Я причастна к крику Брайна, боевому кличу перенесённой потери, душевной боли, так как нет ничего, что могло бы облегчить его муку и успокоить его страдание. Только Джен могла бы сделать это. Только она могла заставить его чувствовать себя цельным. Я знаю, ибо сама страдаю от такого же недуга. Джен и Брайан тоже были больны — они оба были прокляты больной любовью.

20 глава

Утром я еду длинным путём к ветеринару, так как не хочу проезжать мимо того места. Не хочу знать, стоит ли всё ещё там грузовик под углом на окраине дороги. Не хочу видеть, есть ли на снегу ещё следы от того, как она съехала с дороги. Больше всего не хочу задавать себе вопрос: были ли её последние мысли перед смертью о Брайане.

Теперь дороги расчищены, и гораздо легче маневрировать. Я нахожу путь в ветклинику, даже несмотря на то, что вчерашняя поездки прошла словно в бреду. Моя левая рука перевязана, и я считаю, мне повезло иметь возможность забрать собаку самостоятельно. Счёт за ветеринара и так будет достаточно возмутительным и без добавления стоимости за доставку животного на дом.

Наполеон оживилась, она рада видеть меня. Её шерсть больше не тусклая, и глаза приобрели обычный блеск. Я плачу в клинике наличными — это все мои сбережения от работы в лаборатории и немного с кредитки. Думаю, мне стоило пойти в ветеринарный колледж.

Ей ставили капельницу, сделали пару рентгеновских снимков и дали стероиды. Замечен рост в её брюшной полости, но без биопсии мы можем только предполагать. Я должна буду дождаться Люси, чтобы вернуться домой, ибо у меня нет денег. Хвост Наполеона виляет сильно и быстро, пока мы заезжаем на подъездную дорожку. Напротив гаража припаркована ещё одна машина. Я не узнаю её, но у неё Нью-Йоркские номера. Я глушу двигатель и отстёгиваю ремень безопасности. Затем Лаки выходит из-за дома, и моё сердце останавливается, когда я вижу его.

Его волосы подстрижены под короткий ёжик, и на нём зимняя парка с мехом по краю капюшона. Такой чертовски высокий, великолепный и безумно нужный, этот мужчина может остановить дорожное движение даже скрытый за гигантской зимней паркой. Но он лучше этого, так как это Лаки, мой кузен, мой primo hermano, который знает меня лучше, чем я сама. Весь его стан гласит о мужественности, его облик кричит об уверенности.

Я выхожу из машины и бегу к нему. Он приподнимает меня над землёй и немного кружит перед тем, как поставить на место и невинно поцеловать меня в нос.

— Я скучал по тебе, Ленни. Так чертовски сильно!

— Ты ехал в снегопад? Рехнулся? — допытываюсь я, таща его за руку в дом после того, как мы выпускаем Наполеона, и она бежит впереди нас. Мне нужно достать ключи правой рукой из левого кармана, и повязка вдруг кажется смирительной рубашкой.

— Я выехал прошлой ночью — ну, скорее сегодня рано утром. Сразу после того, как ты позвонила тете Бетти из больницы и рассказала ей об аварии.

— Ты сумасшедший, разве дороги не были ужасными?

— Ты тоже не в своём уме. Выезжать из района самостоятельно в огромный снежный шторм.

Я делаю нам кофе и засовываю пару кусочков хлеба в тостер.

— Тётя Бетти сказала, что ты знаешь её. Я не хотел, чтобы ты оставалась одна.

— Она была женой моего куратора, Джен. Наверное, ужасный человек и определённо ярая алкоголичка. Но он любил её, Лаки, как никого другого. Союз, заключённый в аду добровольцами. Понимаешь, о чём я?

— Что значит «твой куратор»? Ты состоишь в анонимных алкоголиках? Я не знал, что у тебя проблемы.

Я подгибаю ноги под себя и делаю глоток кофе.

— Нет. Это группа по созависимости. Мы встречаемся каждый вторник в подвале китайского ресторана в торговом центре. Это удручающе. Говорим о том, как тратим свои собственные жизни на гиперзаботу о других людях. Точнее об одном человеке. Большинство из них потакатели, а их партнёры потребители, пользователи. Джен была алкоголичкой, Брайан — трезвенником. Но это не имело значения, ибо он был опьянён любовью к Джен и принимал такие же плохие решения, как и она.

