— Ааа? Да. Слышал. Толян с ними пересекался. Организованы, жестоки, очень опасны. У них в бывшем Театре оперы и балета база.

— Знаю.

— У них там покрупнее база, чем у тебя, — заметил Олег, — И народу намного больше. Хотя, на базаре говорят, и их эпидемия покосила. Но не всех. Далеко не всех…

— И это знаю… Ты слышал, что у них вроде как религия какая-то? И Главный у них — типа пророк?

— Нет… так близко не пересекались. Знаю только, что с дисциплиной у них поставлено; и одиночки, а также выжившие небольшие группы, к ним подтягиваются — кому не западло под кем-то ходить. И действуют они жёстко. Слышал, что в соседних домах, что вокруг Театра, выживших всех собрали и…

— Кончили? — поинтересовался Спец совершенно спокойно.

— Эээ… не всех. Отобрали всех, кто может работать, а семьи их — да. Кончили — как ты выражаешься. А тех — в рабство. Типа «зачистили свою поляну» — теперь близко к Театру на квартал не только никто не живёт, но и заходить боятся. Даже мародёры. Не дай бог попадёшься их патрулю…

— Ну, это правильно! — покивал продолжавший между тем упражняться Спец, — Жёсткость в таких делах только на пользу. А то расслабились людишки, размякли от цивилизации… привыкли к «правам» и к либеральному обращению. Всякие там «общечеловеческие ценности» навыдумывали! А это всё противно природе! Кидай, Айша, что тянешь? Я готов.

— Ну, совсем-то уж нельзя!.. — счёл нужным несогласиться Олег, — Я, конечно, тоже не ангел — держал в цепях тех трёх обормотов, что на мародёрке пытались нас же нахлобучить… но то конкретные уроды… были! — и рабство для них было вместо немедленного исполнения. У тебя, я знаю, так пеоны и не в цепях, «вольнонаёмные».

— Да. Я сразу оговариваю условия. Хочешь гарантированное питание, тепло, одежду, защиту — будешь работать где, сколько, и как скажем… И семья будет под защитой и в безопасности. Через год — не раньше! — как себя зарекомендуешь, — или переходишь в «Семью», а это уже другие права: оружие, тренировки — у нас все обучение проходят, дежурства, рейды в город, питание на другом уровне; или — свободен; или, если всё устраивает как есть — остаёшься в прежнем качестве. Ну, и там можно вырости до звеньевого. Но и — жёстко! Айша!

— Да, Спец?

— Этого… который с семьёй сбежать пытался — повесили?

— Да, Спец. Вчера, после ужина.

— Как я велел — перед входом?

— Да.

— Вот. Пусть повисит неделю. Потом уберём.

— Что, пеона?? — изумился Олег, — Только за то, что хотел удрать?..

— А как же! — подтвердил Спец, — Именно. Пеона — и именно за то, что пытался удрать. С семьёй сбежать хотел — «не понравилось» ему, видите ли, у нас! Сами пришли из лагеря, голодные, дом разграблен, податься некуда… мы их приняли…

— И чо??

— И ничо. Приняли — на условиях. Год должны отработать как заведено. Они на условия согласились. А два месяца… или полтора? — отработали, здоровье поправили, огляделись — и сбежать решили! Так вот чтоб неповадно было.

— Что… всех?

— Нет, мужика только. Детей передали в «садик» — общие дети, там все вместе — и наши, с «Семьи», и пеонов. Жену его — на тяжёлые работы; чтобы год отработала — там, дальше, поглядим. С детьми видеться сможет… А мужик — пусть весит. За шею. Да.

— Детей его обижают теперь в «садике» — произнесла больше молчавшая Айша, — Дразнят. Бьют даже. Мы пресекаем, конечно.

— Ничего! — холодно ответил Спец, — Образуется. Притрутся. Но все будут знать, что так делать нельзя! И что уговорами мы не занимаемся.

— Жёстко… — заметил Олег.

— По другому нельзя. Этим простишь — завтра другие сбежать надумают. С одной стороны нам столько много работников, и, соответственно, ртов, не надо сейчас — вот и вам троих одолжили. С другой — у нас, знаешь ли, не реабилитационный центр — принять, обогреть и накормить — и ходи себе дальше. Мы принимаем на условиях. Сразу не согласен — гуляй, никто не держит! Согласился — отработай! Опять же они тут территорию знают, где и что. Оно надо нам, чтобы по городу информация пошла?? Тем же Чёрным Квадратам, или в Администрацию? Что у нас тут свет круглосуточно, к примеру. Режим охраны, количество стволов… Так-то, вот когда в город люди идут «в рейд» — пеонов ведь тоже с собой берут. На подсобку, таскать, грузить. Но только тех, что уже проверенные, давно; и чтоб семьи здесь. «На выезде» сбежать, конечно, легче. А нам это надо?.. — опять повторил Спец.

