Изменить стиль страницы

Люсьен понял, что, затягивая ответ, ничего не выиграет, и принудил себя броситься в воду:

— Нет, я не сделал урока по французскому.

В глазах отца появился радостный огонек. Ему, видимо, доставляло удовольствие мучить мальчика.

— Почему же, скажи на милость?

Люсьен пожал плечами в знак неведения и даже удивления, как будто вопрос был нелеп.

«Я его отлуплю-таки!» — пробормотал отец, впиваясь в Люсьена взглядом.

С минуту он молчал, созерцая, до какой глубины нравственного падения дошел его неблагодарный сын, который без всякой основательной причины не приготовил урока и даже, очевидно, не раскаивается в этом…

— Я так и думал! — начал наконец господин Жакотен, повышая голос с каждым словом. — Ты не только опять взялся за свое, ты еще и упорствуешь. В прошлую пятницу учитель дал вам задание. У тебя была целая неделя, чтобы его выполнить, но ты не удосужился это сделать. И если бы я не спросил, ты отправился бы завтра в школу, так и не приготовив урока. Мало того, ты сегодня весь день лодырничал, шлялся. И с кем? С Пишоном, Фурмоном, Шапюзо — с самыми что ни на есть шалопаями, худшими учениками класса. С такими же лентяями, как и ты. Рыбак рыбака видит издалека! Уверен, что тебе не пришло бы в голову провести часы досуга с Берюшаром. Ты считаешь, что дружить с прилежным учеником унизительно. Да Берюшар и не стал бы с тобой дружить! Я уверен, что он не захотел бы водиться с тобою, он никогда не шалит. Шалить — на это ты мастер. Берюшар работает. Вот почему он один из лучших учеников. На прошлой неделе его поместили в списке тремя строчками выше тебя. Думаешь, это мне приятно? Ведь я весь день сижу в конторе с его отцом. А он — не бог весть кто. В самом деле, что представляет собой Берюшар-отец? Работяга, конечно, но способностей у него — кот наплакал. И в политике он разбирается нисколько не лучше, чем в делах. Он и понятия не имеет о политике. Ему это известно, и когда мы толкуем на разные темы, он чувствует себя не в своей тарелке. Но когда ему случается говорить о своем мальчишке — первый, мол, ученик! — он отыгрывается, кладет меня на обе лопатки. Каково это мне? У меня, к несчастью, нет такого сына, как у Берюшара… Первый по языку, первый по арифметике! Так и хапает все награды… Вот это сынок! Люсьен, перестань вертеть кольцо от салфетки! Я не допущу, чтобы ты слушал меня с таким видом, как будто тебя здесь нет. Слышишь? Или без пары затрещин ты не вспомнишь, что я твой отец? Лодырь, бездельник, лоботряс! За целую неделю не приготовить урока! Если бы у тебя было совести хоть на грош если бы ты хоть на минуту задумывался над тем, как отцу тяжело, то не поступал бы так. Ты не знаешь, что такое благодарность, иначе ты выучил бы урок. Я весь день тружусь не покладая рук! На мне лежат заботы обо всех вас, о вашем будущем. А когда я состарюсь и выйду в отставку, кто обо мне позаботится? Нужно рассчитывать только на самого себя, а не на других. Я ни у кого не одалживал даже су, всегда сам выпутывался из беды. Родные мне никогда не помогали. Отец не позволил мне учиться в школе, двенадцати лет меня отдали в мастерскую. Мне приходилось в любую погоду возить тележки с товаром. Зимой я мерз, летом моя рубаха прилипала к потной спине… А тебе живется вольготно, тебе повезло — у тебя слишком добрый отец. Но так продолжаться не может. Подумать только: урок по родному языку! Лодырь, шалопай! Быть добрым — значит быть бесхарактерным. А я-то собирался повести вас всех в среду на будущей неделе смотреть «Бургграфов»! Я так и знал, что дома меня ждет неприятность. Когда меня нет — во всем беспорядок: и уроки не приготовлены, и по хозяйству не ладится. И, разумеется, выбрали именно такой день… — Господин Жакотен сделал многозначительную паузу. Из скромности и деликатности он даже полузакрыл глаза. — День, когда я узнал, что меня хотят представить к академическим пальмам! Да, вот какой день вы выбрали!

