Изменить стиль страницы

Вот Крот — тот был в поряде; но он мог следить только за теми, кто ему в подвале помогал; да и мягкий он был очень, — а Толика традиционно пеоны боялись; что те, из ныне в полном составе покойной «бригады» перебравшихся в «мавзолей», что эти — вольнонаёмные, хотя этих-то он не бил, только припугивал. Веяло от него каким-то первобытным спокойным таким зверством; чувствовалось, что дойди до дела — он без каких-либо переживаний грохнет и оттащит в мертвецкую. Толик — он негуманный к посторонним нефига, нет…

* * *

Подъезжали с другой стороны, не как прошлый раз — я вообще заметил, что батя норовит каждый раз выбирать новый маршрут; «во избежание», как он выразился.

«- Я тебе уже говорил — приучайся многое делать «на всякий случай»; и подстраховываться — в особенности! — говорит, — А нет ничего проще, чем устроить засаду там, где раз за разом привычно катаешься. Безопасность — она стандартного отношения не терпит!»

Мимо проплывали занесённые снегом дома; тут, у нас в центре, они чаще не выше пятиэтажек, но крепкие, «сталинки», как батя называл. Чернеющие провалы окон с поблёскивающими зубьями выбитых стёкол или заколоченные прямо по рамам всяким хламом; там и сям попадались занесённые же снегом остовы брошенных легковушек — все раскуроченные, конечно; с приоткрытыми дверями и раззявленными багажниками-капотами, также занесёнными снегом. Кое-где видны были в снегу и протоптанные тропинки — были живые, были; не всех эпидемия и разборки выкосили, но больше домов было совсем необитаемых. Это было видно по нетронутому снегу вокруг них.

Какая тут будет вонь по весне, когда потеплеет и начнут оттаивать те, кто свои тропинки давно уже оттоптал и лежал сейчас холодным в мёрзлых квартирах — страшно подумать! А помойки! А выброшенные прямо из окон пакеты с говном!.. Батя и говорил, что нам, как с Белкой дело закончим, до весны надо будет как минимум весь наш квартал прошерстить на предмет бесхозных покойников, и их куда-нибудь подальше свезти. Нефиг; вони в нашем «анклаве» и без трупаков хватать будет!

Проплыл мимо кинотеатр «Мир»; возле занесённого снегом входа на держателях болтались обрывки афиш. Торговый центр «Подкова» — выбитые нафиг панорамные большие окна-витрины, внутри виден реальный бардак: перевёрнутые стеллажи, столы, стулья. Охота вот была так-то бесчинствовать; это не от большого ума, мы вот никогда ничего не ломали без повода.

Джип мотало на откуда-то взявшихся под снегом на асфальне кочках, мусоре и подмёрзших сугробах; батя, вцепившись в руль, негромко ругался; мягко гудела печка, нагнетая в шикарный кожаный салон приятное тепло; я, сжимая автомат, глазел по сторонам, и с целью увидеть что-нибудь подозрительное, и просто так — давно по городу не катался. А это, оказывается, удовольствие — честное слово! Вернись я в «прежние времена» — наверное, день бы посвятил тому, чтоб по городу на каком-нибудь трамвае поездить, по сторонам позырить; благо что раньше и посмотреть было много больше на что. Впрочем и сейчас хватало интересного — например, очень хотелось бы первым заметить засаду; а не влететь в перекрёстный огонь где-нибудь в узком проезде, — джип вполне мог привлечь кого-нибудь из местных, желающих поживиться.

Хотя Военное Кладбище довольно недалеко от нас; и тут, вблизи, кто выжил, должны бы знать уже и наш джип, и что мы из Башни, — и что «связываться с крысами» себе дороже!

Появилась в конце улицы и знакомая кладбищенская ограда из зелёных толстенных пик на каменном основании — в том числе и из-за которой Спец, как рассказывал батя, и замутил себе и своим тут норку. Над голыми кронами деревьев, которые окружали уже только церковь — на почти всей остальной территории их поспиливали, — показался купол церкви. Раньше голубой с золотистым крестом, сейчас он был грязно-серый, в потёках, а крест так и вообще казался почти что чёрным — это всё от дыма.