— Но, Ленни, почему ты оказалась там? Ты с кем-то встречаешься?

Я качаю головой и делаю ещё один глоток кофе.

— Я там из-за тебя, Лаки, потому что мои чувства к тебе неестественны, и я не могу справиться с ними.

— Иисус, Ленни. Я стараюсь принимать решения, чтобы помочь нам преодолеть это, но, кажется, становится только хуже. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя уродом. Я иду на определённые жертвы, чтобы ты была нормальным человеком.

Лаки встаёт и меряет шагами небольшую гостиную. Он пробегает руками по своим волосам и затем засовывает их в свои карманы. Лицо показывает его растерянность, но напряженность делает его ещё более сексуальным. Лаки словно ураган. Не могу насытиться его силой.

— Думаю, есть только одна вещь, которая заставляет чувствовать себя нормально, и эта вещь не рассматривается как вариант. Если бы ты не помог мне потерять девственность, Лаки, я бы все ещё стояла перед тобой невинной. Я не могу возбудиться без тебя. Попробовав однажды твои губы, я не хочу больше других губ. Я не хочу их. Меня возмущает каждая ласка, исходящая не от тебя, Лаки. Твоё прикосновение заклеймило меня, и я разрушена.

Он подходит ко мне, и я вижу очертания его толстого члена через джинсы. Я завела его своими словами, хоть и не намеревалась. Ощущаю себя суперчувствительной и сонной, опьянённой и больной одновременно. Я сойду с ума, если он отвергнет меня, и закончу в конечном счёте где-то в закрытой психушке, непрерывно прогоняя в мозгу мой первый и последний поцелуй с Лаки.

— Давай найдём кого-то, кто сможет трахнуть тебя. Я останусь в комнате и буду с тобой, наблюдая за каждой минутой. Мы будем смотреть друг на друга, как в прошлый раз. Это единственный способ для нас, — Лаки будто на задании, он надевает свою куртку и держит мою передо мной, — Я купил наркоту, как только приехал в город. Мы сходим в одно местечко. Мы можем найти там кого-то, чем раньше, тем лучше.

— Зачем ты достал наркоту?

— Я чист, Бей, правда. Чист уже долгое время. Но старые привычки умирают с трудом.

— Включая меня, — бормочу я, но не думаю, что он услышал.

— Я чертовски нервничал из-за своего приезда.

Он тащит меня вниз по ступенькам за здоровую руку, и моя куртка падает, так как одна моя рука в повязке. Я останавливаюсь на последней ступеньке, холодный зимний ветер развевает мои волосы и заставляет краснеть щёки.

— Лаки, ты планировал спать в моей кровати?

Он поворачивается и смотрит на меня, бешеная энергия отражается на его лице.

— Знал ли ты, что мы будем здесь одни, и нет никого, кто бы мог помешать нам? Зачем ты приехал сюда, Лаки? Что ты хочешь от меня?

Он приехал, чтобы заняться со мной любовью. Он знает это так же хорошо, как и я, но он упорно не признаёт этого.

Он медленно качает головой со стороны в сторону, но в это время его лицо выражает вину, которой самой по себе хватит, чтобы ответить на мой вопрос. Лаки возбуждается по той же причине, что и я, и он даже больше пристыжен этим фактом, чем я.

— Бей, давай найдём другой способ. Мы можем что-то придумать, — твердит он, но уже выглядит сомневающимся.

— Так я могу трахнуть тебя через твоего дружка? Спасибо, нет, Лаки. Я бы лучше провела всю жизнь, изнывая по тебе. Я промокла тогда, на диване, просто от вида того, как ты затвердел. Моё тело взывает к тебе, и я не хочу прекращать этого. Я бы предпочла эту связь, чем кончать под случайным парнем. Это не то, чего я хочу.

— А чего ты хочешь, Бей?

— Я не хочу умереть, пока не подарю тебе своё тело. Я хочу тебя, Лаки. Я хочу… — я делаю глубокий вдох, — Я хочу, чтобы ты трахнул меня.

Клянусь, что вижу, как его лицо меняется при моих словах. Он преображается из моего двоюродного брата — лицо, которое мне так хорошо известно — во взрослого мужчину, полного вожделения, разрывающегося от страсти, достаточной, чтобы воспламенить нас обоих.