— Так что мы с тобой, Белен, связаны даже больше, чем ты могла подумать.

Белен смотрит на меня, её лицо осунувшееся, глаза тёмные и далёкие. Она трёт кончик носа и кивает, но смотрит в пространство. Я протягиваю к ней руку.

Она поднимает взгляд, берёт мою руку, и я снова притягиваю её на свои колени.

— Ты в порядке? Та ещё история. Но я подумал, ты должна знать правду.

— Спасибо, что рассказал мне, Лаки. Не могу поверить, она ведь никогда ничего не говорила мне, — произносит Белен, но кажется, что она сейчас где-то далеко, а не здесь в комнате со мной.

— Она пыталась защищать тебя, Белен. Она же так сильно любит тебя.

— Она должна была сказать мне! Это неправильно лгать своему ребёнку о том, кем был его отец. Возможно, она стыдилась меня. Может она хотела лгать самой себе, так как стыдилась меня.

Я не рассказал ей обо всём, чтобы ранить ещё больше. Я сделал это, чтобы объяснить, почему стараюсь сохранить дистанцию.

— Я люблю тебя, Ленни. Всегда любил. Никто не стыдится тебя, ты лучшая наша часть. Ты сокровище, Бей. Мы все просто кучка любителей, старающихся идти с тобой в ногу.

— Так в этом причина, почему ты не переспишь со мной, Лаки? Из-за того, что если бы мы совершили ошибку, то мы могли бы породить что-то ужасное?

— Это нечто большее, Белен. Если бы я взял тебя однажды, то не смог бы отпустить. Я бы разбил Джереми голову, если бы он только глянул на тебя, и я бы абсолютно точно прибил Джейли за то, что он прикасался к тебе.

Я притягиваю её ближе, слегка поглаживая её висок. Она холодна и отстранённая, кажется, будто все надежды покинули её.

— Ты заслуживаешь той жизни, где мужчина будет хвастать тобой и открыто о тебе заботиться. Ты заслуживаешь иметь детей и гордиться своей семьей. Наша любовь будет отвергнута всеми, ну знаешь, — нашей семьёй, друзьями, всеми грёбаными соседями. Что бы мы тогда делали? Скрылись бы ото всех и ни с кем бы никогда не виделись?

Я целую её нежно в лоб.

— Любовь к тебе, Бей, не должна быть чем-то, что скрывается от всего мира. Твоя любовь должна быть преимуществом, а не грязной тайной. Я хочу, чтобы у тебя была счастливая жизнь, который бы ты гордилась.

— Я просто хочу тебя, Лаки. Мне плевать на остальное, — отвечает она, зарываясь лицом в мою шею. Белен не плачет; она сильная девочка. Она просто прижимается ко мне сильнее.

Я твёрдо уверен во всех этих вещах в моей голове, но когда мои руки оборачиваются вокруг неё, я могу чувствовать, как сгибается моя воля. Я больше не знаю, что правильно, что нет. Я только знаю, что Белен ощущается так хорошо, что не хочется её отпускать. Не хочу знать, на что походит жизнь без неё.

Белен

Мы остаёмся сплетёнными в объятиях до тех пор, пока не всходит солнце и не меняется свет в комнате. Нет ничего страшнее, чем выпустить его из объятий. Не только отпустить его на базу или снова в командировку, но и на самом деле освободить его — остановить моё страстное увлечение им. Разве мы решили вчера все мои проблемы, и сейчас наступило время двигаться вперёд? Я выйду замуж за какого-то парня и буду представлять Лаки между своих ног каждый раз, как мы с ним окажемся в постели? Я буду выкрикивать чьё-то ещё имя, но я всегда буду думать лишь о Лусиане.

Пока Джереми ещё спит, я делаю Лаки кофе на кухне.

— Расскажи мне о своей дислокации — куда ты ездил?

— Ирак, Ленни. Я бы не хотел об этом говорить.

Намазывая вафли, которые я нашла в холодильнике, маслом, я поворачиваюсь к нему и смотрю на него через плечо.

— Было так плохо? Болезненно? — спрашиваю его.

— Не-а. В основном было скучно, но я выучил некоторые приёмы, находясь там.

Лаки смотрит на меня с болью на лице. Я запуталась, так как думала, что прошлой ночью мы оставили недомолвки позади, думала, мы в порядке. Казалось, его глаза блуждают по дивану, на котором вчера происходило основное действо.

