— Отцы наши не ходили далеко в степь, а обороняли свою землю на рубежах, — возражал киевский князь.

— Теперь другое время настало. Надо нам самим ходить на половцев и предупреждать их нападения, — настаивал Владимир.

Греческий вельможа, случайно присутствовавший на совещании, улыбался:

— Для врагов надо строить золотые мосты.

Все вопросительно посмотрели на него.

— Действовать подкупом. Это лучше, чем проливать христианскую кровь.

Мономах ответил:

— Согласен с тобою. Сам предпочитал всегда мир войне. Но я предупреждал ханов. Пусть теперь пеняют на самих себя.

Среди дружинников на совете сидел Илья Дубец. Каждый поход являлся для него событием. Он надеялся, что рано или поздно столкнётся на узкой тропе с тем ханом, который отнял у него жену. Прошло немало лет с тех пор, однако он узнал бы его под любыми морщинами и рубцами и среди тысяч людей. Ему было известно имя хана.

По-видимому, слова Мономаха убедили даже медлительного Святополка, потому что он поднялся во весь свой огромный рост и, по привычке поглаживая длинную бороду, окинул острым взором собрание.

— Ты хорошо сказал, брат Владимир. Я готов идти за тобой.

— Великое дело сделаешь ты для всей Русской земли, — обрадовался Мономах.

После совещания послали к Олегу и Давиду Святославичам. Давид немедленно откликнулся на зов и изъявил согласие принять участие в походе. Олег же ответил:

— Мне нездоровится…

В далёкий поход, кроме Святополка и Владимира Мономаха, вышли многие другие князья. Среди них оказались Давид Святославич, Давид Всеславич, Мстислав, внук Игоря, Вячеслав Ярополчич, Ярополк Владимирович. Русское войско двинулось на конях и в ладьях, спустилось по Днепру ниже порогов и разбило свой стан у острова Хортицы. Половцы узнали о передвижениях князей, но подумали, что те идут на Корсунь, и не предприняли никаких мер для обороны, а русская конница и пешие воины уже шли на них через поле, построившись в походе в боевой порядок тремя полками. При таком построении кочевники лишались преимущества внезапного нападения, так как везде их мог встретить лес копий. Мономах, потерпевший единственное поражение на Стугне, надолго сохранившей печальную славу у русских певцов, извлёк большую пользу из этого кровавого урока. Кроме того, он тоже завёл у себя искусных стрелков из лука, и многие воины заменили тяжёлые обоюдоострые мечи более удобными в конных сражениях кривыми саблями.

Илья Дубец ехал впереди конной дружины, рядом с Фомой и Ольбером Ратиборовичами. Он не отрываясь смотрел вдаль. Прошло много лет с тех пор, как он навеки разлучился со Светой. Христианину не надлежит жить во блуде, и он женился вторично. Его дочери и сын подрастали в Переяславле. Но из тьмы далёкого прошлого сияли синие заплаканные глаза Светы, порой он слышал вновь её призывы, видел, как она вырывалась из рук насильников и её нагие плечи сияли в лохмотьях рубахи. Света погибла, а он остался жить.

Как это произошло?.. Наступила ночь, и половцы остановились в степи на ночлег, зажгли костры, так как научились у русских есть жареное мясо и уже не вялили его больше под сёдлами, нарезав тонкими кусками. Выполняя строгий приказ хана, двое стражей стерегли пленника, за которого можно было взять на рынке рабов двойную цену. Но в тот вечер они выпили по ковшу хмельного напитка, приготовляемого оросами из мёда и найденного в большом количестве в монастырском погребе. Поэтому их одолел сон. Надеясь на прочность верёвки, которой был связан пленник, воины уснули. Впрочем, куда он мог убежать? Вокруг становища ездили взад и вперёд сторожевые всадники с луками в руках. Смерть грозила тому, кто пытался хотя бы на несколько шагов отойти в сторону. Тотчас его настигала оперённая стрела, и в степи оставался ещё один труп, на добычу диким зверям.

