Морган едва не споткнулся. Слова прозвучали по-особенному, но смысл ускользал.

- То есть?

- Ты не поймёшь, - качнул головой Уилки. - Просто запомни, что она - проводник чего-то очень важного. Того, без чего мир остановится. Или утонет в черноте. Одна из тех, кто с самого начала был на грани, на границе, не осознавая этого. Ты не поймёшь, - повторил он с лёгким сожалением.

А Морган вспомнил взгляд Кэндл там, в баре - и в груди словно вспыхнула жгучая и сладостная искра.

- Может, и не пойму, - согласился он, чтобы не спорить. - Но ты хотел мне рассказать ещё о чём-то, разве не так?

Ресницы Уилки дрогнули.

- Умный мальчик, - произнёс он с непонятным удовлетворением и замедлил шаг. Морган тоже - против собственной воли. Впереди была та самая аллея, за которой начиналась дорога к дому. - Я много наблюдаю за тенями. Поначалу они действовали хаотично. Укол там, укус здесь… Но с определённого момента нечто стало направлять их. Они всё успешнее избегают Фонарщика. Они научились делать отвлекающие манёвры - устраивают погром и какофонию в одном месте, а в то же время истончают границу в другом, и я едва успеваю зачищать все опасные пятна прежде, чем появляется разлом.

Аллея закончилась; улица выводила прямо к дому - мимо спящих окон, заснеженных садов и подозрительно ухмыляющейся тыквенной рожи в соседском дворе. Морган поймал себя на том, что теперь уже он замедляет шаг, оттягивая момент расставания.

“Это для расследования. Только для расследования”.

- Что-то их направляет… Хочешь сказать, у них появились вожаки?

- Генералы, - задумчиво опустил голову Уилки. - Я их называю генералами, потому что они знакомы со стратегией и тактикой. Это уже не просто противостояние, Морган Майер, это война. И я до сих пор понятия не имею, как они выглядят, хотя каждую ночь обыскиваю город.

Омерзительно-прекрасное лицо Кристин вспыхнуло в памяти и угасло.

- Я подумаю над этим, - механически пообещал Морган и наткнулся на удивлённо-настороженный взгляд Уилки. - Что такое? Ты разве не этого сам хотел?

Уилки нахохлился и сунул руки в карманы.

- Я от тебя хочу одного - отдай своё имя Шасс-Маре. А раньше и думать не смей о том, чтобы влезть на тёмную сторону.

Ещё неделю назад Морган бы разозлился на такие слова, но теперь вспомнил жуткую тоску в глазах Шасс-Маре, пение Кэндл и медленное вращение воронки в танцевальной школе - и спокойно кивнул:

- Посмотрим. Я не собираюсь заключать сделку по неведению.

- Начитанный мальчик, - усмехнулся Уилки. - Но не все сказки говорят правду.

Внезапно он остановился. Морган отвёл взгляд от его лица - и понял, что они уже перед калиткой. Особняк Майеров был тёмным и мёртвым; только в спальне Донны на самом верху размеренно мерцал ночник.

“Надо подняться по тёмной лестнице, - пронеслась в голове леденящая мысль, и память услужливо подкинула свежее впечатление - мраморную лестницу в заброшенной школе. - Надо просто подняться по лестнице и включить свет… или наоборот?”

- Проводить тебя?

- Что? - недоверчиво переспросил Морган, оборачиваясь к Уилки, но не нашёл ни намёка на улыбку или насмешку. - Я… Да как хочешь, - вспыхнул он из-за иррационального приступа раздражения пополам с неловкостью. - Мне-то что.

Морган развернулся и пошёл к дому, стискивая руки в кулаки. Щёки пылали - без всякой причины. Уилки безмолвно следовал за ним. Через холл, по лестнице, до спальни… Там он уселся в кресло, точно так и надо, приманил пальцем книгу со стеллажа, раскрыл посередине и углубился в чтение, нисколько не смущаясь отсутствием света. Морган переступил с ноги на ногу, чувствуя себя крайне по-дурацки, затем плюнул на всё, разделся донага и забрался с головой под одеяло. Постель оказалась нагретой, словно он отлучился из дома на минуту, самое большее.

Темнота спальни безмятежно шелестела книжными страницами.

Глава Х.

