— Ты выглядишь потрясающе, Белен. Даже лучше, чем в старших классах, — говорит Джереми, проводя своей ступнёй вверх по моей голени. Похоже, что он ведёт себя так, будто пересмотрел второсортного кино.

— Спасибо, Джереми. Ты, кажется, тоже возмужал. Хотела бы я, чтобы мои цели были такие же отчётливые и понятные, как и твои. Знаешь свой путь, мне завидно.

В машине по дороге домой он кладет руку поверх моей юбки. После той ночи в ванной, Джереми не пытался приставать ко мне. Мы целовались несколько раз после того случая и часто встречались. Вся романтика выдохлась и сошла на нет, но мы всегда оставались близкими друзьями. Моя апатия в отношении руки Джереми на мне заставляла задуматься, что со мной что-то не так.

— Может, притормозишь на обочине? Думаю, нам надо начать с поцелуя.

Джереми сворачивает на парковку пустого торгового центра. Все магазины закрыты и фонари тускло светят. Я сбрасываю свою куртку, поворачиваюсь к нему и касаюсь его лица. В моём животе оседает тяжёлый ком, пока я наклоняюсь вперёд для поцелуя. Я впускаю его язык в свой рот и стараюсь придерживаться темпа, установленного Джереми. По моим венам не струится жар, кровь не пульсирует в нужных местах. Он берёт мою руку и тянет вниз к своему члену. Через штаны я чувствую его твёрдость и сжимаю его рукой. Он расстёгивает моё платье и проскальзывает пальцами в лифчик.

— Помнишь тот вечер, Белль, в ванной в доме моих родителей? Мы знали друг друга минут пять и уже не могли не касаться друг друга, помнишь?

Моя кровь разгоняется сильней, ибо он не может назвать меня по имени. Я говорила ему в самом начале, что моё имя не рифмуется с Элль, первая часть моего имени произносится как «Бе», а вторая «лен». Я хочу прокричать сейчас моё имя, ибо я говорила ему его тысячу раз и, очевидно, он не слушал. Он хотя бы мог попытаться произнести его правильно, или я много прошу? И самым сексуальным моментом того вечера была сцена в лифте, когда Лаки пристально и безжалостно наблюдал за мной, пока я, пристыженная, натягивала свои трусики перед ним.

Сейчас же нет ничего сексуального в его остром языке и горячем, твёрдом, маленьком члене. Он лапает мою грудь потной рукой и это напоминает мне танец с неуклюжими парнями в школе танцев, тех, которые просят потанцевать с ними, но не имеют никаких навыков и не знают шагов. Их руки всегда влажные и слегка дрожат от того, что они нервничают. Прыщи, скобы и вид того, как твои друзья — ну, по крайней мере, Яри — смеются над их неуклюжими па руками: от этого я чувствую достаточно жалости к парню, чтобы принять его приглашение на танец, ведь он храбрился позвать меня хоть на один. Не хочу, чтобы секс был таким. С Лаки никогда не было неловко или нелепо. Честно, я думаю, что тогда в первый раз я так далеко зашла с Джереми потому, что была возбуждена от вида Лаки.

— Позволь мне связать тебя, Белль. У меня есть наручники и верёвка в багажнике, — говорит Джереми, продолжая теребить мой сосок.

— ЧТО? — я так ошеломлена, что голова начинает немного побаливать, — С чего бы я хотела этого?

— Просто попробуем. Ну, давай же, будет весело, — отвечает он, сильно сдавливая одну грудь, пока лапает другую.

— Думаю, тебе следует отвезти меня домой.

Джереми вздыхает и откидывается на сидении своей Ауди. Он поправляет член в своих слаксах и отодвигается, заводя машину. Он рванул с парковки так быстро, что это слегка меня пугает. Джереми ничего не говорит, пока мы едем, фары ярко освещают дорогу впереди. Он с визгом подъезжает к моему общежитию, резко дёрнувшись и сбивая меня с толку ещё больше. По крайней мере, я рада, что он довёз меня домой и больше не предлагал странных прелюдий.

Когда я отклоняюсь назад, чтобы попрощаться, Джереми говорит:

— Ты могла хотя бы помочь мне кончить, ну ты понимаешь. Я столько проехал, — он смотрит прямо перед собой, положив руку на руль.

— О, так вот для чего ты приехал? Тебе следовало уточнить это по телефону. Я могла бы сэкономить тебе кучу времени. Уверена, быстрый перепихон проще найти дома.

