— Кто-то из потомков Шаляпина проявил себя, так сказать, по артистической линии?
— Первый сын Федора Ивановича — Борис — большой художник. Другой сын — Федя — снялся во многих голливудских и итальянских фильмах. Моя тетя Лидия — пела, играла в театре. Выступала с ней и моя мать.
От кузена же Лидии, Георгия Соловьева, я узнал, что примечательную гурзуфскую скалу Федор Иванович давно хотел купить — чтобы построить на ней замок искусств [по образцу средневековых рыцарских]. Но хозяйка здешних курортных мест долго отказывалась.
А в 1916 году у подножия величественной Медведь-горы [в двух километрах от мыса находится] она устроила пикник. Приглашены на него были итальянцы из Гурзуфа, музыканты… После пикника Шаляпин вдруг поднялся со своего места и запел в темноте крымской ночи…
— Бабушку до глубины души тронули его песни, — закончил рассказ Георгий Соловьев. — Она подошла к Федору Ивановичу и произнесла: «Скала — твоя!».
Дарственная, оформленная на имя певца, сейчас хранится в музее истории Международного детского центра «Артек» — нынешнего собственника бывшего курорта Суук-Су. Передала ее сюда семья Федора Ивановича, отказавшаяся от прав на свою украинско-крымскую собственность. А вот что о шаляпинской собственности в Гурзуфе оставил в своих воспоминаниях художник Константин Коровин [в Гурзуфе, по соседству с «Артеком», находится Дом творчества художников им. Константина Коровина]:
***
«В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море. Впрочем, как ни прекрасен был Гурзуф, но я все же любил больше мой деревенский дом, среди высоких елей моей прекрасной родины.
Шаляпин приезжал ко мне в Крым. И не один. С ним были: Скиталец, Горький и еще кто-то. Я пригласил специального повара, так как Шаляпин сказал:
— Я хотел бы съесть шашлык настоящий и люля-кебаб. Из окон моей столовой было видно, как громоздились пригорки Гурзуфа с одинокой виллой наверху. За завтраком Шаляпин серьезно сказал:
— Вот эту гору я покупаю и буду здесь жить.
И после завтрака пошел смотреть понравившиеся ему места. Его сопровождал грек Месалиди, который поставлял мне камень для постройки дома.
Вернувшись, Шаляпин прошел на террасу — она была очень просторна и выходила к самому морю; над ней был трельяж, покрытый виноградом. За Шаляпиным следовала целая толпа людей.
Когда я вышел на террасу, Шаляпин лежал в качалке. Кругом него стояли: Месалиди, какие-то татары и околоточный Романов с заспанным круглым лицом и охрипшим голосом; шло совещание.
С террасы были видны Одалары — две большие скалы, выступающие из моря, — «пустынные скалы». На скалах этих никто не жил. Только со свистом летали стрижи. Там не было ни воды, ни растительности.
— Решено. Эти скалы я покупаю, — сказал Шаляпин.
— На что они вам? — возразил околоточный Романов. — Ведь они налетные. Там воды нет.
Шаляпин досадливо поморщился. Я ушел, не желая мешать обсуждению серьезных дел.
С этого дня Шаляпин забыл и Горького и друзей, каждый день ездил на лодке на эти скалы и только о них и говорил.
Приятель его, Скиталец, целые дни проводил в моей комнате. Сказал, что ему нравится мой стол — писать удобно. Он сидел и писал. Писал и пел [речь идет о русском пистаеле Степане Скитальце, 1869—1941].
Сбоку на столе стояло пиво, красное вино и лимонад. Когда я зачем-нибудь входил в комнату, он бывал не очень доволен…
Раз я его увидал спящим на моей постели. Тогда я перетащил свой большой стол в комнату, которую отвел ему…
* * *
Вскоре Горький и другие приятели Шаляпина уехали, а он отправился в Ялту — узнавать, как ему получить от казны Одалары. Перед отъездом он сказал мне:
— В чем дело? Я же хочу приобрести эти Одалары.
— Но на них ведь нельзя жить. Это же голые скалы.
— Я их взорву и сделаю площадки. Воду проведу. Разведу сады.
— На камне-то?
— Нет-с, привезу чернозем, — не беспокойтесь, я знаю. Ты мне построишь там виллу, а я у Сухомлинова попрошу старые пушки.
