14

Наступило время весенней пахоты. Илья с горечью ждал этих нелегких для него дней. Еще до выезда на пашню учеников забирали из школы и заставляли пасти на проталинах скот, пахать и бороновать до самой темноты. Постоянная ругань отца держала всех в страхе. За каждый малейший промах он жестоко наказывал. То не так забороновал, то сделал огрех, то не того ударил быка и не так держал налыгу. Попадало даже за то, что не вовремя износил на сапогах подметки… При дедушке Илюхе жилось куда легче — он не давал внука в обиду.

Однажды отцу вздумалось запрячь Мухорку в старый дедушкин тарантас, ветхий, допотопный кузов которого Илюшка когда-то «выкрасил» дегтем.

Сердито косясь на это высокое, неуклюжее сооружение, Мухорка нехотя вошел в оглобли. Запрягли его с большим трудом, а когда поехали, рассохшиеся за зиму колеса и разные железки затарахтели по кочкам, Мухорка испугался, рванулся вперед и понесся по большаку. Все видели, как возле телеграфного столба отлетело сначала одно колесо, затем другое, и милый дедушкин «карандасик», как его ласково называли в семье, рассыпался на глазах. Проскакав саженей двести на двух передних колесах, отец успел осадить лошадь и на этот раз отделался легкими ушибами. На другой день Мухорка был беспощадно наказан. Отец запряг его в борону, к первой бороне пристегнул вторую и на каждую положил по колесу от бычьей арбы. Взял под уздцы и начал бороновать крепкий, залежный пар.

После первого уповода Илюшка долго вываживал сомлевшую лошадь по ковыльной меже. Мухорка останавливался, опускался на жесткий ковыль, опрокидывался на спину и долго валялся, дрыгая в воздухе тонкими ногами. Потом быстро вскакивал, отряхивался и как ни в чем не бывало начинал щипать молодую, весеннюю травку. Теперь он уже не вырывался из рук, не шарахался в сторону, легко поднимая голову, переставал жевать, не моргая смотрел грустными, слезящимися глазами куда-то в степь… Вспоминал, наверное, и косяк, в котором вырос, и вольное пастбище…

Скоро вся семья полюбила Мухорку, как в свое время и Бурку. Дети старались сунуть ему корку хлеба, а то и целый ломоть. Но отец почти никого к нему не подпускал, старался ухаживать сам: вовремя поил и не жалел овса.

Оторвать от отца такого коня было не так-то просто. А брат упорно посягал на Мухорку и отказывался идти служить на гнедом трехлетке. В доме началась длительная и тягостная борьба. Никто не хотел уступать друг другу.

Почти до последнего дня так и не был решен вопрос о коне для Михаила. В канун отъезда брат опять заговорил о Мухорке. Махнув рукой, отец сказал кратко:

— Ладно. Седлай. — Отвернулся, уткнулся лбом в косяк кухонной двери и заплакал.

Война. К этому страшному слову казачьи сыны приучены были с детства. Еще с пеленок им внушали: «Или грудь в крестах, или голова в кустах».

В те годы о войне дети были наслышаны по письмам фронтовиков, видели ее на красочных картинках — о казаке Козьме Крючкове, о солдате Филиппе Приданикове, о донцах с малиновыми лампасами, опускавших клинки на шишаки прусских касок. Каждый такой плакат будоражил детские души. Мальчишки «вооружались» как могли и проводили в пекле ребячьей войны каждую свободную минуту.

А по вечерам Илюшка читал. Он прочитал всю «Историю государства Российского», наперечет знал всех царей и войны, которые они вели. Изредка попадались увлекательные книжки про индейцев, бешеных неукротимых мустангов. Но книг было очень мало.

Алеша Амирханов, его мать и учительница женской школы Прасковья Григорьевна сумели добиться разрешения создать при школе библиотеку. Для таких, как Илья и Иван Серебряков, библиотека стала настоящим праздником.

Однажды Илье попалась книга с таинственным названием — «В дебрях атласских гор». Он прочитал ее с упоением и рассказал об этом Ивану Серебрякову, который окончил школу два года назад.

Полистав «дебри», он сказал:

— Ерунда.

— Как так ерунда? — удивился Илюха.

— Форменная дребедень. Ты прочитай «Приключения Тома Сойера» — вот это книжка!

— Да, ты прав… Самая лучшая на свете, — заявил Илья, когда прочитал. — Еще бы такую, Ваня.

— Одинаковых книжек нет на свете, — сказал Иван и посоветовал прочитать «В лесах» и «На горах» Мельникова-Печерского.

