— Ты что, учился этому? — удивленно спросил Гранин.

— Да… немножко.

— А я вот, понимаешь, даже «Чижика-пыжика» не одолею, — улыбнулся Гранин. — Сыны, чертенята, вовсю наяривают… Ты знаешь, сколько их у меня? Четверо!

— Поздравляю.

— Да ты играй, играй, — увидев, что Кирсанов поспешно закрывает крышку пианино, сказал Гранин, — они так за день набегаются, их пушкой не поднимешь.

Но Кирсанов больше не стал играть. Сжал ладонями виски — нахлынуло…

— А ты расскажи, облегчи душу, — посоветовал Гранин. — По себе знаю. Придешь иногда с испытаний зверь зверем, а посидишь за кофейком, выскажешься, и словно бы гора с плеч.

И Кирсанов, поколебавшись, будет ли интересна слушателям его невеселая история, стал рассказывать.

…Познакомился он с Маргаритой на концерте. В Ленинграде. Кирсанов проводил там свой отпуск. Случайно их места оказались рядом, и Сергей обрадовался: приятное соседство. Девушка держала в руках программу и так нервно мяла ее, что она превратилась в комок.

Кирсанов не помнил, что тогда исполняли, но ему было хорошо. Он лишь изредка поглядывал на девушку и в конце концов предложил:

— Возьмите мою программу.

— Нет, спасибо, зачем же? — смутилась девушка и положила скомканный комочек в сумку.

…На прощание она благодарно улыбнулась Сергею:

— Спасибо вам.

— За что? — искренне удивился Сергей.

— За то, что не приставали с глупыми расспросами. Музыку нужно слушать молча.

— Но, может быть, мы и еще когда-нибудь помолчим… вместе?

— Молчать лучше одному.

Но еще через два дня они снова встретились в филармонии и обрадовались, как старые знакомые.

— Значит, вы тоже любите музыку? — спросила девушка.

— Не знаю, — замялся Сергей.

— Как это «не знаю»? Музыку нельзя не любить.

После концерта они гуляли по Ленинграду. Маргарита знакомила его с городом, говорила:

— У нас в Ленинграде у каждого здания, у каждой решетки, у каждого моста своя музыка. Правда-правда… Вы только вслушайтесь. Когда идешь, скажем, по мосту лейтенанта Шмидта — один звук, а по Дворцовому — совсем другой. У памятника Петру Первому музыка широкая, грозная, просторная, а вот памятник Крылову — его мелодия веселая, мне все время смеяться хочется. А вы чему сейчас смеетесь?

— Не знаю. Просто мне весело, и все.

— Неправда, вы знаете. У вас такое решительное выражение лица…

— Профессия обязывает.

Маргарита училась в консерватории. Она узнала, что он летчик. Отпуск подходил к концу, и Кирсанову действительно нужно было на что-то решаться: за эти немногие встречи девушка показалась ему той единственной, без которой не может быть счастья…

Сергей решился и сделал Маргарите предложение. И — странное дело — она приняла его. Только сказала, что сначала ей нужно закончить консерваторию. Осталось совсем недолго — три месяца. А потом она приедет к нему в его таежный городок.

…Маргарита приехала. Устроили веселую свадьбу. Друзьям Сергея невеста тоже понравилась. Казалось, счастью не будет конца.

«Мне повезло», — думал Сергей, видя, как деятельно принялась Маргарита наводить порядок в их маленькой комнатенке. Правда, городок ей не понравился, зато мохнатые зеленые сопки, окружавшие гарнизон, острые, будто врезанные в чистое небо, приводили ее в восторг. Они часто ходили туда гулять, Маргарита с жадностью дышала чистейшим лесным воздухом, напоенным ароматом хвои, и, кажется, совсем не вспоминала о Ленинграде, о филармонии, о музыке. Она жила только им одним, только им. Но однажды Сергей узнал, что она тайком от него ищет работу. Работы по специальности в маленьком военном городке не нашлось. Стала посещать художественную самодеятельность — бросила: «Не могу!» Конечно, после Ленинграда, после концертов в филармонии…

Кирсанов понимал это и мучился: ну что, что он может дать ей взамен? Только свою любовь? Не мало ли этого? А тут еще вдобавок ко всему неустроенный быт: возня с кастрюлями, с дровами, с привозной водой… Вечное ожидание мужа с полетов, с дежурств, с тревог!

