Только злой дух Курукира мог совершать такие ужасы. Мулаты были твердо убеждены в этом. Курукира, злой дух болот и лесов, рек и неба, жил в их воображении, как двуногое существо, одна нога которого была похожа на человеческую, а вторая — на ногу ягуара. Непролазные чащи служили ему домом, в небесной вышине он охлаждал свое тело. Переполненный неуемной злобой, он всегда искал людей, случайно заблудившихся в сельве. Это он издавал таинственные лесные звуки, которые сводили путешественника с ума, это он превращался в сказочных чудовищ, в ночные призраки и видения, это он заносил корабли в страшную круговерть, это он в грозовые ночи поджигал молнией дома бедных пеонов.
Курукира пришел на "Виргинию" и погубил ее людей. Курукира готовил беду "Голиафу".
Поэтому и шептал молитвы высокий мулат.
Возможно, страх сидел и в душе капитана Пабло, но он набрался мужества и первым шагнул на ступени трапа, которые вели в трюм. За ним тяжело ступал Крутояр, Самсонов крепко сжимал в кармане револьвер, который дал ему капитан.
В тесном проходе было душно и темно. Тусклый фонарь, оставленный, наверное, с ночи, скупо освещал грубо обтесанные стены. Трюм был загроможден мешками с вяленой рыбой — юккой.
— Да хранит нас матерь божья! — Дрожащим голосом прошептал Пабло, скрестив на груди руки. Обвисшие поля шляпы бросали на его лицо черную тень.
Географ вытащил револьвер и сделал шаг к Пабло, оставив позади Крутояра. Воинственный пыл толкал его вперед.
— Там, — Пабло показал на небольшие дверцы. — Санта мадонна Кастильская!
— Наш капитан пользуется благосклонностью всех мадонн мира, — пошутил Самсонов.
Крутояр смерил его осуждающим взглядом и приказал капитану:
— Откройте эту дверь!
Но Пабло испугано замахал руками.
— А что, если там засел кто-нибудь с оружием? — торопливо заговорил он, отступая в другой конец трюма.
Крутояр сам берется за дверь. Невольно опускает голову и смотрит на свою белую рубашку — отличная мишень для стрельбы в темноте. Очевидно, об этом подумал и Самсонов, потому что в тот же миг властным движением оттолкнул Василия Ивановича подальше от двери. Кошачьим упругим шагом прошел вперед и, подняв револьвер, схватился за ручку. Открывает дверь осторожно, совсем осторожно. Сначала щель, далее шире отверстие, еще шире. Как там темно! Что бы это могло быть? Вероятно, камера или запасной трюмный отсек. Лучше его закрыть.
— Оставьте, сеньор, — умоляюще говорит капитан Пабло. Он уже и так достаточно напуган. — Ах, сеньор, куда вы идете?
Но Самсонов почему-то внимательно прислушивается. Он, кажется, услышал что-то. Он весь насторожился.
И вдруг отшатнулся назад. На лице у него — удивление и настороженность.
— Там... кто-то стонет...
— Давайте сюда фонарь, капитан, — сказал Крутояр.
Самсонов пришел в себя от первой неожиданности, потянул к себе дверь и вошел в небольшую, совсем темную каморку.
— Фонарь! — кричит из мрака. — Шею себе здесь свернешь. — И вдруг в его голосе прорывается дрожь. — Человек! Скорее фонарь!
Когда Пабло внес фонарь и свет залил каморку, все увидели на полу неподвижное женское тело. Женщина лежала на животе, широко раскинув руки. Черные волосы рассыпались по ее плечам.
Женщина пошевелила плечом и болезненно застонала.
— Живая! Живая!
— Сюда ее! На палубу!
— Куда ранена? Смотрите, вот рана. В грудь... и на виске кровь.
Женщину осторожно вынесли на палубу, положили возле капитанской рубки.
Ее лицо было желтое, словно воск. Окровавленная прядь волос прилипла к высокому лбу.
Профессор Крутояр встал на колени, нащупал пульс. Посмотрел, в ее закрытые глаза, задержал взгляд на густой черной брови.
— Она жива, — крикнул Бунчу, который все еще стоял на высокой палубе "Голиафа", — без сознания... тяжело ранена. Идите осмотрите ее.
После того как Бунч осмотрел и перебинтовал раненую, ее перенесли в тесную каморку капитана Пабло. Женщина все еще была без сознания, хотя, казалось, дыхание ее немножко выровнялось и смертельная бледность на смуглых запавших щеках уступила место легкому румянцу.
