Вольно невольно признаешь правоту Старого Лиса, без устали талдычащего, приближенные это бродячие шавки, их прикармливать надобно. Не брезговать гладить. Не стесняться сманивать. Не жалеть менять. Совращать что легковерных девиц. Бросать без объяснения причин. Возносить быдло и в быдло низводить. Нет ничего проще. Но в Анхальте. В штатгальтерах. Как того хочет отец. Держать закон из Сандалового зала в Ла-Коше. Но отчего-то грызут сомнения, позволят ли ей вершить дальше порога этого самого Сандалового Зала.

ˮСкорее нет, чем да.ˮ

Рядом переговаривались с Лисэль. Но слышаться совсем другие слова, сказанные камер-юнгфер. Резкие, колкие, безжалостные.

− Думаешь, кого-то волнуют твои таланты? Или снизойдут считаться с твоим душевным устроением? Или поведутся на смазливое личико и тощенький зад? Как бы не так! Окажешься в постели одного из нужных королю людей. И очень повезет, если его корона, хотя бы древностью не уступит твоей. А вонять супруг будет чуть приятней блохастого Джори.

Тетка по-своему права и нужно быть благодарным, что рядом с тобой люди готовые сказать нелицеприятную правду. Но...

ˮСделайте привилегией говорить вам правду. И никогда не прощайте тех, кто её воспользуется,ˮ − настаивал канцлер.

ˮИ на что уповать? На Святые небеса, следую наставлениям фрей? Легко обманываться, маятник бытия не все время падает вниз, когда-то ему и вверх? Но не окажутся ли её ожидания напрасными, а надежды разбитыми в уповании на маловразумительные ,,когда-тоˮ и неподконтрольную ей силу, обеспечивающую подъем?ˮ

На этом моменте гранду унгриец и отвлек. Вспомнила то, чего не сделала. Счет к братцу добавил пунктов.

Вносили горячее и закуски: жареные гуси, копченые утки, оленина в красном вине, грибы в маринадах, овощи с острым перцем и овощи с рыбной мелочью. Чеплашки с соусами, подливками, паштетами, салатами. Журавль и цапля в глубоком противне удостоились восторженных ахов и хлопков. Спина морской свиньи, оживила гурманов. Заливные языки - лакомство привередливым. Зарумяненная вепрятина и бараньи ребрышки мечты обжор и выпивох... А уж этим, этим-то раздолье! Глера поднять аппетит. Альанико в пузатых глиняных бутылях, порадовать цветом и вкусом. Гарганега с ароматом райских цветов и фруктов с дерев Эдема, вскружить голову. И конечно же несравнимая ни с чем неббиола! Единственный глоток которой вызовет счастливый выдох - божественно!

Слуги скользили угрями, подгоняемые струнным квинтетом. Солировала трепетная виола. Витиеватая и капризная, не способная привнести хмельную обреченность и пропащую разгульность. Выхолощенная воспевать любовь, никогда не любив. Плакать о битвах, отсидевшись за пологом обозной кибитки. Непревзойденное мастерство создать фон. Занять уши, пока работают неутомимые челюсти.

Перемены блюд заполняли акробаты. Прыжки, сальто, кувырки, поддержки. От назойливых движений рябило в глазах, а по их уходу оставался стойкий запах пота и немытых человеческих тел.

Акробатам следовали мимы в ярких гримах и пестрых одеждах. Играли сценки, валяли дурака. Им смеялись, бросали мелкие монеты и большие куски. Они не брезговали подачками. За стенами дворца, жизнь гораздо скупее на подношения. В завершение разыграли действо - деревенщина в столице. Узнаваемо, затаскано, но смеяться обязательно.

Не впечатлили мимы, а сосед достал древними анекдотами или молчит, перебрав дармового пойла? Соседка страшна и стара, а симпатичная строит глазки другому? Не беда. Забавы там где и не ожидаешь. Плаванье мух в жирном бульоне, барахтанье таракана в вязком сырном соусе. В сладком сиропе засахарился шершень. В мармеладе полно муравьев. В паштете попался обрезок ногтя и сгусток, опознанный как сосок.