— Ты думаешь о том, что случилось? Теперь ты не уважаешь меня?

— Нет, Белен, никогда. Ты знаешь, сколько раз я использовал секс, чтобы почувствовать себя лучше? Не задаваясь вопросом, как себя чувствовала девушка, или что она надеялась получить? Как я могу не уважать тебя за желание освободиться?

— Тогда почему ты такой тихий и задумчивый? — спрашиваю, ставя перед ним завтрак.

— Ибо каждый раз, как я тебя вижу, я боюсь, что обнимаю тебя в последний раз. Не потому, что умру на задании или что-то в этом роде, но мы становимся старше, Бей. Вещи меняются. Всё изменилось прошлой ночью.

— Из-за того, что ты рассказал мне?

— Ну, возможно это стало для тебя прорывом. Может, ты будешь двигаться дальше, выйдешь замуж, и я буду видеться с тобой по праздникам. Джереми в отключке, но сомневаюсь, что твой будущий муж позволил бы мне спать с тобой в одной кровати или целоваться, — небольшая грустная улыбка проскальзывает на его лице.

— Есть способ избежать этого, Лаки. Всё что ты должен сделать — сказать об этом.

Он делает глоток кофе и тянет мою руку к себе. Лаки вглядывается в мои глаза и замечает там искру огня. Знаю, я влюблена в него, но никогда не могла, сказать, как именно Лаки любит меня, — та ли это любовь, которая заставляет сердце парить или это обязательная любовь, типа братской.

— Что бы случилось, если бы это длилось не долго? Мы бы настроили наших родителей друг против друга?

— Мы были бы взрослыми людьми, живущими своими жизнями.

— Не думаю, что смог бы покончить с тобой, Бей, это не то, с чем бы я мог справиться.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Джереми проснулся и смотрит на нас; он спал в боксёрах и футболке, его волосы в беспорядке. Я вытаскиваю свою руку из руки Лаки и прячу её на своих коленях.

— Доброе утро, Джереми. Хочешь кофе?

Он выглядит самодовольным, словно поймал нас с поличным. Но если Джереми и не знал, что между нами с Лаки что-то было, то прошлая ночь должна была его просветить. Если он до сих пор ничего не понял, то только потому, что ходит вокруг да около с закрытыми глазами.

— Мне надо выдвигаться, — говорит Лаки, допивая кофе.

— Я провожу тебя, — сразу же отзываюсь я, хватая свои кроссовки.

Джереми наливает себе чашку кофе и добавляет немного сливок. Он отодвигает стул от стола и лениво разваливается на нём.

— Ещё увидимся, Лусиан, — прощается он, его голос плоский и нечёткий.

— Если ты только причинишь ей боль, я приду, найду тебя и урою, — отвечает Лаки низким голосом, проходя мимо Джереми и давая ему подзатыльник.

Я провожаю Лаки до его машины и каждый шаг становится тяжелее от моего страха прощания с ним. Чувствую оно будет грустным, хотелось бы, чтобы было по-другому. Прошлой ночью Лаки сделал мне огромный подарок, но он все равно кажется раздавленным.

Солнце поднялось, и стало тепло. Мы недалеко от воды, и я могу чувствовать запах соли в воздухе и её тягучую мягкость на коже. Бриз сдувает волосы мне на щеки, и я поворачиваюсь лицом к ветру.

Я ещё даже и не начинала переваривать информацию о своих родителях. Слишком много всего, чтобы справиться самой; я лучше пройду через это со своим психотерапевтом. Но даже если я и не знала никогда, кем был мой отец, мне нравилось представлять его кем-то особенным, кем-то, кто любил бы меня, но не справился с обстоятельствами. А вышло — мой отец — это дядя моей матери, и я не знаю, кем это делает меня. Это заставляет Лаки еще больше бояться его чувств ко мне; заставляет мою мать бояться рассказать мне о моём рождении. Все врали мне, чтобы скрыть правду, ибо правда в том, что я вылеплена из плохого теста — продукт кровосмешения.

Моя грудь вздымается, когда Лаки обнимает меня на прощание.

— Не плачь, Ленни. Ненавижу, когда тебе больно. Будь счастлива. Рад, что мы с тобой повидались.

Я киваю и вытираю слёзы с глаз.

— Я люблю тебя, — произносит он, целуя меня в макушку.

— Я тоже люблю тебя, Лусиан, до боли.