— Олесь! — Понизив голос до шепота, приказал Бунч. — Быстро принеси мне мой чемоданчик с инструментами. А вы, Василий Иванович, позаботьтесь о горячей воде. Я попробую сделать все, что можно... Надо обязательно достать грелку, что-нибудь теплое.
Раненую обложили горячими бутылками. Бунч сделал ей укол. Женщина стала дышать ровнее, но сознание не возвращалась к ней.
— Тяжелая потеря крови, — мрачно констатировал врач, вставая с постели. — Рана ужасная, я бы сказал — смертельна. Очевидно, женщину ранили где-то вечером, и она всю ночь пролежала без помощи. Нужно перелить кровь. Понимаете? Только это спасет ее.
— Но вы не знаете ее группы, — добавил профессор.
— Да, я не знаю ее группы, — сказал Бунч и еще ниже опустил голову. — Первая группа... первая... — Последние слова он пробормотал почти шепотом, будто прикидывая что-то в мыслях.
Крутояр вышел на палубу. Солнце уже поднялось высоко. Из-за леса наползла черная туча. "Будет дождь, — подумал Крутояр. — Скорее бы дождь, потому что нечем дышать. Как тяжело на этой реке, среди этих пустынных берегов!"
Он прошелся по палубе. "Виргиния" печально покачивалась возле носа "Голиафа".
— Зацепилась кормой за поваленное дерево, — сказал рядом капитан Пабло. — Иначе бы ее давно понесло вниз по течению. Нам надо покинуть это место, сеньор. Немедленно оставить. К дьяволу плохое место!
Крутояр отвернулся. Ему не хотелось слышать сейчас плаксивый голос капитана Пабло. Он ушел под тент и лег в гамак. Лежал и думал.
"Надо действительно что-то делать". В этот момент он увидел Бунча, который вышел из капитанской каюты. У него было удовлетворенное лицо. В белых штанах, в рубашке с короткими рукавами он чем-то напоминал приземистого мальчика-подростка.
— Что случилось? — Спросил Крутояр, поднявшись с гамака. — Ей лучше?
— Она пришла в себя, — сказал Бунч тихим тоном и осторожно оглянулся на двери капитанской каюты. Приложил ко рту свой толстый палец. — Умоляю вас, молчите!
Крутояр вскочил на ноги.
— Я могу пойти к ней? — Спросил он взволнованно.
— Нет, Василий Иванович, дайте ей покой. Ее состояние тяжелое, угрожающее.
— Кирилл Трофимович, сделайте все возможное, чтобы она... вы понимаете меня... Если надо, возьмите мою кровь. Правда, у меня вторая группа, у Самсонова — тоже...
— Вторая, третья — все это не то, — задумчиво сказал Бунч. — Ну ладно, Василий Иванович, я скоро позову вас.
Прошел час. Солнце стояло в зените. Лес дремал, окутанный легкой дымкой. Река сияла мерцающим блеском.
Бунч приболел. Не жалуясь никому, лег в свой гамак и попросил холодной воды. Капитан Пабло принес ему полный ковшик. Оказывается, у него на самом дне в трюме стояла бутыль с водой.
— Что с вами, Кирилл Трофимович? — Спросил Крутояр Бунча. — Может, у вас лихорадка? Вы, конечно, лежите, а я пойду к больной...
Бунч улыбнулся самыми уголками побледневшего рта.
— Идите, посмотрите на нее, но не будите. Она снова уснула. Ей стало легче. Признаюсь вам, коллега, я ей перелил кровь, свою кровь, и боялся. У меня первая группа, годится для всех, но, знаете, чего не случается...
— Вы влили ей свою кровь?
— Что же тут удивительного, — пожал плечами Бунч. — У вас вторая группа, у Ильи, кажется, тоже вторая, вы так говорили, а у меня первая. Не умирать же женщине!
Профессор Крутояр взял в свои ладони толстую руку Бунча, молча пожал ее. Что он мог ему еще сказать?! Добрый, ворчливый Бунч!
Капитан Пабло пришел под тент. У него замкнутое, немного сердитое лицо. В тоненьких складках у рта затаилась решительность. Он сказал, что надо оставить "Виргинию". Могут быть неприятности...
— Нет, нет, Василий Иванович, — запротестовал Бунч, услышав, чего хочет капитан. — Скажите ему: подождем еще час. Скоро проснется больная. Может, она поможет нам кое-что выяснить.