— Яри была права, Белль. Ты всегда была холодной, как рыба.

— О боже! Ты тоже трахал Яри? Когда? Той ночью после вечеринки Лаки? — спрашиваю я, гадая, было ли это единственной причиной, по которой Лаки пришёл ко мне вместо Яри.

— Да брось, Белль. Мы все дурачились! — говорит он и отъезжает, мигая фарами и вращая колёсами, разметав опавшую листву на обочине и оставив меня в облаке пыли и выхлопных газов.

Я разворачиваюсь и иду в общежитие, чувствуя, будто моё тело весит тысячу фунтов. Хотела бы я иметь желание трахнуться, чтобы что-то меня завело. Всякий раз, когда я мастурбирую, я думаю о его теле и его поцелуе. Я хочу коснуться себя, когда думаю о Лаки; у меня даже нет нормальных фантазий.

Люси уткнулась в книжку, находящуюся в дюйме от её лица, когда я закрываю за собой дверь. Я так сильно стараюсь не заплакать, что моё лицо, наверное, выглядит искажённым.

— Как прошёл ужин с твоим бойфрендом?

На коротко стриженных чёрных волосах Люси красуется чёрная шерстяная шапка. Она носит хипстерские очки в толстой оправе и красит губы ярко-красной помадой. Думаю, что предпочла бы целоваться с ней, чем с Джереми, а я даже не лесбиянка.

— Хорошо, — выдаю я. От такой лжи моё горло сжимается.

— Бей, он правда твой парень? Этот чувак нервировал меня, а сейчас меня нервируешь ты.

Я качаю головой и слёзы начинают литься ручьём. Люси хватает наши куртки и тащит меня в местный бар, где мы знаем, что выпивку продают несовершеннолетним. Мы заказываем пинту пива^[62] и садимся в тёмной кабинке за бильярдным столом.

— Ладно, Бей–Бей, теперь колись, — говорит Люси, делая глоток пива.

Я рассказываю ей всю историю. От первых чувств к первому поцелую, к записке, которую он оставил, когда ушёл, и которая, стыдно признаться, всё ещё лежит в моём бумажнике. Рассказываю о Джереми, о ванной, о выпускной вечеринке, даже про поцелуй и наручники. О том, как меня никто не возбуждает и как в свои девятнадцать я всё ещё девственница.

Люси слушает как профессиональный психолог и снимает очки, чтобы протереть. Она смотрит на меня, выдыхая воздух на линзы, затем протирает их своей рубашкой.

— Когда в последний раз ты говорила с ним?

— Я не говорила. Я даже ничего не спрашивала у мамы и тёти о нём.

— Он в командировке или здесь?

— Думаю, он заграницей. Но не знаю точно.

— Ты кончаешь, когда мастурбируешь?

— Да, — я слегка краснею и отпиваю глоток пива.

— Ты когда-нибудь пробовала мастурбировать и думать о Джереми или о ком-нибудь ещё?

— Да, но мысли всё равно возвращались к Лаки.

— Тебя тянет к другим людям? Считаешь ли ты кого-нибудь горячим, даже если они тебя не возбуждают?

— Да, иногда

Люси кивает.

— Хочешь сыграть партию в бильярд?

— Я? О’кей. Я думала, может, ты оценишь ситуацию и сформируешь какой-то ответ.

— Ага, именно! Я не думаю, что тут найдётся ответ для тебя. Это странная ситуация, Бей. Как думаешь, сможешь от него когда-то излечиться?

— Я действительно надеялась, что у тебя появились какие-то идеи на этот счёт.

— Не-а, просто я умею хорошо слушать и быть замечательной соседкой по комнате.

— Ты считаешь это отвратительным? Думаешь, что я больная? Мы спали в одной колыбели. Учились кататься на одном велосипеде.

— Я считаю, что никто не в силах помочь влюблённым. Такое просто случается, и стоит просто придумать как с этим справиться. Я не верю, что у нас есть право выбора, кого любить. Никогда.

Люси выглядит грустной, будто она имеет в виду собственный любовный опыт.

— Твоя история и правда очень печальна, Белен, но в ней есть особая пикантность. Думаю, жаль, что он никогда не трахнет тебя, потому что тогда ты могла бы узнать каково это, ну ты понимаешь. Кажется, вот в этом и ответ. Или, по крайней мере, это то, где ты зависла, а теперь ты можешь оставить это в прошлом.