Юрий Бедзик

Шаткая, призрачная тень пробежала через лужайку и поднимается по лестнице на террасу дома. Еще две тени отделились от мрачной стены леса и согнувшись спешат за ней.

— Юката, поставь антенну! — приказывает тихим, тревожным голосом тот, что первым вбежал на террасу.

Змеино-гибкое тело индейца, сверкая в лунном сиянии, быстро взлетает по стволу пальмы на гасиенду. Шелестит банановая листва. Тонкий шест поднялся над крышей.

— Готово, сеньор!

Шуршащая тень птицей оседает на землю, слышны ее легкие шаги, скрип лестницы.

Между тем высокий мужчина в широкополой шляпе-сомбреро, переступив порог дома, вынимает из кармана фонарь и начинает быстро, лихорадочно ощупывать светом пол. Трепещущее пятно прыгает в угол, причудливо переламывается и вдруг выхватывает из темноты завернутый в брезент продолговатый ящик.

— Аппарат цел! — радостно восклицает человек в сомбреро. — Ну, парень, помоги мне поставить эту вещь на стол. Мы должны успеть... У нас еще есть время...

Тяжело дышат груди, две пары рук осторожно ставят аппарат на стол. Человек в сомбреро присоединяет батареи. Если бы успеть!.. Надо во что бы то ни было бросить в далекий мир несколько страшных, невероятных слов... Пальцы неумело нащупывают ручку, такие длинные, словно бы даже прозрачные пальцы с сухой кожей. Поворачивают ее, крутят, отлаживают что-то, настраивают. Только эти пальцы сейчас и видно в комнате, только они и живут в этом темном мире, в этой наполненной тишиной пустоте.

Мигают индикаторы, светится шкала.

— Юката, что там, на улице? — поворачивает к индейцу голову человек в сомбреро.

— Флорис на страже, сеньор.

— Ладно. Закрой дверь. — Мужчина наклоняется над аппаратом: — Слушайте, люди чести и доброй воли. К вашему сердцу обращается доктор Ван-Саунгейнлер...

Сквозь приоткрытую дверь просовывается голова. Это Флорис, тот, что караулил у гасиенды. Матово поблескивают обнаженные плечи и длинные черные волосы. Бронзовая шея напряжена.

— Что там, Флорис? — спрашивает Ван-Саунгейнлер. — Что случилось? Почему брат Флорис оставил свой пост?

— Я слышу шаги... Много людей... И кони... Они уже в долине...

Ван-Саунгейнлер нервно отмахивается. Брат Флорис должен немедленно идти на улицу. Но индеец стоит в дверях.

— Они уже близко, сеньор!..

Человек в сомбреро крепко держится за приспособления. Голос его взвивается до гневных нот:

— Я, доктор Ван-Саунгейнлер, обращаюсь к совести и сердцу всех честных людей мира. Трагическая тайна сельвы раскрыта. У горы Комо на последней тропе инков совершено преступление. Массовый геноцид подтвержден фактами. Человечество должно знать...

Во дворе слышны тяжелые шаги. Трещит опрокинутый забор.

— Они окружают гасиенду! — кричит Флорис с ужасом в голосе, вбежав в помещение и изо всех сил наваливаясь на дверь. — Скорее, сеньор!

— А как же аппарат?

— Они схватят вас. Спасайтесь, сеньор!

Индейцы срывают с окна жалюзи. Лунный свет хлюпает им в лицо, заливает грудь, плечи. Юката выпрыгнул первым. За ним — Ван-Саунгейнлер. Замыкающим Флорис.

Красные глазки-индикаторы испуганно дрожат в темноте.

Удары прикладов сотрясают дом. Распахнулась дверь. Свет фонаря пронизывает комнату.

— Карамба! — восклицает темная фигура. — Птичка вылетела из гнезда. Опять мы опоздали, капрал. Этим дьяволам помогает сама сельва.

Брошенный аппарат равнодушно хлопает огоньками. За окном в голубом лунном сиянии грозно шумит безбрежный океан ночи.

