Индейцы ехали впереди и не слышали веселых шуток, которыми обменивались их белые друзья. Профессор первым понял неуместность этого разговора. Оскорблением духов они могли навсегда оттолкнуть от себя темнокожих проводников.

— Хватит, болтуны! Не забывайте о суеверии наших охранников.

Слова профессора напомнили путешественникам о реалиях. Все притихли, насторожились. Стальное небо дышало убийственной жарой, и дорога казалась бесконечной. Мало утешали и слова Ильи, что здешние льяносы — это лишь небольшие проплешины среди лесов.

Вокруг раскинулась мертвая равнина. Не видно было ни одной птички. Даже ящерицы спрятались между камнями. Низкие кусты бросали жалкую тень. Глубокая тишина царила вокруг.

Вождь племени Палех поднял руку, и отряд остановился. Касик приложил ладонь ко лбу и начал пристально вглядываться вдаль. Три его сына, почти одинаковые с лица, вырвались вперед.

Тумаяуа не едет со старшими братьями. Они пренебрегают им. Что ж, пусть пренебрегают. Он презирает их за короткий ум. Разве они видели то, что пришлось увидеть ему? Разве они бывали дальше Великой реки? Они умеют стрелять из духового ружья, а он, Тумаяуа, научился владеть пистолетом. Он ездил в настоящем поезде, который грохочет так, словно молния бьет в старое дерево матамата.

Пусть едут себе вперед и ищут воду. Он, Тумаяуа, держаться ближе к белым. Вот их парень со странным именем Олесь в десять раз умнее старшего брата Лупу. Да где там! В сто, в двести раз! Он знает, какие люди живут за большим морем. Он даже летал на самолете. И говорит, что было совсем не страшно. Только тошнило немного, как в шаткой лодке куриаре, попавшей в воронку.

Эге-ге-ге! Лупу подает какой-то знак. Видно, нашел воду.

Тумаяуа пришпоривает своего осла.

— Сеньор Олесь! Догоняй меня! — кричит он парню. — Вода!

Отряд ускоряет передвижение. Впереди тень и долгожданный покой.

Через полчаса большой костер полыхает среди рощи. Небольшие пальмы с верхушками-веерами охраняют покой путешественников, как почетная стража. В глубокой котловине у бамбуковых кустов сине поблескивает чистая родниковая вода.

После тяжелого перехода, после невыносимой жары сон быстро одолел путешественников.

АПИАКА ИДУТ ПО СЛЕДУ

Олесю не спалось. Небо светилось звездами. Казалось, оно вперило в парня мириады глаз. Ночь подкрадывалось со всех сторон и пугала таинственным шелестом. Трудно сопели ослы. Журчал ручеек. Шелестели листья. Устало фыркали лошади. Спросонья покрикивали обезьяны.

Вдруг Олесь насторожился, ему послышалось, будто где-то недалеко жалобно плачет маленькая девочка. В ее тоненьком голосе слышалась глубокая тоска. Минутами плач становился вполне выразительным.

Парня заполонили тревожные мысли. Может, экспедиция расположилась у самого поселка, не заметив за кустами хижин? А может, ночью недалеко от них остановился какой-то отряд каучеро и тоже разбил свой бивуак?

— Вы слышите? — наконец не выдержал Олесь, поднимаясь в своем гамаке. Парню никто не ответил. Опять донеслось жалобное нытье. — Послушайте, кто-то плачет!

Зашевелился Бунч.

Профессор во сне хрипло спросил:

— Что случилось?

— Кто-то плачет... послушай, вон там...

Возле гамака Олеся неожиданно выросла стройная фигура Тумаяуа. Индеец успокаивающе коснулся плеча своего белолицего друга. Беспокоиться не стоит. Никто не плачет.

— Но послушай, — с обидой в голосе прошептал парень.

— Так плачет маканилья, пальма маканилья.

Профессор коротко пояснил со своего гамака:

— Тумаяуа прав. То стонет под ветром пальма маканилья. Особенно ночами, среди осторожной тишины, ее звуки очень похожи на рыдания. А вообще, как видишь, в этой стране плачут не только люди, но и деревья.

... Прошел час, второй. Сон бежал от Крутояра. В москитеро трудно дышалось. Слышался монотонный шум листвы. Сквозь сетку было видно бесконечную россыпь звезд. Профессор смотрел на далекие звездные миры, и ему казалось, что от них веет на него прохладой вечности.