— Это понятно… — согласился Олег, и с неудовольствием вспомнил, как устроил скандал брату за выставленные на колья ограды коловы мародёров. Видать и правда — Средневековье возвращается. Во всей своей красе и со всеми обычиями.

Наверно и правда надо жёстче. Даже наверняка. Что делать… Вспомнилось из какой-то книжки: беседа двоих правителей. И как один похвалялся, что «в народе его любят». И как другой ответил, что «Любовь народа преходяща». И что «Правитель, которого не боятся и не проклинают — плохой правитель». Он ещё тогда, помнится, внутренне не согласился с такой постановкой вопроса. А ведь правильно, видать, сказано. Сталин был жёстким правителем, даже жестоким — а народ его любил. Даже память его для многих до сих пор священна. Каддафи своих ливийцев чуть в задницы не целовал, создал им целый «африканский социализм» — а они его предали…

Как будто уловив его мысли Спец разразился целой тирадой, — а Олег всё больше убеждался, что Спец ни то телепат, ни то в силу своих увечий так развил свои способности по угадыванию настроения и мыслей своих собеседников, что почти всегда попадает в точку.

— Ты, наверное, задаёшься вопросом — как это я тут рулю всем? Слепой инвалид. Почему меня слушаются. Почему не скинут, не поставят кого-нибудь другого? Не столь жестокого. Тут ведь не все мои родственники, далеко не все. Да и родственники — они, сам знаешь, всякие бывают. А?

— Ну как «задаюсь вопросом»… — пожал плечами Олег, — Есть такой вопрос, да. Но, в общем, я себе на него уже ответил. Дисциплина, да? Порядок. Организация.

— Это только следствие — дисциплина. Да, порядок и организация важны. Но почему я?.. Айша! Ответь — почему я?

— Мы любим и уважаем тебя, Спец! — очень серьёзно ответила девушка, перекатывая в ладонях теннисный мяч.

— Это не то! — отмахнулся Спец, — Это всё бабское: «любим, уважаем!» Я тебе скажу, Олег, почему я тут главный, хотя и инвалид…

— Да?.. — Олег был весь внимание.

— Мне-для-себя-ничего-не-надо! — чётко, с расстановкой проговорил Спец и очки его блеснули, — Или почти ничего. И люди это знают. Я, хотя и инвалид, работаю больше всех. Раньше встаю и позже ложусь. Даже сейчас тут, с тобой — я работаю! Устанавливаю новые связи, прорабатываю возможности…

Олег кивнул — это было очевидно.

— Кто бы не встал вместо меня — он начнёт тянуть под себя. Приближать любимчиков. Одаривать. А для меня все одинаковы — я слепой. Даже свои. Даже семья, родственники. Я дистанцировался от всех. Мне важно только общее благо. И в этом меня трудно заменить…

«— Как Сталин» — подумал Олег, — «После его смерти от него тоже осталось шинель да несколько поношенных френчей. И сберкнижка на столько-то рублей. Никаких заграничных вкладов. Никакой недвиги за бугром. Оттого и уважают».

— А власть? — возразил он тем не менее, — Для многих власть важнее материальных благ. Вот ты велел повесить пеона. Наверняка не первого и не последнего. Вот эта вот возможность распоряжаться чужой жизнью — она для многих…

— Это да, это верно! — согласился Спец, — Власть многим голову кружит. Но опять-таки: три момента. Первый: кто ни стань на моё место из Семьи — ему завидовать станут, хотя бы из-за той же власти. А мне завидовать, сам понимаешь, глупо! Второй: я эту власть «отрабатываю» — я тебе говорил уже. Немногие, я думаю, захотят получить власть как приложение к тем нагрузкам и той информации, что я несу. И третий — я властью не злоупотребляю…

«— И ещё… — подумал Олег, вспомнив предыдущие визиты к Спецу, — Ещё система сдержек и противовесов. Как у товарища Сталина. Когда каждый занимается чисто своей узкой областью: строительством, сбором ништяков с города, охраной, разведкой — а общая картина только у Главного, у Спеца. И конкуренция. Когда каждый из «почти главных» — как они тут называются? Бригадиры? Недоверяет остальным и следит за ними. Каждый за каждым. И докладывает. Каждый день, в положенное время. Это понятно — Спец ведь должен иметь общую картину… Вот он и имеет. Сам. Один».