Над городом — бесцветное, выжженное небо. Солнце дрожит, млеет, словно сгусток огненной лавы.

У конной статуи Боливара неподвижно стоит полицейский. Черные металлические глаза лошади уставились в безлюдную площадь. Кажется, вот-вот чугунный скакун сбросит своего гордого всадника и, яростно встав на дыбы, полетит в далекие горы, где, окутанные туманом, дремлют черные леса, где бушуют водопады и хищная пума подстерегает свою жертву.

Профессор Крутояр идет медленной, усталой походкой, глаза опущены вниз, лоб изрезан задумчивыми морщинами. Слишком много слепящего света на этой улице, лучше смотреть себе под ноги.

У статуи Боливара он останавливается. Ему кажется, будто кто-то, крадучись, идет за ним следом. Профессор оглядывается, но никого не видит.

В памяти его всплывает недавняя поездка, долгие дни изнурительного блуждания по льяносам и тропическим дебрям. Там, в самых глухих уголках Оринокской долины, его тоже не оставляло ощущение, что за ними следят, чьи-то невидимые, зоркие глаза тянутся за каждым их шагом, взвешивают каждый их поступок, прислушиваются, следят, берут себе на заметку. И врач Бунч, тучный, с отяжелевшим лицом человек, тоже жаловался, что с тех пор как они отправились в путешествие по Ориноко, ему все время кажется, что за ними кто-то следит. Только молодой, лихой географ Илья Самсонов и сын профессора Олесь не знали никаких волнений, воспринимая путешествие просто и непосредственно как изменчивое, увлекательное кино.

Сейчас они все отдыхают в гостинице. Завтра утром самолет поднимет их в воздух, и они, взглянув в последний раз на сонные воды Ориноко, отправятся дальше на юг, где их ждут новые приключения, новые опасности и открытия.

Крутояр вытер платком лоб. От серых пыльных плит тротуара несло жаром. Белые домики с плоскими крышами прятались в прокопченных, сизо-желтых зарослях акаций.

Десятидневная поездка по Ориноко принесла возглавляемой Крутояром экспедиции много интересных неожиданностей. Экспедиция встретила людей из наполовину вымершего индейского племени каража, нашла замечательную коллекцию старинных вещей народа тупи, собрала немало редкостных образцов местной флоры и фауны, исследовала рельеф Оринокского нагорья. И все-таки Крутояр хорошо знал, что их открытия были только каплей в море того богатства, которое таила от человека неразгаданная земля Оринокского бассейна.

Теперь их ждали еще более тяжелее дороги — просторы Амазонки. Короткий прыжок самолетом — и снова вода, жара, лес. Пока мутные волны большой реки не вынесут их к безбрежному Атлантическому океану...

Вот и порт. У деревянного причала покачивается неуклюжий, старинного изготовления корабль с высокой трубой, которым они прибыли сюда из Сан-Феличе. Капитан, добрый, старый дед в поношенном кителе и обвисшей серой шляпе, относился к ним с уважением. Что-то не видно его на палубе, наверное, сидит где-то в баре и за стаканом дешевого мартини перебирает свои невеселые мысли.

В порту не так ощутимо удушье. Река чуть заметно клубится. Плывут по волнам бензиновые пятна, на берегу, у гранитного пирса, бултыхается детвора. Томная тишина, покой, солнечная прозрачность.

Крутояр склонился на деревянные перила, глаза его остановились на улицах города, на цинковых крышах, на острых шпилях каменных церквушек, на стройной телевизионной антенне. Древность и современность. Все здесь вместе, все сплелось, смешалось...

— Оставь меня в покое! Надоела твоя болтовня! — восклицает кто-то рядом.

Крутояр оборачивается на эти слова. Двое мужчин в потертых костюмах стоят совсем близко и смотрят на реку.

— Ты зря, парень, кочевряжишься! — пытается убедить в чем-то своего товарища невысокий рабочий с темным, задумчивым лицом. — Бросай свое Бакарайбо и поехали на Сан-Фелис. Американцы платят на железных рудниках доллар в день. А бывает и по полтора.