— А про что там написано?

— Про купцов, ну и еще про любовь.

— Про любовь?

— Да. Есть там Фленушка. Ох и девка, шут ее дери! — Иван покачал своей лохматой головой.

Ивану было в ту пору шестнадцать лет, а Илье с ноября пошел только тринадцатый. Но это не помешало ему однажды объясниться в любви Анюте Ивановой — подружке сестры Марии. Это была красивая, веселая девушка на выданье.

Прочитав Мельникова-Печерского, Иван подсунул ему «Петербургские трущобы» и «Владимирские мономахи», где описывались такие любовные истории, от которых мурашки бежали по коже…

— Читай, читай, ты парень с понятием, — наставлял «будущий псаломщик». Это прозвище Иван Серебряков получил за то, что по субботам и воскресеньям помогал дьякону читать в церкви евангелие.

Библиотекой заведовала Прасковья Григорьевна. Она подбирала для школьников книги по своему усмотрению. Иван же, как церковный чтец, имел свободный доступ к книжным шкафам и брал все, что ему приглянется. Пользуясь покровительством Ивана, Илюха читал бессистемно и много. Книжка всегда была с ним: летом под ошкуром штанов, зимой за пазухой. Он мог читать и в хлеву, и на повете, и в поле.

Чрезмерное увлечение книгами, по мнению домашних, стало принимать угрожающие размеры. Днем Илья отлынивал от работы, а ночью, читая запоем, жег керосин. По распоряжению отца книги отбирали и прятали. Мать, веря в какие-то необыкновенные способности сына, находила их и потихоньку возвращала.

Илья рос очень впечатлительным. Прочитанное производило настолько сильное впечатление, что ночью, лежа под овчинной шубой, он часто грезил, будто гарцует на лихом коне, а то, распластавшись, умирает на бранном поле, а над ним склонилась милосердная сестра, очень похожая на Анюту Иванову.

В жизни Анюта была куда смелей. Летом сестры и их подружки спали в сенях, на полу вповалку на одной кошме. Вместе с ними оставался иногда ночевать и Илюшка. Перед сном начиналась обычная возня: кто ущипнет кого в темноте, толкнет ногой. Визг и смех продолжались до тех пор, пока не вмешивался кто-нибудь из старших. Возня утихала, тогда девчонки приставали к Илье с просьбой рассказать им сказку. Он знал их много, да разве напасешься на каждый вечер!.. Часто пересказывал содержание прочитанных книг, поражал девчат буйной выдумкой авторов и несусветной отсебятиной. Пользуясь меткими книжными словечками, Илья мог «изобразить» пьяного попа, самую непутевую, крикливую, знакомую всем станичную бабенку. Девчонки, катаясь по кошме, давились от смеха.

В ту весну Никифоровы отпахались рано. Вернувшись домой в один из субботних дней, помылись в бане. Распаренный, чистый Илюшка радостно взбежал на крыльцо и столкнулся в сенцах с Анютой.

— Ой, Илюшенька! Как ты вырос и какой стал хорошенький! — прошептала она. — Ведь мы с тобой не виделись с самой зимы. — Красивая бедовая Аннушка поцеловала его. Илюшка не помнит, куда пришелся ее поцелуй, но не забыл его теплоты и пронзительности. До самого вечера ходил, как в тумане, старался быть там, где она, и робко, словно боясь обжечься, касался ее руки, а то и просто пестренькой кофточки. Его все время преследовал запах ее волос, не сравнимый ни с чем.

— Ты чего все окли нас, девчат, трешься, будто дела нет? — вдруг спросила Варька. Чем больше она подрастала, тем становилась хитрее и проницательней. Ни на шаг не отставала от старших сестер и постоянно вмешивалась во все их дела. От нее ничего нельзя было скрыть.

Чтобы скорее покончить с делами, Илья в этот вечер попросил мать накормить его ужином пораньше, чтобы отвести на выгон коней.

Он отвел лошадей, заковал их в железные путы и быстро вернулся. Спать в сенях было еще холодно. Молодежи и маленьким постелили в большой горнице.. Когда Илюша вошел в полутемную комнату, Анюта уже лежала и что-то делала со своими длинными косами. На ее лицо падала полоска света от горящей в сенях лампы. В горнице вкусно пахло калачами и укропом. Разувшись, Илюшка на цыпочках подошел к Аннушке, положил голову на подушку и прижался к ее плечу. Она не отодвинулась, спокойно спросила: