— Ага, но тогда она зарастёт паутиной. Если поздно начнешь пользоваться киской, то как долго она продержится?

— Будешь скучать по Лаки, когда он уедет в тренировочный лагерь?

Виснет гнетущая тишина. Наверное, мне не следовало спрашивать об этом.

— Бей, Лаки чертовки хорош, и чего уж врать — в постели превосходен. Но правда в том, что он не подходит мне. Он дерьмово относится ко мне. А я хочу парня, который бы покупал мне разные вещицы и не заглядывался на других баб.

Я чувствую отчаяние, когда она говорит это. Отчаяние за нас троих. Наверное, хорошо, что он уезжает. Возможно, нам всем необходимо немного пространства.

Пытаюсь так жить четыре дня, не встречаясь со своим кузеном. Но по ночам не могу спать. Я сражаюсь с одеялами и по три раза встаю в туалет. Мама покупает мне мелатонин^[43] и какой-то чай из трав, но я даже глаз не могу закрыть, ибо всё что я вижу — это он. Я также не могу есть и теряю силы. Не обращаю внимания на телефонные звонки от Джереми. Всё, что я хочу делать, это лежать в кровати и читать. И плакать. Я плачу так сильно, что сосуды лопаются в глазах. Теперь они выглядят как красные пауки. Лаки причиняет мне такую боль, что даже мои глаза кровоточат.

В пятницу вечером мама опять тащит меня в botánica[44], чтобы я промыла организм. Мы заходим в заднюю комнату, отделённую от остального помещения тёмно-зелёной вельветовой занавеской. Мама шепчется с владелицей аптеки, и та растирает какие-то травы в ступке пестиком. Она говорит у меня любовная болезнь, что забавляет меня, ибо Лаки употребил точно такое же выражение. Больны любовью. Aficiado[45]. Гадаю, так же ему плохо, как и мне сейчас, или он двигается дальше и сейчас с другой девушкой. Трахает её мозги. Его член уже стоит для кого-то ещё.

Едва могу держать голову прямо, когда думаю о его улыбке. По коже пробегает дрожь, когда вспоминаю, что он для меня сделал. У меня появляется гусиная кожа по всему телу только от мысли о его рте.

Я слушаю нашептывание владелицы аптеки и проглатываю сделанное ею варево. Они с мамой вечно болтают, пока она нацарапывает рецепт на листе почтовой бумаги. Мы покупаем пару свеч и ароматизированные палочки, чтобы провести очищение дома. Кто я такая, чтобы становиться на путь очищения, который избавит меня от чудовищных желаний? Думаю, это дискриминация и вообще старомодно, но я не произнесу этого вслух.

Даже несмотря на то, что эта болезнь — ужаснейшая вещь, которую я когда-либо испытывала, я не уверена до конца, что хочу прекратить это. Боль сохраняет мою связь с Лаки. На данный момент боль — единственное, что у меня есть.

Делаю мысленную пометку купить книгу заклинаний в следующий раз как буду в книжном магазине. Проблема в том, что те заклинания, которые я хочу опробовать, вероятно противоречат всему, что мама с владелицей аптеки только что для меня сделали. Помню одно такое, которое мама испытывала на Гекторе, тогда я внимательно следила за ней, пока она объясняла нужные действия. Гектор продержался с мамой дольше любого другого её бойфренда, так что вполне вероятно, что заклинание работает.

— Ты во всё это веришь? — спрашиваю маму, пока мы идём обратно домой.

— Я бы сделала всё что угодно, лишь бы забрать твою боль, mi vida, что угодно, лишь бы помочь. Лаки не плохой парень, Белен, но он был рождён с огнём в своём сердце. Если ты его любишь, то положишь жизнь, чтобы потушить этот огонь. И ты, mi hija, ты ведь тоже особенная. Для меня ты как ценное стекло: стекло может противостоять огню долгое время, моя девочка, но в конце концов, согнётся.

Я сжимаю её руку и выдавливаю улыбку. Ненавижу, когда она говорит, как гадалка, но в любом случае, понимаю смысл всего сказанного.

Девушке вроде меня не справиться с Лаки.

Лаки

У меня двенадцать недель, чтобы вытравить Белен из своего тела. Двенадцать недель, чтобы доказать, что я исключительный и заслуживаю присоединиться к элитным подразделениям и бороться за свою страну. Восемьдесят четыре дня для того, чтобы выбросить её из головы и сосредоточиться на чем-то реальном. На чём-то, что я могу воплотить в жизнь, вместо того, чтобы предаваться мечтам.

