Но испытания на этом не кончились. За стеной, на фоне хохота, шума, казалось, было тихо. И действительно, там тихо стояли, не куря и не разговаривая против обыкновения, сотни четыре солдат и сержантов. Это было время, когда интеллектуальный уровень рядового и сержантского состава в армии вообще, а в воздушно-десантных войсках ввиду специфики отбора в частности был очень высок. Солдаты, сержанты в массе своей — это вчерашняя студенческая братия, умная, всесторонне развитая, все как один гордящаяся службой в ВДВ, бывавшая не раз в горячих делах, испытавшая на своей шкуре все прелести нашего перестроечного времени, десятки раз оказавшись вместе со своими командирами в нештатных, нестандартных, не описанных никакими уставами ситуациях, видевшая всю искусственность создаваемых ситуаций, оскорбленная до глубины души, как они считали, возложенными на нее жандармскими функциями. Они обожали и ценили своих командиров. Общественное сознание офицерской и солдатской среды слилось воедино. Это был единый организм. Такого не было даже в Афганистане. Никогда до… и никогда после я не видел такого душевного единения. Дай Бог, чтоб мы когда-то дожили, возрождая российскую армию, до такой психологической атмосферы; такой воинский организм победить нельзя. Мы ступили за порог, масса колыхнулась, мгновенно замкнула огромный полукруг. Холодно и зло поблескивая глазами, засыпала прокурора умными, с издевкой вопросами. Вопросов было много, но, как ни странно, в базар это не превратилось. Как уж оно получилось, не знаю, но следовал один вопрос, едва он заканчивался — другой, третий… пятый. Прокурор что-то пытался объяснять, потом махнул рукой и сломался. Понять его было нетрудно. За спиной — «дружественно» настроенные офицеры, перед глазами — «не менее дружественно» настроенные солдаты.
Поняв критичность ситуации, я громко объявил: «Ввиду сильных магнитных бурь и непрекращающихся взрывов протуберанцев на солнце ответы на вопросы переносятся на более позднее время. Время будет сообщено дополнительно. Освободите проход». Пока народ соображал, какая взаимосвязь между магнитными бурями, протуберанцами и ответами на вопросы и вообще что такое городит командир дивизии, проход освободили.
Мы прошли к машине, генерал кивком, не подавая руки, попрощался и уехал. От клуба донесся дружный хохот, по-видимому, сообразили насчет протуберанцев…
Через час начались звонки.
— Товарищ полковник, Александр Иванович, верните охрану. Без соли съедят ведь, вырежут… Шеф вообще мужик хороший, только его чего-то занесло, перенервничал, видать.
А я ответствовал:
— В течение суток жду звонка с принесением извинений. Сутки и одна минута — и вопрос охраны может быть решен только личной явкой вашего шефа.
Часа через четыре позвонил генерал. Ребята-следователи, видать, его порядком изгрызли, потому что тон у него был совершенно другой.
— Александр Иванович, вы знаете, я до сих пор не могу понять, что же у нас произошло. Черт знает что такое! Наверно, действительно, в ваших словах о магнитных бурях есть доля истины. Я приношу свои извинения вашим офицерам. Тут, знаете ли, издергали всего. Попробуйте меня понять. Я вам гарантирую, что мы разберемся во всем спокойно, беспристрастно и… я вас попрошу, верните охрану, работать надо!
Расстались мы почти друзьями. Минут через двадцать взвод вернулся к прерванному исполнению служебных обязанностей. Действительно, разобрались спокойно. Любители пива и кофе (поскольку факт имел место, но похищенное было тут же возвращено) были представлены к увольнению и уволены за дискредитацию.
Дня через три я побывал у следователей. Количество заявлений с заголовком «Перечень преступлений…» исчислялось тысячами. Причиненный ущерб — десятками миллионов рублей. Разобраться во всем этом было решительно невозможно. Обросшие щетиной, нервные, худые, исписавшие тысячи страниц протоколов с самыми противоречивыми показаниями следователи; доведенный до белого каления их предводитель.
Как уж там они выходили из положения, не знаю — скорее всего никак. Для очистки совести группа следователей в количестве 5–7 человек в сопровождении офицеров управления командующего ВДВ облазила все машины во всех парках (надо думать, искали награбленное), но прямо об этом не говорили, легенда была: изучение технического состояния в предвидении марша. Ничего не нашли и, сопровождаемые презрительным молчанием, ретировались.