Господин Жакотен выждал несколько секунд, чтобы: посмотреть, какое впечатление произвели его слова. Но после столь длинной обличительной речи они не дошли до сознания домочадцев. Эти слова услышали, но пропустили мимо ушей, как и все остальное. Лишь одна госпожа Жакотен, знавшая, что муж уже два года ждет награды за безвозмездное выполнение обязанностей казначея местного филармонического общества, поняла, что произошло какое-то важное событие, но не разобрала толком, в чем дело. Слова «академические пальмы» показались ей странными, несуразными, и она представила себе мужа, в фуражке почетного музыканта, сидящим на самой верхней ветке кокосовой пальмы. Наконец она постигла переносный смысл этих слов (немалую роль здесь сыграла боязнь, что ее упрекнут в недостаточном внимании) и уже раскрыла было рот, чтобы выразить приличествующую случаю радость. Но момент был упущен: господин Жакотен, которому равнодушие членов семьи доставляло горькое наслаждение, испугался, как бы слова жены не смягчили оскорбительного молчания, и поспешил опередить ее.

— Итак, дальше! — произнес он со скорбной усмешкой. — Как я уже сказал, у тебя была целая неделя, чтобы приготовить урок. Да-с, целая неделя! Интересно, за какой срок выполнил задание Берюшар? Уверен, что ему не потребовалось недели. Ни шести дней, ни пяти. Ни даже трех или двух дней. Берюшар приготовил урок на другой же день! Что же вам задали?

Люсьен, не слушавший его, задержался с ответом. Отец заорал на него так оглушительно, что потревожил тетю Жюли в ее комнате. С распущенными волосами, в ночном капоте, она появилась на пороге.

— Что тут такое? Зачем вы мучаете мальчика, хотелось бы мне знать!

К несчастью, в эту минуту господин Жакотен был целиком поглощен мыслями об академических пальмах; поэтому его терпение лопнуло. Обычно он не позволял себе «выражаться», даже будучи вне себя от ярости. Но когда старуха, которую они приютили из милости (а также в расчете получить наследство) позволила себе столь бесцеремонно разговаривать с ним, с человеком, которого вот-вот наградят академическими пальмами, — это показалось ему верхом наглости.

— Вы! — прорычал он. — Я вот скажу вам сейчас словечко из пяти букв.

Тетя Жюли выпучила глаза, не веря ушам, а когда господин Жакотен уточнил, какое слово из пяти букв он имел в виду, старушка упала в обморок. В кухне раздались крики ужаса; некоторое время стаканы, блюдца и пузырьки с лекарствами драматически позвякивали. Сестры Люсьена и его мать суетились вокруг тети Жюли, утешая ее и всячески выражая сочувствие, что еще больше ожесточало господина Жакотена. Они старались не смотреть на него, но, когда случайно встречались с ним взглядом, в их глазах можно было прочесть порицание. Он чувствовал себя виноватым, жалел старую деву, искренне раскаивался в сорвавшейся с языка грубости и охотно извинился бы, но всеобщее осуждение задевало его гордость. Когда тетю Жюли увели в ее комнату, он громко и раздельно проговорил:

— Я в третий раз спрашиваю тебя, что вам задали?

— Сочинение, — сказал Люсьен. — Нужно объяснить пословицу: «Чем торопиться — лучше загодя в путь пуститься».

— Только и всего? Не понимаю, почему это тебя так затруднило.

Люсьен покачал головой, выражая сомнение в легкости задания.

— Во всяком случае, урок надо приготовить. Тащи сюда тетради и за работу!

Люсьен взял свою сумку, валявшуюся в углу кухни, достал черновую тетрадку и написал вверху чистой страницы: «Чем торопиться — лучше загодя в путь пуститься». Как медленно он ни писал, на это ушло не более пяти минут. Затем он уставился глазами на написанное и начал грызть ручку.

— Я вижу, что ты принимаешься за дело без большой охоты, — сказал отец. — Как тебе угодно! Я не спешу и, если понадобится, буду ждать всю ночь.

И он принял позу поудобнее.

Взглянув на отца, Люсьен сообразил, что его спокойный вид не предвещает ничего доброго, и попытался обдумать пословицу. «Чем торопиться — лучше загодя в путь пуститься». Это, по его мнению, было настолько очевидно, что никаких доказательств не требовало. Он с отвращением вспомнил басню Лафонтена «Заяц и черепаха». Его сестры, уложив тетю Жюли, ставили посуду в шкаф, и, хотя они старались делать это тихо, все же посуда звенела, что ужасно раздражало господина Жакотена; ему казалось, что Люсьен воспользуется шумом, дабы оправдать свое ничегонеделание. Вдруг раздался страшный грохот: мать уронила в раковину кастрюлю, которая, отскочив, упала на каменный пол.