Вдруг Крутояр услышал чьи-то вкрадчивые шаги. Кто-то приближался к лагерю. Обезьяны на деревьях, почувствовав опасность, замолчали.

Профессор напряг слух. Кто подкрадывался к ним? Друг или враг?

Поднявшись на локоть, Крутояр увидел недалеко от пальмовой рощи человеческую фигуру. Собственно, он увидел только силуэт. Профессор замер от напряжения. Опасность показалась ему такой реальной, что он на несколько минут потерял самообладание.

В этот момент из-за дальнего леса показался рожок месяца, и сразу же тусклый свет выхватил из тьмы четкие абрисы человека. В лагерь осторожно подкрадывался индеец с луком и пучком стрел в левой руке. Правой рукой он как бы прощупывал вперед тьму.

Человек время от времени приседал и долго всматривался в сторону пальмовой рощи. Затем снова поднимался и делал несколько неслышных шагов. Лунный свет сверкал на его голом теле.

Не могло быть сомнения: в лагерь приближался враг. "Неужели Палех не поставил никого на стражу? — подумал Крутояр. — Странно, индейцы же такие осторожные".

Профессор осторожно вытащил из-под подушки револьвер, наклонился к земле и начал потихоньку вылезать из гамака. В то же время его глаза неотрывно следили за врагом. Черная фигура замерла у дерева, притаилась, прислушается. В сердце профессора закипает гнев, руки по-молодецки напрягаются. Сейчас, сейчас он его...

И вдруг откуда-то сбоку, как ветер, вылетает Тумаяуа. Вот кто был на страже! Вот он, молодец, вероятно, давно выследил опрометчивого лазутчика, хорошо изловчился и, выбрав удобный момент, свалил его на землю. Резвятся, бьют друг друга, стонут от напряжения. От озера бегут дети Палеха, на поляне суета, удары, приглушенные крики...

— Тумаяуа! — Бросается вперед профессор. — Где ты?

Юноша стоит с опущенными руками, глаза его горят злым упорством. Врага нет. Убежал. Слышен удаляющийся топот ног.

Весь лагерь на ногах. Старший из сыновей вождя — Лупу — опустился на колени и начал рассматривать следы, которые оставил после себя зловещий гость. Он припал к земле и, как охотничья собака, обнюхивал каждый камешек.

Бунч возился с вещами. До Крутояра доносилось его монотонное бормотание, в котором можно было уловить только одно слово: конец! Затем тучная фигура Бунча мячом выкатилась из-за бамбуковых зарослей, и Крутояр совершенно определенно услышал ропот:

— Конец нашей жизни! Конец! Зачем мы встряли в эту историю?

Меж тем старший сын Лупу, изучив следы, взволнованно посмотрел на отца и чуть слышно произнес:

— Ганкаур!

Вождь невольно потянулся к луку. Тумаяуа втянул голову в плечи и наёжился, как дикая лесная кошка. Ганкаур! Тревожный шепот ветерком пронесся между индейцами. На их лицах проступил страх.

— Объясните мне, в чем дело? — обратился к Тумаяуа профессор.

— Ничего не знаю, сеньор, — все еще тяжело дыша, сказал Тумаяуа. — Лупу увидел на земле следы людей апиака... он нашел стрелу их воина, смоченную кураре.

— Очевидно, тот потерял ее?

— Нет, сеньор, апиака всегда оставляют после себя отравленные стрелы, когда делают боевой вызов врагу.

— Значит, апиака идут по нашему следу? — вдруг нахмурившись, сказал профессор.

Тумаяуа ничего не ответил и подошел к отцу. Индейцы начали совещаться. Они говорили между собой быстро, страстно, иногда споря, иногда утвердительно кивая головами. Раз за разом старый вождь Палех показывал рукой куда-то в темноту и произносил зловещее слово "Ганкаур".

Каждая минута теперь решала их судьбу.

Тумаяуа приблизился к Крутояру.

— Мощный касик людей арекуна, — заговорил он в несвойственной для него торжественной форме, — немедленно отправляется в путь.

Через несколько минут были растреножены и загружены ослы и лошади, и маленький отряд снялся с места. Вождь Палех и двое его сыновей ехали во главе колонны. Тумаяуа, его старший брат Лупу и Самсонов прикрывали колонну сзади.