Звон вилок, ножей, пересуды, переглядки и здравицы... Застолье хорошее времяпрепровождение. Легкое. Не обременительное. Люди пользуются возможностью забыться весельем, расслабиться хорошим настроением, впечатлиться и впечатлить. Чуть больше слов, чуть красноречивей взгляд, чуть откровенней жест. Все мимолетно и важно. Сейчас.

Голод Колина не донимал. Последовав дельному совету Эйгера, унгриец пришел на пир сытым. Из соседей у него только Улф, но тот занят обыгрыванием находки в паштете. Исключительно благодаря вынужденому безделью, Колин наблюдал девчушку. Юная баронесса сидела на против него, на другой половине, и голодными глазенками встречала всякое блюдо. Она боялась сделать что-нибудь не так. Пролить, переложить, взять, уронить, помешать.... Достался ли ей хоть кусочек из угощения прожорам? Довелось ли переломить хлеба с хлебосольного стола? К чему подвергать сомнению очевидное?

Музыканты взяли паузу и тут же заиграли громче. Внесли выпеченного теленка и водрузили на специальный столик. Ерзанье, восхищенные шепотки.

− Право разрезать получит лучший ритор. Слово во здравие прекрасных эсм и хозяйки Серебряного Двора! - объявил Брайт открытие состязаний.

По скучающей роже амольсунартия понятно, он не участник. Другие, впрочем, тоже. Высокое Место в полном составе выступало в качестве судий.

ˮНадеюсь, из башмака пить не заставят?ˮ − почувствовал подвох Колин, содрогаясь от одной мысли вкусить душистого настоя. Вдруг чулок у гранды и взаправду дырявый.

Поднимались мужчины, говорили длинные вычурности. О красоте. Не акцентируясь на деталях. О доброте. Опять же избегая подробностей. О щедрости. Хитрили, пряча нескромные фантазии за недомолвками. Редко совершали отсылки к уму. Тут все понятно и безрадостно. Вдохновлялись счастьем видеть, слышать, дышать. Горько сетовали несчастью не видеть, не слышать и соответственно, задыхаться. Некоторые словоохотливые опускались до стихов.

Любимая в блеске своей красоты

Языческой фрески прекраснее ты.

С тобой забываю сокровища рая,

Эдемского края плоды и цветы!*

Праздность и безделье известные первопричины греховности мыслей. По мнению унгрийца, слава богу никому не высказанному, застолье зациклилось, теряя последние крохи того малого очарование, что имело. По-хорошему, требовалось смещение акцентов. Предосудительная фальшивая нота в раз и навсегда выверенном звукоряде. Сквозняк, задувающий свечи, но привносящий свежий воздух. Соленое словцо, в унылом переборе благопристойностей. Поднять настроение и взбодрить присутствующих. Ему было с чем сравнивать. На сколько веселее проходила встреча в портовом ,,Лужкеˮ, и насколько разительно она отличалось от происходящего в унылой трапезной Серебряного Дворца.

...Неповоротливый, до безобразия жирный монастырский келарь, огромным айсбергом протаранил разношерстную публику и вступил в круг. Развел руки - разойдись народ! Притопнул ногой, сотрясая пол, стены и покачнув потолочный хилый светильник. Оборванцы-музыканты: бубен, скрипка и дудка, отреагировали сразу, не дожидаясь особого приглашения. Грянул кошачий хор.

Под безумный аккомпанемент келарь пританцовывая, зарычал:

Я взял жену и вот беда,

Я обнаружил в спальне...

К монаху, дергая плечиками и покачивая широкими бедрами, пристроилась одна из местных лебедушек. Глаза горят, огромной груди тесно и томно за свободной шнуровкой платья.

Певец и танцовщица потерлись лопатками. Келарь добавил голосу мощи, буквально оглушил публику.

...Что без волос её манда

И это так печально!

Кабацкая лебедица резким вращением подняла подол кверху, почти до пояса. Зал в восхищении завыл, засвистел, заулюлюкал. Кто-то пригнулся поглядеть, так ли? Голо!!!!!!

Келарь продолжал топотить и басить....

...Как я еб*ться не начну,

Входя в образ, задвигал пузом вперед-назад, доводя зрителей до исступления. Его партнерша ухватила конец его кушака и вздернула к плечу. В хохоте понятливых зрителей восторженный визг - куда такой?!!