Маргарита перестала делать прически, следить за своими руками: зачем? Сергей стал замечать у жены какой-то далекий, отсутствующий взгляд.

Он занял денег у друзей и купил пианино. Никогда ему не забыть, с какой радостью и восторгом бросилась она к инструменту и стала играть. Маленькая комната наполнилась вдохновенной музыкой.

— Что это? — спросил он.

— Бетховен. «Лунная соната».

Она играла весь день и весь вечер и назавтра еще день, так что Сергей даже остался без обеда. Но он не обижался на жену, он радовался за нее. Теперь, возвращаясь с полетов, он еще издали слышал музыку — Маргарита играла талантливо, упоенно. Но однажды она сказала: «Проси перевода на запад, поближе к Ленинграду». Сергей развел руками: «Чем же я лучше? Другие служат здесь дольше моего…» «Другие…» — с грустью произнесла Маргарита и замолчала.

Месяца два спустя, когда Сергей возвратился после суточного дежурства по части, она не открыла навстречу ему дверь, не поцеловала его, как всегда раньше. У порога стоял чемодан, Маргарита была одета по-дорожному.

— Уезжаешь? — со странным, его самого удивившим спокойствием спросил Сергей.

Она не ответила.

— Ты меня любишь?

— Люблю. Но оставаться здесь больше не могу. Это измена себе…

Сергей не провожал ее. Он в оцепенении стоял у окна и смотрел, пока ее маленькая фигурка не скрылась из виду…

— Пианино я продал, оно выворачивало мне душу, — закончил свой рассказ Кирсанов.

В комнате долго стояла тишина; потом Гранин, чтобы разрядить обстановку, сказал:

— А кофе-то совсем остыл.

«Вот и бросил якорь на новом месте», — думал Кирсанов, лежа в постели. Вспомнились слова Таранца: «Завидная у тебя судьба».

Завидная… Нет, судьба здесь ни при чем. Человек сам вершитель судьбы своей. Разве стал бы он, Кирсанов, летчиком, если бы сам не стремился к этому? Если б при первой неудаче, когда был отчислен по состоянию здоровья, отказался от своей мечты? Нет, нет, он продолжал носить ее в себе, он жил ею, жил небом. А ведь все могло бы случиться не так, если бы не настойчивость, если бы не страстная борьба за свою мечту. Да, это была именно борьба! «К летной работе не годен!» Сергей чуть не задохнулся тогда от свалившегося на него горя. «Я не годен?! Неправда! Вы ошиблись! Вы знаете, что значит для меня авиация? Цель всей моей жизни!»

Напрасно он совал врачам книжечки, удостоверяющие первый разряд по гимнастике и второй — по самбо, напрасно говорил об аэроклубе, который закончил с отличием, — из-под стекляшек очков в золотой оправе поблескивали сочувствующие глаза председателя медицинской комиссии: «Понимаю, молодой человек, но у вас вестибулярный аппарат…»

Небо… Кто хоть раз вкусил упоительную прелесть взлета, когда могучая сила ускорения прижимает тебя к спинке сиденья, а серые квадраты бетонных плит превращаются в широкий поток, что лавиной мчится тебе навстречу все быстрее, быстрее, и вот уже неведомая сила вздымает тебя кверху, точно сама земля поднимает тебя на руках нежно и бережно и плавно несет над собой к солнцу, показывая, как прекрасен окружающий мир, как широки горизонты, о чем там, внизу, ты даже понятия не имел, кто хоть раз почувствовал самостоятельный взлет, — тот навсегда потерял покой.

Чудесная страна — авиация! Сколько юношей, молодых людей и людей постарше, солидных, в возрасте, прикипели всем сердцем, каждой клеточкой своей к тебе и преданно, до конца дней своих готовы нести любые лишения и тяготы — лишь бы никогда не быть отлученными!

И конечно же, испытательная работа — вершина летной работы — влечет каждого, кто связал свою судьбу с небом.

Каким завидущим огнем горели глаза Володи Михайлова, когда он узнал, что Сергей уходит в испытатели! Даже всегда хладнокровный руководитель полетов Саша Черных и тот не удержался и тихо сказал: «Завидую».