Тот только промычал в ответ.

— Дай-кось, я его снова посцекоцу! — предложил Семен.

Поводчик в ужасе дернулся и застонал.

— Письмо лекарю кто дал? — продолжал Матвей.

В ответ снова раздалось мычание.

— Может, дыхалка у него помялась и теперь на одно мыцание наладилась? — обеспокоился Семен.

— Ладно, пущай отойдет, — решил Матвей, кликнул лекаря и показал ему на кровоточащую руку Семена.

В Просини проснулась прежняя спесь.

— Я есть гранде медико[22]. Я лечу только батюшка грандуче и их фамилья[23], — залопотал он.

— Замолкни! — сурово одернул его Матвей. — Разберемся, «какой батюшка» ты лечишь, и «какой папочка» служишь. Сполняй свое дело, а ты, Сеня, постереги их обоих, пока я Василия гляну.

Двор загородного дома уже не был пустынным, как прежде. Великокняжеские дружинники, приезжие купцы, домашняя челядь, сбившись в небольшие кучки, шептались и тревожно поглядывали на верхние покои, где происходило «смертоубойство». Это многолюдье не скрыло, однако, для Матвея исчезновение скоморошьего возка. «Неужто выпустили?» — мелькнула у него отчаянная мысль. Он бросился к воротам, но столкнулся на пути со встревоженным воротным стражником.

— Где возок? — уже не надеясь на хорошие вести, спросил Матвей.

— Старшой приказал выпустить! — Стражник перевел дух и продолжил: — Только сумление на меня взошло— шибко быстро покатились, вроде как бежать настроились… и один с купеческих к ним в возок сиганул… Длинный такой, в красной шапке…

— Да ты же, дурень, самого главного злодея из наших рук упустил! — скрипнул зубами Матвей. — Несть тебе головы, коли всех тотчас не вернем сюда! — Он протяжно свистнул и крикнул подбегающим дружинникам — Удрали от нас веселые, а с ними купец в красной шапке! Нужно всех злодеев сюда возвернуть! Давай, ребята, вдогон! Кто с добычей — тому награда!

Дружинники бросились к коням, а Матвей поспешил к погребу. Он резко открыл дверь и, всматриваясь в прохладную, чуть озаренную снизу тьму, позвал Василия. Ответом ему была тишина. Он позвал громче и услышал слабый стон. Матвей бросился вниз по осклизлым ступеням, достиг подвала, набитого огромными бочками, и в мерцающем свете факела увидел два неподвижных тела. Он подбежал к ближнему, приподнял и повернул его голову к свету. Лицо великокняжеского стремянного было залито кровью. Матвей оторвал кусок рубашки, смочил его в вине, вытекавшем из плохо закрытой бочки, и стал осторожно протирать лицо Василия. Тот застонал и медленно открыл глаза.

— Живой, стал быть? — обрадовался Матвей, щупая его голову.

— Звенит башка, — прошептал Василий и громко охнул, когда Матвей прикоснулся к ране.

— Ничего, браток, потерпи чуток, — начал приговаривать Матвей, смачивая голову и перевязывая ее остатком рубахи. — Больно, — значит, не мертвый. А обидчика твоего мы схватили. Жаль только, веселые на возке удрали, а с ними Федька-вор, что с купцами сюда прибыл. Ну ничего, люди вдогон посланы, авось обойдется…

— Это же я выпустить их разрешил… — тихо сказал Василий. — Кругом, выходит, виноваты… — Он сделал попытку приподняться и попросил: — Слышь, Матвей, помоги!

— Сейчас людей кликну, вынесут тебя, — пообещал ему Матвей.

— Не надо людей… Хоть на карачках, а сам вылезу…

Василий с трудом поднялся, постоял, опершись на плечо Матвея, и медленно заковылял к выходу. С каждым шагом он держался все увереннее, а верхние ступени одолел уже сам, оставив плечо своего спасителя. Вынырнув из подвального полумрака, он зажмурился от ударившего в глаза света, а попривыкнув и оглядевшись, велел стоявшему невдалеке дружиннику подвести коня.

— Ты что удумал? — попытался удержать его Матвей. — Расшибешься, потом собирать труднее будет!

Но Василий был непреклонен.