Каждый раз предрождественское утро ознаменовывалось эпохальной ссорой Донны Маккензи с Годфри из-за праздничного меню - и каждый год Донна побеждала с разгромным счётом, воззвав к Этель, в будни сохраняющей нейтралитет. Крики спорщиков и звон посуды гарантированно поднимали на ноги всех обитателей и гостей дома не позднее десяти часов, однако в этом году Морган благополучно продрых до трёх пополудни, пропустив и грозную битву, и торжественное примирение. Он пробудился под сумасшедшую импровизацию на тему “Звона колокольчиков” и ещё десятка популярных рождественских мелодий одновременно, вымыл голову прямо в раковине, разгоняя тупую, болезненную сонливость, и спустился в столовую.

Завтрак в честь примирения, похоже, был роскошным, но теперь от него осталось только полчашки салата с авокадо, остывшие тосты и мягкий рыбный паштет в миске. Под стеклянной крышкой посередине стола прятался надкушенный яблочный тарт - судя по бледно-розовой помаде на поджаристом крае, к нему приложилась Этель.

Вдобавок ко всему кофе в машине закончился. Идти на кухню за новой пачкой Морган не рискнул бы сейчас даже под страхом смерти, а потому здраво рассудил, что самое время забросить подарки Кэндл, Ривсу и Оаклендам - и заодно перехватить что-нибудь по дороге в одной из кофеен.

Перед самым Рождеством город охватывало лёгкое, но всепроникающее безумие. Судя по толпам в магазинах, население разом увеличивалось раз в пять. Даже закостенелые домоседы и мизантропы выползали в торговые центры - или просто слонялись по оживлённым улицам, шарахаясь от прохожих. На центральной площади обязательно появлялось что-нибудь несогласованное с администрацией, но безумно притягательное для горожан - передвижной каток с музыкой и лазерной подсветкой, благотворительная ярмарка, простенькие аттракционы вроде каруселей… В этом году на неровной брусчатке воздвигся широкий круг из прилавков под разноцветными навесами. Сперва Морган только издали облизывался на это великолепие, но затем воткнул машину на переполненную бесплатную стоянку перед “Спенсерс” и окунулся в ярмарочный хаос - расписные деревянные игрушки, вязаные шарфы и шапки сумасшедших оттенков, сюрреалистические картины, жареные пирожки с начинкой на любой вкус, шкатулки, гребни, медные украшения, снова шарфы и варежки… Поддавшись на уговоры волшебно обаятельной старушенции необъятных размеров, он купил себе дурацкую белую шапку из очень мягкой и пушистой шерсти, такие же варежки и ярко-синий шарф - и дальше разгуливал уже в обновках.

В самом центре кольца из прилавков, на расстеленном прямо по брусчатке ковре выступали двое циркачей - мальчишка-акробат лет семнадцати, крашенный под седину, и высокий рыжий фокусник. Оба они были одеты не по погоде. Мальчишка - босой, в тонких облегающих джинсах и длинном объёмном свитере цвета молока, сползающем с одного плеча из-за широкого выреза. Рыжий фокусник - в узких чёрных брюках и в зелёной водолазке с очень высоким горлом. Стайка школьниц начинала восторженно пищать каждый раз, когда он оборачивался к ним; женщины постарше реагировали спокойнее, но тоже не могли оторвать взгляд от точёной фигуры.

Цилиндр, поставленный в угол ковра, был уже доверху наполнен мелкими банкнотами и монетами.

Морган сперва хмыкнул снисходительно, оценив немудрёные психологические приёмы авантюрной парочки, но затем подошло время очередного номера. Повинуясь плавным движениям рук фокусника, седой мальчишка разбежался на “привязи” ярко-жёлтого шёлкового шарфа… а потом вдруг отпустил его - и взлетел, плавно, по сужающейся спирали. Поднялся на полтора десятка метров, выгнулся - и, сделав такое же плавное сальто, опустился на вытертый ковёр.

Толпа, замершая на несколько секунд, разразилась бешеными аплодисментами и свистом. А Морган приподнялся на цыпочки, разглядывая мальчишку в поисках страховки, лески - чего угодно… и заметил, что, несмотря на мороз, пар изо рта у него не вырывается.

И у рыжего красавца-фокусника - тоже.

С извинениями и неотразимыми улыбками продравшись сквозь толпу, Морган выбился в первый ряд. Медленно опустил пятифунтовую купюру в цилиндр, искоса рассматривая артистов - и внезапно столкнулся с понимающим и лукавым взглядом рыжего волшебника.