— Что же делать надо? — спросил Бруин.
— Есть такие средства, чтобы расколдовать, — ответил Ивашка. — Советовался я со стариками, они посоветовали кое-что верное. Хотел было я сам искать, только вот одному боязно.
— Я не испугаюсь, — сказал Бруин. — Давай искать вместе.
— Давай, — согласился Ивашка. — Но только ты сперва ответь, для чего тебе нужны сокровища? Для корысти? Разбогатеть хочешь?
— Нет, — твердо произнес Бруин. — К богачеству я не стремлюсь. А нужны мне эти сокровища, чтобы подарить их девушке, которая красивее всех на свете…
— Неужто всех красивей? Не ошибаешься ли? — усмехнулся Ивашка. — Ну ладно, дело это доброе. Значит, клад искать можно. Приходи ко мне завтра — живу я в землянке у Ленивой площади — и начнем.
— И начнем, — отозвался Бруин и вложил в Ивашкину руку серебряную монету.
Затем они разошлись в разные стороны, довольные друг другом.
Вологда просыпалась рано и сразу принималась за дела.
Открывался гостиный двор, где продавали заморские и русские товары: сукна, шелка, оружие, посуду, хлеб, пушнину, лен, сало… Открывались торговые ряды у каменной стены вдоль реки Золотухи: мясной и рыбный, соляной и свечной, сапожный и серебряных дел… Купцы нахваливали свои товары.
В кузницах кузнецы брались за молоты — только звон стоял. В Вологде много было кузниц.
Каменщики шли возводить новый каменный храм.
Канатчики вязали канаты.
В центре города, близ Софийского собора, открывались каменные палаты. Скрипели перьями писцы, переписывая разные бумаги. Дьяк, их начальник, отдавал им приказания.
Вдоль собора стрельцы с ружьями в руках шли в дозор. Палач на площади пробовал новый кнут: хлестал им воздух, чтобы вечером достойно наказать пойманного воришку — не воруй больше.
Воевода, городской начальник, еще спал, а слуги в его доме вовсю трудились: готовили еду на кухне, перебирали всякое добро в амбарах, холили коней на конюшне, ловили карасей в специальном домашнем пруду… У каждого было свое дело.
А Бруин и Ивашка шли вместе по городу. И Ивашка объяснял Бруину:
— Сперва надо сделать заказы у Семена-деревяшника, у сестер-кружевниц Натальи да Марфы, да у Агея-живописца. Все они — мастера преотличные. А живут худо. Заказов давно не имеют. Надо бы помочь добрым людям.
— Но ведь мы должны не людям помогать, — говорит Бруин, — а клад отыскивать.
Смутился Ивашка, но сразу нашелся…
— А эти мастера, — говорит он, — нам такие изделия изготовят, которые клад сразу расколдуют. Только много ли у тебя денег, господин Бруин?
— Денег хватит, — отвечает Бруин. — Я в Москве портрет вашего царя Петра Первого рисовал, а также портреты царицы и приближенных. И царь меня щедро наградил.
— Тогда оплачивай хорошенько, не скупись, — говорит Ивашка. — Быстрее клад расколдуем. Да и мне бы деньжат — ох как надо!
— Зачем же тебе деньги? — спрашивает Бруин. — На вино, что ли?
— Нет, не на вино, — отвечает Ивашка. — Хотел бы я жениться. Нравится мне одна девушка Олена, что из села Устье. Да подневольная она — принадлежит барину-помещику… Хотел бы я ее, Олену, из неволи выкупить.
— Достойное желание, — говорит Бруин. — Будет тебе хорошая оплата, если мне поможешь.
— Помогу, помогу, — обещает Ивашка. — Только ты меня во всем слушайся.
Бруин пообещал слушаться. И они пошли сначала к Семену-деревяшнику, потом к сестрам-кружевницам Наталье да Марфе, а после к Агею-живописцу. И везде сделали заказы, и Бруин везде деньги вперед давал и платил щедро… Мастера обещали быстро заказы исполнить.
А вечером, попивая кофий у разрисованной печки, Генрих Клюк спросил с ехидцей у Корнелия де Бруина:
— Ну как, господин Бруин, не напали ли вы на след вологодских сокровищ? Помнится, вы дали слово…
— Не сразу, не сразу, господин Клюк, — ответил Бруин. — Но, признаться, кое-что уже сделано…
И прекрасная Анна подняла свои большие глаза на Бруина и улыбнулась ему.