Боюсь, я сойду с ума без возможности наблюдать за ней. Боюсь, что брошу службу к чертям, представляя её с другими парнями. В ужасе от того, что смогу оставить всё, просто чтобы быть с ней рядом; что прибегу обратно к ней, не имея возможности, мать его, предложить что-то, кроме своей жизни, полной позора. Все эти мысли разом переполняют меня. Одна вещь, в которой я уверен — я должен уехать пораньше. Нет ни единого шанса попрощаться с Ленни. Мне бы пришлось заглянуть в её глаза, и я бы сломался. Я бросил бы всё, над чем так упорно работал, лишь бы только держать её в своих руках.

Всю ночь напролёт я снова и снова говорил с ней в своей голове. Белен, ты лучше этого. Не стоит проливать слезы обо мне. Белен, ты владеешь всем моим сердцем, прошу, не страдай из-за меня. Белен, ты идеальна. Я разрушаю тебя. Прости, мне чертовски жаль.

Решаю написать ей записку, ибо не могу быть настолько холодным, чтобы просто взять и, мать его, свалить. Оставить её одну, думающую, что мне на неё плевать, и она не значит для меня целого мира. Только из-за того, что я грёбаный трус и не могу сказать ей «прощай». Наверное, это глупо, но я хочу, чтобы она знала, что я не кадрю девушек направо и налево. Я не притронулся к другой с той нашей ночи. Она должна знать, что её тело священно для меня.

Я тысячу раз разрывал записку, так как невозможно выразить все то, что я хочу ей сказать.

Ленни, если бы ты не была моей кузиной, я бы трахал тебя тысячами способов. Бей, я бы затащил тебя к себе в пещеру и обрюхатил бы. Белен, даже несмотря на то, что тебе семнадцать, я бы женился на тебе. Прямо. Бл*дь. Сегодня. Если бы я побывал внутри твоей сладкой киски, это бы поработило меня навсегда. Я бы похоронил свой член в тебе. Бей, я схожу с ума от мысли, что не могу иметь тебя. Боюсь сделать тебе больно. Я хочу только лучшего для тебя.

Но я так и не написал ничего из всего этого дерьма. Вместо этого я беру иглу и ввожу героин в бедренную вену в паху. Я чувствую бритвенно-острый жар облегчения и освобождения, несущийся по телу и пронзающий моё больное сердце.

Белен

Моя мама однажды сказала, что месяц твоего рождения влияет на характер, темперамент. Рождённые летом импульсивны и быстры, говорила она; зимние люди медленные и продумывают всё наперёд, как рыбы, плывущие в холодной воде: они двигаются медленней, но размышляют глубже.

Моё время года весна, мамино — осень. Она говорит, это значит, что я открываю магазин, а она всегда пытается его закрыть. Я переполнена новыми идеями, тогда как она пытается поставить точку и всё оставить в прошлом. Мама говорит, что однажды, когда мы будем меньше всего этого ожидать, я, наконец, расцвету, и вокруг будут происходить прекрасные вещи: солнце будет светить, а птицы — петь. Она говорила, что хоть все и знают — маленький бутон обязательно распускается, но наблюдать за этим процессом всегда чудо. Надеюсь, так оно и произойдёт, и я буду вместе с кем-то стоящим.

Я покупаю две банки сладкого мёда из клевера в местном супермаркете. Это жалкий, захудалый, поганый магазин, от которого несёт тараканами и хлоркой. Стараюсь избегать его как можно дольше. Я прячу мёд в свой рюкзак на случай, если столкнусь с кем-то из знакомых. После слишком долгого спора самой с собой на кухне я решаю написать «Лусиан» вместо «Лаки» на крошечном куске бумаги. Я несмело облизываю оба конца. Облизываю их ещё раз, если первого раза было недостаточно. Затем туго сворачиваю бумагу справа налево, тщательно следуя инструкциям. Засовываю свёрнутый клочок бумаги с именем Лаки на дно пустой стеклянной банки для консервации. После этого запихиваю сверху две пинты^[46] сладкого мёда из клевера. Мёд густой, золотистый, медленно и лениво сочится, вытекает с края. Я наблюдаю, как он образует складки и как они сразу же сглаживаются снова и снова, пока маленькая бумажка не тонет в нём.