– А еще? – потребовала комплиментов в свой адрес повариха.

Андреев что-то хотел сказать, но замялся.

– Ну, ты вообще, - разочарованно протянула Отехова, - А покраснел-то, как свекла! С женщинами надо смелее, иногда чуть-чуть развязано, а так ты вряд ли завоюешь кого-нибудь.

Треев все такой же багровый молча потупился.

– А девушка у тебя есть? – продолжала она расспрос.

– Нет, - как-то виновато ответил он.

– А что так? – искренне удивилась Отехова. – Ну, хоть была когда-то?

– Была… - неуверенно соврал Андреев и покраснел от этого еще сильнее.

– Бросил?

– Нет, она сама ушла… - сник он и извинительным тоном добавил, - Я сейчас вернусь, только выброшу очистки.

Отеховой стало жаль этого некрасивого и крайне робкого солдата, которому доставалось больше всех остальных. Его постоянно били, потому что он не умел защищаться, его чаще всех наказывали за любую мелочь, потому как он не умел оправдываться, его унижали, ибо он терпеливо сносил оскорбления.

И в жару, и в сорокаградусный мороз, и в праздники и в непогоду он неизменно оказывался караульным. С ним редко общались сослуживцы, презрительно жалели офицеры, он получал редкие письма от старой и больной бабушки (родителей у него не было), после которых украдкой утирал слезы.

Недавно «дедушки» избили его, просто чтобы развеять скуку. Отехова видела это и просила мужа разобраться, но тот провел следствие так неумело, что попросту подставил Андреева. «Дедушки», думая, что он их заложил, жестоко отлупил его так, что Андреев ночевал под своей койкой, ибо у него не было сил даже взобраться на нее.

А утром был марш-бросок в бронежилетах с полным вооружением и снаряжением, пятнадцать километров по жаре на полную выкладку. Он пробежал, не понятно как, но пробежал и позволил себе упасть только в расположении части. А когда все поплелись на отдых, он остался на плацу заниматься строевой подготовкой, пять часов без отдыха на солнцепеке после побоев и бега.

Андреев маршировал без отдыха, кусая губы, чтобы не потерять сознание и заставить шевелиться избитое накануне тело, уже исчерпавшее последние резервы. Вечером Андреев получил еще одно задание – «вычистить сортир». У него не было сил, но он заставил себя передвигаться уже ползком. «Дедушки» оценили его героизм, но индивидуальная строевая подготовка продолжалась для него еще неделю.

12:03

Андреев, выбросив мусор, уже возвращался в столовую, когда услышал противный уху говор Нетупейко. Прапорщик дал «боевое задание» ефрейтору Лагшину «обновить номерные знаки складов в виде их вторичной покраски» и теперь, принимая работу, «выдавал россыпи перлов» (так выражались солдаты, когда Нетупейко сыпал своими знаменитыми фразами).

– Ты, ефрейтор, дальтоник, что ли? – кричал он. – Почему у тебя цифровые знаки кривые?

– Краску экономлю, товарищ прапорщик!

– Я тебе сэкономлю на борще, - увеличивал обороты Нетупейко. – И не делай такого умного лицевого выражения, ты ведь все же ефрейтор российской армии!

Не желая более слушать мудрые изречения ненавистного прапорщика и, в то же время, стараясь не попасться ему на глаза, Андреев прошмыгнул в подсобку. Но бдительный прапорщик уловил его движение и крикнул вдогонку грозно:

– Я тебе попартизаню! Иван Сусанин тут мне выискался!

13:36

Строевая подготовка шла уже третий час, и солдаты знали, что раньше обеда она не завершится. Маршировать на жаре, отрабатывать бесконечные развороты, повороты, выходы из строя, кричать приветствия было уже невмоготу.

Усталые, потные, задыхающиеся, разморенные и затуманенные, голодные и изнывающие от жажды «строевики» уже ничего не соображали. Солдаты еле-еле шевелились в раскаленном неподвижном воздухе полуденного зноя.

– Отделение, - подал команду худой «дедушка», руководящий «парадом» из тени, - На месте стой, раз, два!

Отделение послушно замерло, наслаждаясь неожиданной передышкой. Все ждали долгожданную команду: «Разойдись!». Но вместо неё «дед» заявил:

– Вы, я вижу, «духи», совсем охренели! Еле волочетесь, как глисты в противогазах, жизнь вас ничему не учит, поэтому после обеда строевая подготовка возобновится, а сейчас на месте – шагом марш!