— Зачем же пушки? — удивился я.
— А затем, чтобы ко мне не лезли эти разные корреспонденты репортеры. Я хочу жить один, понимаешь ли, один.
— Но ведь в бурю, Федя, ты неделями будешь лишен возможности приехать сюда, на берег.
— Ну, нет-с. Проеду. Я велю прорыть под проливом туннель на берег.
— Как же ты можешь пробить туннель? Берег-то чужой! Ты станешь вылезать из туннеля, а хозяин земли тебя по макушке — куда лезешь, земля моя…
Шаляпин рассердился.
— То есть как же это, позволь?
— Да так же. Он с тебя возьмет за кусок земли, куда выйдет твой туннель, тысяч сто в год.
— Ну вот, я так и знал! В этой же стране жить нельзя! Тогда я сделаю бассейн, привезу воду.
— Бассейн? — усомнился я. — Вода протухнет.
Шаляпин с досадой махнул рукой и велел позвать околоточного Романова — в последнее время тот стал его закадычным приятелем. Они чуть не каждый день ездили на лодке на Одалары. С Одалар Романов возвращался еле можаху и шел спать в лодку, которых много на берегу моря.
* * *
В те же дни из Суук-Су в коляске приехала дама. Высокая, нарядная. Поднесла Шаляпину великолепную корзину цветов, и другую — с персиками и абрикосами. Просила его приехать к ней в Суук-Су к обеду. Шаляпин, узнав, что она владелица Суук-Су, поехал. Было много гостей. Шаляпин охотно пел и очаровал дам.
Ночью, на возвышенном берегу моря, около Суук-Су был зажжен фейерверк и устроен большой пикник. Лилось шампанское, гости бросали бокалы со скалы в море, ездили на лодке, при факелах, показывать Шаляпину грот Пушкина.
Хозяйка Суук-Су сказала:
— Эту землю, над гротом великого поэта, я прошу вас принять от меня в дар, Федор Иваныч, Это ваше место. Вы построите здесь себе виллу.
Шаляпин был в восхищении и остался в Суук-Су. На другой день утром у него уже был нотариус и писал дарственную. Одалары были забыты. Шаляпин говорил:
— Надо торопиться. Я остаюсь здесь жить.
Позвал Месалиди и сейчас же велел строить стену, ограждающую его землю. И всю ночь до утра просидел со мной над бумагой, объясняя, какой он хочет построить себе дом. А я слушал и рисовал.
— Нарисуй мне и подземный ход к морю. Там постоянно будет стоять яхта, чтобы я мог уехать, когда хочу…
Странная вещь: Шаляпин всегда точно кого-то боялся… Нужно ли говорить, что шаляпинская вилла так-таки никогда не была построена. Во времена Керенского я был в Гурзуфе. Месалиди жаловался мне, что на письма его Шаляпин ничего не отвечает. И стал разбирать стену…»
\Константин Коровин «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь»\
Необходимое уточнение. В рассказе художника речь идет несколько об ином: об островах Одаларах [более привычное слуху их название — Адалары], которые находятся напротив мыса Шаляпина, и о мысе Пушкина, в котором действительно имеется грот, выходящий в море [со стороны моря в него только и можно попасть]. Похоже, художник, не очень серьезно относившийся к намерениям певца получить в собственность частичку так нравившегося ему Крыма, что-то чуть-чуть напутал. От чего его воспоминания не становятся менее интересными.
Работы по обустройству своей скальной собственности в Крыму Федор Шаляпин таки начал: сделал дорогу, которая связала его мыс с материком [сохранилась доныне]. Ну а замок ему помешала построить Первая мировая война. Кстати, в начале XX века на ближнем к берегу Адаларе находился ресторан «Венеция», где подавались к столу морепродукты, добытые из моря на глазах у посетителей. Клиенты доставлялись в ресторан на лодках. В те же времена хозяин ресторана планировал проложить от скалы Дженевез-Кая на Адалары подвесную канатную дорогу. В толще Дженевез-Кая даже вырубил тоннель длиной около 15 метров. Этот тоннель сохранился до наших дней. Однако планам сооружения канатной дороги на Адалары тоже помешала Первая мировая война. Я вот к чему об этом рассказываю: на Адалары Шаляпин не мог претендовать — они уже были в собственности.