Конец января 1990 года характеризовался переносом напряженности из центра в провинцию. Информация сыпалась множественная и неутешительная. Волнения в Нефтечале, в Астаре, свергнута советская власть на юге Азербайджана, в Джалилабаде. Захвачено то, разгромлено это, разогнаны советы — там, разогнана милиция, сожжен горисполком… В общем, жизнь била ключом и все по голове.
Все описывать — утомительно, длинно, да и смысла нет. Целесообразно остановиться на некоторых наиболее показательных моментах. Если память не изменяет, 25 января последовал звонок командующего ВДВ генерал-полковника В. А. Ачалова:
— В Джалилабаде свергнута советская власть. Тебе придается дислоцированный на аэродроме Кала вертолетный полк. Думай, что делать с Джалилабадом. Решение доложить!
Что тут думать, как говорят, трясти надо! Вызвал командира вертолетного полка. Полковник оказался приятный во всех отношениях, в Афганистане побывал дважды, на колодке — орден Боевого Красного Знамени и две Красные Звезды, шрам через щеку. В общем-то, что надо. Спланировали операцию быстро и без затруднений. Я доложил решение, оно было утверждено. С рассветом 26 января с аэродрома Кала снялись и взяли курс на Джалилабад 5 вертолетов МИ-8. На борту каждого находилось 15 человек: каски, бронежилеты, три ротных пулемета, три гранатомета АГС-17, автоматы с подствольниками. Экипаж каждого вертолета с первого взгляда вызывал глубочайшее уважение. Трогать такую организацию без самой крайней нужды не хотелось. Задача каждой группы перехватить в определенном месте одну из пяти входящих в город дорог. Всех впускать — никого не выпускать. С интервалом в 15 минут с аэродрома снялись еще 16 вертолетов разных модификаций. На Джалилабад ушел усиленный парашютно-десантный батальон, который возглавлял ввиду чрезвычайных обстоятельств командир Тульского полка полковник В. И. Орлов. Все прошло как по маслу. В строго установленное время дороги были перехвачены, десант высадился без потерь, взял под охрану все объекты жизнеобеспечения города. Орлов доложил следующую, небезынтересную ситуацию. Все оказалось проще и банальней, чем докладывалось и представлялось. Воспользовавшись буквально висящей в воздухе атмосферой неуверенности, неопределенности, страха, десяток энергичных и предприимчивых мужичков с уголовным прошлым (при молчаливом непротивлении господ обывателей) разгромили горисполком, сожгли горком, разогнали школу милиции. Возмутительно то, что школа милиции насчитывала до 150 человек и была вооружена автоматами. Но доблестные стражи порядка (как действующие, так и будущие) не оказали ни малейшего сопротивления. В панике бежали из города, дружно побросав автоматы в какую-то запруду глубиной 17 метров.
Уголовнички во всеуслышанье объявили, что советская власть низвергнута, к власти пришел народный фронт в их лице, в течение суток выкачали у руководителей предприятий и частных лиц более 350 тысяч рублей на «нужды народного фронта» и, держа ушки на макушке, с появлением первых вертолетов успешно ударились в бега. Дома и стены помогают.
Орлов доложил, что собравшиеся на главной площади города многочисленные граждане тепло и сердечно приветствовали батальон, сразу же избрав его, полковника Орлова, председателем горисполкома. Немножко подумав, все партийные и беспартийные дружно проголосовали за избрание его секретарем горкома и, по некотором размышлении, назначили начальником милиции города. Никто не освобождал Вадима Ивановича от обязанностей командира полка, и вообще он туда летел воевать, а тут такой почет, уважение, радушие и гостеприимство, такое высокое доверие. Вадим Иванович, несмотря на могучую фигуру и крутой характер, несколько растерялся. И доклад по обстановке завершил простым человеческим вопросом: «Что делать-то?» Дело прошлое: когда я слушал его доклад по радио — давился от смеха, хотя прекрасно понимал, что Орлову не смешно. На классический вопрос «Что делать?» я дал почти классический ответ: «Оправдывать доверие!»