Отделение затопало дружно, но вяло.

– Выше поднимаем ноги, не навоз месите ведь! Между пяткой и землей ровно пятнадцать сантиметров, у кого будет хоть на миллиметр больше или меньше, получит персональное задание! – ругался худой старослужащий.

Отделение расходовало последние силы, а до обеда оставалось целых сорок минут.

14:58

Строевая подготовка продолжилась и после обеда, на этот раз «парад» принимали оба «дедушки». Свой наблюдательный пунктони оборудовали в прохладной тени, где лежали на шинелях и отгоняли от себя надоедливых мух. «Дедушки» почти дремали, изредка поглядывая на марширующих на солнце солдат.

– Что-то наши «духи» совсем обленились, - заметил худой, зевая.

– В натуре, Витек, - подтвердил толстый, - Надо бы их расшевелить немного, а то совсем оборзеют.

Худой «дедушка» кряхтя, поднялся, почесал комариный укус на локте и крикнул:

– На месте стой! Раз, два!

Отделение послушно замерло.

– Ефрейтор Лагшин!

– Я!

– «Дедушки» скучают, так что дуй за инструментом, а остальные – кругом! На месте шагом марш!

Через минуту ефрейтор появился с гитарой.

– В общем, так, - повысил голос, - Лагшин играет, остальные поют громко, как в опере. Увижу хоть одну закрытую пасть, строевая повторится еще и завтра. Начинай, Лагшин! Давай нашу – «дембельскую»!

Ефрейтор заиграл простенький мотив, а отделение на разные лады затянуло старейшую «дембельскую песню»:

Чирик-ку-ку! Чирик-ку-ку!

Скоро дембель «старику»!

15:40

Конкурс «строевой песни» шел почти час. Отделение, шагая на месте, пело любимые песни «дедушек» под аккомпанемент ефрейтора.

– Ладно, - смилостивился толстый, - Пока всем разойтись, а ты, Лагшин, молодец, хорошо лабаешь, можешь валить в расположение.

Пока солдаты наслаждались неожиданным перерывом, «дедушки» принялись беседовать о личном.

– Слышь, Витек, - спросил с ехидцей толстый, - А хотел бы ты жену «старлея» в натуральном виде без одежды увидеть?

– Как это? – проявил живой интерес худой, ещё пару секунд назад он едва не заснул.

– Очень просто, - пояснил толстый, - Вчера мы с нашим прапором самогона бухнули. Его расперло капитально, и он давай мне загонять о том, о сем, заодно и поведал, что в котельной есть дыра, он ее сам пробил и через ту все видно, что в бане делается!

– Во извращенец наш Нетупейко! – воскликнул Витек.

– Ну, так как, - спросил толстый, - Идешь со мной в субботу в котельную?

– Базаров нет, Санек!

– Значит, доживем до субботы!

«Дедушки» погрузились в дрему, но вдруг худой громко спросил:

– Слышь, Санек, а когда мы в бане моемся, он случаем за нами не подглядывает из этой котельной?

– Кто «он»? – переспросил толстый.

– Прапор, кто же еще!

– Не знаю…

Спустя секунду оба «дедушки» впились в свои животы и, гогоча, покатились по траве. Солдаты облегченно вздохнули, если «деды» смеются, значит, у них хорошее настроение и есть шанс, что строевая продлится недолго. Но все надежды рухнули с появлением Нетупейко, принявшего уже третий раз свои «боевые» двести грамм самогона.

– Витек! Санек! - забасил он и воздух наполнился запахом «первача», - Я думал, что вы «деды» настоящие, а вы … (остальные его слова не подлежали никакой цензурной обработке).

– А в чем дело, товарищ прапорщик? – в один голос спросили оскорбленные «дедушки».

– Я только что имел возможность наблюдать «бычок» возле моих складов!

– Все ясно, товарищ прапорщик, - вскочили «дедушки», - Виновных найдем, накажем, «бычок» ликвидируем.

– А ну, становись! – заорал Витек.

Отделение еще не знало о произошедшем ЧП, но по дикому крику поняли, что неприятности этого дня обрели свое мучительное продолжение.