— Сам нашкодил, сам и исправить должен, — объяснил он. — Коли не достану злодеев, так и вертаться не след… У меня такая злоба на себя, что всю хворь разом вышибло…

Федька Лебедев, не жалея сил, погонял лошадь. Кнут беспрестанно свистел, оставляя пыльные полосы на ее крупе. Но лесная дорога — не для быстрой колесной езды. Возок скакал мячиком, трещал на ухабах и готов был вот-вот развалиться. С косогора скоморох Тимошка первым увидел настигавшее их облако пыли и предупредил:

— Вдогон за нами пустились!

Федька обернулся и понял: не уйти. Дорога шла по правому берегу Яузы. Еще немного, и она свернет на Владимирский большак. В иное время там можно легко затеряться, но сейчас большак малолюден. Нужно было что-то решать, и Федька придумал: он придержал возок у поворота, бросил вожжи Тимошке и спрыгнул в придорожную траву. Продираясь сквозь чащобу, отделявшую дорогу от Яузы, он услышал топот промчавшихся мимо коней и прикинул: «Четверток от часа осталось мне — пока догонят возок, пока узнают, что я убег, пока искать будут…» Он вытянул руки вперед и, прикрываясь от хлестких ветвей, поспешил к берегу реки.

Василий достиг дорожного поворота, когда приметил своих людей, возвращавшихся из догона.

— Упустили? — встревоженно выкрикнул он.

— Куды им деться? — успокоил его один из дружинников. — Малой-то пробовал было в кустовьях схорониться, ну дак у нас — не у Проньки, живо вытащили! Беда одна — купчишка-то по дороге высигнул и дал деру.

— В каком месте — вызнали?

— Здеся указали, на повороте. Сначала запирались— не приметили, дескать, но мы им память укрепили! — Дружинник потряс плетью.

Василий огляделся и задумался: «Отселя ему два пути. Один — прямо, к пристанищу. Тама лодок тьма, по воде уйти можно. Другой — к берегу. Переплывет на тот конец, а в Заяузье Схмолокуры-лешаки живут, народ шальной, кого хочешь схоронят. Будь на его месте, сам бы туда подался».

Он послал часть людей к пристанищу, а сам с остальными повернул к реке. По обрывистой, заваленной буреломом крутизне шлось не ходко, и деревья стегали, норовя попасть в раненую голову, но Василий упорно продвигался вперед. К нему постепенно возвращалась уверенность, а собственная вина уже не казалась слишком большой. «Я нюхом чуял, что злодей с купчишками послан, — думал он. — Кабы не остановили на полпути, давно б на Федьку вышел и все вызнал… А и чернец хорош! — вспомнил он Матвея. — „Ищи человека сухого да легкого“ — высчитал вёдро, а на деле — воды полные ведра».

Река открылась перед ним неожиданно, и так же сразу увидел он в ее водах красную шайку. Пловец уже пересек середину и быстро приближался к левому берегу.

— Уйдет, собака! — сказал ставший рядом дружинник и стал снимать лук. — Стрельнуть бы надо.

— Погоди, — остановил его Василий, — до смерти нельзя убивать, пусть к берегу пристанет, тогда и стрельнем… Дай-ка, я сам, — не выдержал он и взял лук.

Федька уже достиг мелководья, встал на дно, оглянулся и, видимо заметив погоню, тотчас же поспешил из воды. «Пора, а то и вправду уйдет», — сказал себе Василий, натянул лук и тщательно прицелился. Промашку допустить было нельзя, ибо времени для второго выстрела уже не оставалось. Он затаил дыхание, поймал наконечником стрелы правое бедро своей жертвы и тихонько спустил тетиву. Федька, ступивший в этот миг на осклизлую глиняную кромку берега, неожиданно поскользнулся и ткнулся вниз. Тут и настигла его стрела великокняжеского стремянного — она пронзила его со спины и пригвоздила к тому самому месту, на которое он только что ступал.

— Эх! — в досаде крякнул Василий и всплеснул руками. — Опять неудача вышла: убег от меня вор и, кажись, на этот раз вовсе далеко. Стрела верно шла, да кто ж знал, что он землю клевать почнет? Теперь одна надежа, — может, в портищах его что-нибудь найдем.

К счастью, неподалеку в прибрежных кустах сыскалась лодка, и Василий с дружинником без хлопот переправились на другой берег. Беглец и вправду оказался мертвым. Обыскали его с великим тщанием, но, кроме мешочка с деньгами, ничего не нашли. Василий, вспомнив трусоватого Митьку Черного и его купецкую грамотку, щупал и мял красную шапку беглеца. «Должно ведь при нем что-либо найтиться, не за-ради же денег вор убег и жизни лишился», — подумал он, вынул нож и начал вспарывать подклад.