Раньше кладбище из себя представляло вообще густо заросшее высокими деревьями место; в кронах вечно гнездились крикливые вороны, с шумом пролетавшие по своим вороньим делам; а сейчас команда Спеца всю территорию, считай, зачистила. Поспиливали деревья, посносили надгробья. Только голая ограда — батя говорил, что ещё и под сигнализацией! — и частые пеньки деревьев; а надгробия и вообще весь камень-бетон со значительной части территории стащили, выгородив им и проезд «змейкой», и устроив несколько мрачно выглядевших дотов по углам самой церкви. Там же — здоровенные штабеля из брёвен, которые получились после того, как с деревьями на территории расправились. Просто очень здоровые штабеля — и тоже с умом расположенные, типа — фортификация! — и пара типа изб, что ли; пристроек к церкви. Меня ещё в прошлые приезды поражало — неужели всё вручную??

Батя говорил, что нет — поначалу бензопилами и краном на маленьком тракторе; а потом, конечно, так — вручную. А как, говорит, египетские пирамиды-то строили?? А чё ты, говорит, думаешь, Спец даром пеонов-то что ли кормит? То-то они к нам с такой охотой.

Хотя большую часть работ они сделали ещё осенью, но и сейчас даже слышно было, когда подъехали — стук топоров или молотков, жужжала пила, и, как постоянный фон, где-то тарахтел генератор.

Только ту часть кладбища, где военные могилы были, не тронули — но там и деревьев не было, только ряды каменных плит с именами. Там же мы и Устоса похоронили, поблизости.

Церковь была старая, большая, а поодаль ещё и двухэтажный дом — там раньше было типа гостиницы, что ли, и попы жили. Сейчас у них там что-то вроде подсобки, складов; и мастерская Жексона-Бабаха.

Нет, не везде посносили ещё деревья. С той стороны, где мы этот раз подъезжали, деревья ещё стояли густо, только вдоль ограды были вырублены типа просеки. Да уж, тут у спецовой банды лет на сто топлива хватит — знай пили да жги. Или на двести.

Приятно запахло дымком — в самой церкви и в строениях рядом топилось сразу несколько печей.

Когда проезжали, я вдруг заметил какого-то мужика на территории. Лавируя между пнями и деревьями, он весьма уверенно топал себе к ограде, и, когда мы проезжали, как раз протискивался между двумя толстыми, но отогнутыми прутьями. Пыхтел, но лез. Батя даже сбавил скорость, с интересом также рассматривая его, — а ещё говорил, что у Спеца ограда под сигнализацией и «мышь не прошмыгнёт!..

Но на лазутчика мужик совсем не походил; держался эдак спокойно, как будто лазить сквозь ограду, где легко и пристрелить могут, для него было в порядке вещей… Вроде как даже и тропинка в снегу по территории среди могил была к лазу протоптана.

Протиснулся, взглянул на нас как-то без интереса, — и потопал к ближайшему переулку.

— Чо это он?.. — удивлённо спросил я у бати.

— Да не знаю… — так же недоумённо ответил он; и, ткнув пальцем в лобовое стекло, заметил, — Вон, видели ж они его! И ничего.

Я взглянул куда он указывал — там и правда, на низенькой вышке, типа смотровой, сколоченной из дерева же, видно было фигуру часового. Тускло блеснули окуляры бинокля. Видел он нас; а, стало быть, и мужика этого видел. И ничего. Странно…

Проехали вдоль ограды и подъехали к главному входу. Ворота приоткрыты — как раз на легковушку; и дорожка от снега чищенная — следят.

Тоже — вагончик, обложенный плитами от памятников; дымящая труба буржуйки, торчащая из крыши. Не дот, но тоже с разбегу не возьмёшь. Знакомый уже дядька, выглянув из двери, приветственно махнул рукой и скрылся обратно. Конечно, сейчас Спецу доложит.

Поехали на малом ходу, аккуратно объезжая выставленные на дороге змейкой надгробные плиты, подставляя видневшейся у самой церкви амбразуре с торчащим стволом крупнокалиберного пулемёта то один бок джипа, то другой. Да, реши тут кто прорваться — недалеко бы он прорвался…

Мария Александровна. Родилась… Георгий Янович. Дорогой мамочке от скорбящих детей и внуков. Кузьмин Христофор Валерьевич. Хы, ничего себе имечко. Лебедева Галина. Витеньке от папы и мамы. Даты-даты-даты. Эти… медальоны. Фотографии то есть которые, на плитах — мне батя прошлый раз сказал, что они называются «медальоны». На некоторых есть, на некоторых нет — сильно старое кладбище; и плиты старые.