Дубец лежал на спине между двумя сладко храпевшими половцами и даже не имел возможности пошевелиться. Ноги у него тоже были связаны и затекли. Но когда он сделал усилие и повернулся на бок, то мог шевелить пальцами и постепенно ослабил верёвку на запястьях. Если человек хочет чего-нибудь со всем пылом души, то достигает своей цели. Дубец с волнением чувствовал, что мало-помалу путы уступают его упрямству. Когда уже стояла полночь и в кибитках хрипло пропели обалдевшие от скуки одинокие петухи, которых половцы возили в степи с единственной целью распределять по их голосам часы ночной стражи, руки у Ильи оказались свободными. Не много потребовалось времени для того, чтобы развязать и ремень на ногах. Дубец повернулся к одному из стражей и осторожно вынул у него саблю из ножен. Для пущей безопасности он обезоружил и другого половца. Потом с божьей помощью расправился с врагами. На несколько мгновений храп перешёл в хлюпанье, когда лезвие перерезало горло, и всё затихло. Это приснился воинам последний страшный сон.

Дубец лежал с окровавленной саблей в руках и не знал в этом переполохе, как ему поступить дальше. Он находился со своими стражами несколько в стороне от других пленников. Где же была Света? Как найти её в становище, когда вокруг тысяча вооружённых до зубов половцев? Было бы безумием встать и открыто идти по полю. Вдруг ему пришла в голову мысль надеть на себя половецкую одежду. Поминутно оглядываясь по сторонам и со страхом ожидая, что другие половцы, спавшие неподалёку, могут проснуться и обратить внимание на его движения, Дубец стащил с того мертвеца, который на глаз казался побольше, халат, напялил на свои широкие плечи, а на голову надел широкую лисью шапку. Оставалось только опоясаться саблей. Уже не думая об осторожности, Илья зашагал через спящих к тому месту, где, как скот, спали согнанные в кучу пленники и пленницы. Какой-то половец, попавшийся под ноги, проснулся, стал кричать, возможно, выругался и, не дожидаясь ответа, опять повалился на попону. Конный страж бросил на Дубца мимолётный взгляд, может быть соображая в ночном мраке, где он видел такого рослого сородича, но тотчас затянул унылую песню, чтобы не уснуть на коне:

Спать во время стражи не полагалось. За побег рабов, доверенных ему, хан мог покарать смертью. Кто осмелится противостоять ему?

Дубец пробрался к соотечественникам и присел на корточки. Даже в своём ужасном положении, натерпевшись всяких страданий, несчастные спали, измученные долгими переходами. Только один пленник, полуголый и с вздымавшейся высоко от дыхания грудью, лежал с открытыми глазами. Увидев склонившегося к нему половца, как естественно было предположить при виде лисьей шапки, человек, возможно умирающий, поднял измождённое лицо. Борода его была в запёкшейся крови.

— Откуда ты? — тихо спросил Дубец.

Пленник с изумлением посмотрел на него.

— Дай мне напиться…

— Нет у меня воды.

— Половчанин, а говоришь по-нашему…

— Я не половчанин.

— На тебе половецкая шапка.

— С убитого снял. Сейчас двух язычников зарезал. Скажи, ты не из Переяславской земли? Не видел кого-нибудь из Дубницы?

— Не видел. Но как тебе удалось такое? Помоги и мне, брат.

— Трудно помочь. Наступит рассвет, и меня самого зарубят или стрелой убьют. Пока хочу найти, кто из Дубницы. Жену ищу. Не знаешь её?

— Откуда мне знать твою жену. Я из Песочена. Многих женщин половцы тащили в шатры к ханам. Может быть, и она там.

Дубец вспомнил всё то, что произошло утром, и заскрежетал зубами от гнева. Всякий другой на его месте покорился бы неизбежному, он же решил, что сделает всё, чтобы узнать об участи Светы и покарать за её позор.