Первым оказался готов заказ у Семена-деревяшника. Вырезал Семен из дерева фигурку воина на коне. В золоченых латах воин, в красной накидке, в руках копье, а вздыбленный конь под ним голубой. Залюбовался Бруин изделием — искусно вырезано.
— Но почему, — спрашивает у мастера, — конь голубой? Разве такие бывают?
— Были такие кони в старину, — объясняет Семен-деревяшник. — Знали таких наши деды и прадеды. Голубые кони в старину очень ценились.
Поблагодарил Бруин мастера за фигуру всадника. И еще ему плату добавил. Но только когда они с Ивашкой вышли на улицу, Бруин говорит:
— Работа очень хороша. Но никак не пойму, чем этот деревянный всадник нам поможет. Зачем он нам?
— Это всадник, — поясняет Ивашка, — не простой. Это воин-змееборец. А зачем он нам, я пока тебе не скажу. Подожди до завтра…
Принес Бруин деревянного всадника к себе домой, прислонил его к стене и сам лег спать — было уже под вечер. Спал Бруин тяжело. Чудилось ему во сне, что рядом какая-то опасность. Встать бы, схватить верную шпагу, но никак не мог он проснуться до утра…
А утром пришел к нему Ивашка, и Бруин, у которого после ночных кошмаров голова болела, с некоторым раздражением спросил:
— Так зачем же нужен этот деревянный всадник? Ты обещал сказать…
Ивашка помялся, помялся, а потом объяснил:
— Видишь, господин Бруин, у всадника конец копья в пепле измазан. А откуда пепел? Не знаешь? А я знаю… Было это сегодняшней ночью…
И начал Ивашка рассказывать, как сегодня в полночь летал над городом огненный змей — чудище поганое, крылатое, из пасти пламя. Почувствовал змей, что заколдованный клад кто-то хочет расколдовать. Не по нраву ему такое, и прилетел он, чтобы помешать. Кружит, кружит над крышами, все ниже опускается. Люди спят. Никто змея не видит.
Но не спит почему-то молодая девица Анна, дочь голландского купца Гутмана. Сидит она у окна, смотрит на месяц ясный — то ли мечтает, то ли грустит о чем…
Увидел ее огненный змей — и сразу про клад забыл, потому что красная девица для него прелестнее любого клада, желаннее всего на свете. Так вот увидел змей Анну в окне — влетел в трубу, обернулся красавцем королевичем и предстал перед ней. Испугалась Анна. А он говорит:
— Не бойся меня, красавица, а полюби. Видишь, как я красив. Пусть я буду тебе милее светлых звезд, милее зеленых трав, милее солнца красного, милее текущих и стоячих вод, милее отца родного, милее всего света вольного. — И произносит еще такое заклятие: — С этой поры думай только обо мне — при солнце и при утренней заре, при младом месяце и на ветре-холоде, на прибылых и на убылых днях. Думай об одном мне, а остальных забудь — отныне и до века!
Заколдовал змей Анну. Хочет она крикнуть и не может. Хочет бежать — ноги не двигаются. И уже очей своих оторвать от змея не в силах. Быть бы беде, да ожил в то время деревянный всадник-змееборец. Помчался он как вихрь по улицам на голубом коне и стал большим и могучим.
Повернул голубой конь к дому купца Гутмана. Услыхал змей деревянный скок — испугался. Взвился в трубу, хотел улететь. Да не тут-то было! Метнул всадник копье и поразил змея на лету. Завопил змей, рухнул наземь, вспыхнул синим огнем и сгорел дотла.
— А воин-змееборец, — закончил свой рассказ Ивашка, — возвратился в твой дом, господин Бруин, уменьшился до малого размера, к стене прислонился и опять застыл. Только на копье его немного пепла-золы осталось…
— А что же Анна? — спросил Бруин.
— Анна заколдована была, ни о чем ночном не помнит, — заверил Ивашка. — Но вреда ей не было. Спас ее всадник.
— Придумал ты все это, наверное, Иван, — задумался Бруин. — Но если и придумал, то складно. Так что за воина на голубом коне спасибо! А теперь пошли за следующим заказом.
С той поры Бруин проникся уважением к своему вологодскому знакомому и стал называть его уже не Ивашкой, а Иваном.
Между тем сестры-кружевницы Наталья да Марфа тоже исполнили заказ: сплели кружевное покрывало. На том покрывале день с ночью встречаются: с одной стороны солнце, с другой месяц, а посередине чудо-дерево узорчатое.