоре Дубец и его отроки увидели вдали всадников, а сами оставались невидимыми для врагов, так как укрылись в кустах, на которых уже набухли весенние почки. Потом они убедились, что это вышел на разведку прославленный своей храбростью молодой хан. Опрометчивость помешала ему разглядеть опасность, нависшую над его головой.

Алтунопа считался во всём улусе лучшим наездником. Преимущество Ильи над этим стремительным всадником заключалось даже не в том, что он был выше его на голову, тяжелее и потому сильнее, а в страшном спокойствии при нанесении удара мечом. Он мог промахнуться, как всякий воин в суматохе конной стычки, но если меч опускался на голову противника, это означало смерть. Очень мало насчитывалось среди половцев, кто мог бы похвастать, что ему удалось уцелеть в поединке с богатырём. Только краткое время, равное мгновению ока или взмаху птичьего крыла, жил Алтунопа, когда его поразило русское железо. Пальцы хана разжались и выронили саблю, и сам он, ещё цепляясь за гриву, упал к ногам вражеского коня. Потеряв всадника, конь умчался в степь, высоко выбрасывая копытами задних ног комья земли, и, поворачивая голову, косил обезумевшим глазом в ту сторону, где остался лежать на земле его господин.

Ни один из половцев алтунопского отряда не вернулся в своё кочевье. Урусоба оказался прав — русские кони без труда настигали противника. Когда в гибели Алтунопы не приходилось больше сомневаться, старый хан покачал головой, размышляя над неразумием молодости:

— Жил храбрец, и нет его больше на свете.

Теперь для половцев не оставалось выбора. Русское войско неумолимо двигалось на них сплошным строем, с развевающимися знамёнами. Ханы понимали, что уже поздно искать спасения в бегстве, — в таком случае пришлось бы бросить вежи, и весь скот достался бы русским. Надеясь на численное превосходство, кочевники решили принять бой. Два строя сошлись, и грохот сражения наполнил широкое поле.

Дубец орудовал мечом там, где рубилась конная княжеская дружина. Уже один половец свалился от его удара, второй получил удар в грудь и рухнул, широко раскинув руки. Вдруг перед Ильёй появился, точно из далёкого сновидения выплыл, толстый хан в зелёных сапогах, малиново-жёлтом полосатом халате, украшенном золотым позументом и со следами бараньего жира на драгоценной материи. Несмотря на свою толщину, старик ещё крепко бился на саблях, и, только изловчившись с особенным проворством, Дубец обрушил на хана свой меч. Удар пришёлся поперёк груди. Урусоба осел в седле, и голова у него запрокинулась. Перед Ильёй блеснули белки закатившихся глаз…

По окончании битвы Дубец долго рассматривал лицо убитого. Успел ли хан в последнее мгновение своей жизни подумать о том, что пришёл его конец, что всё останется на земле, как и было, — золото и радость победы, ласки молодых рабынь, а его уже не будет, и даже над его трупом побеждённые половцы не насыплют памятный курган? Сегодня ты победитель, а завтра сам лежишь во прахе и твоё достояние досталось врагам.

Кто-то уже снял с убитого хана пёстрое одеяние и стянул с ног зелёные сапоги. Вспоминал ли он иногда, пока был жив, ту молодую женщину? Как билась она, не желая покориться его вожделению, когда рабы со смехом привели её в шатёр и оставили наедине со сладострастным ханом. Не знал Дубец, что она пыталась удавиться и тогда хан оставил пленницу и продал вместе с другими рабынями в Судаке.

В том кровопролитном сражении кроме Урусобы и Алтунопы погибли ещё двадцать других ханов. Страшного хана Бельдюза взяли в плен. Когда после окончания битвы русские князья совещались в шатре у Святополка, как поступить теперь, преследовать ли остатки в степях или возвращаться на Русь, Дубец привёл к ним половецкого вождя.