— В таком случае, — заявил хозяин дома, резко вставая, — полагаю, мне лучше оставить вас одних. Я принесу вам парочку одеял, и вы сможете провести остаток ночи в тишине и покое. Желаю хорошо отдохнуть, а утром поговорим спокойно, на свежую голову. Согласны?

С этими словами он поставил свечу на стол и скрылся за дверью своей комнаты.

Тогда Кармен скрестила руки, приподняв бровь с видом настоящего инквизитора, и посмотрела на Райли, выжидая, пока он расскажет, кто и почему собирается их убить.

Прошел час, прежде чем Райли успел ей рассказать обо всем, что произошло за последние десять дней, о возможных последствиях и о тех неожиданностях, к которым привели их действия. Единственное, о чем он стыдливо умолчал — как ни абсурдно это могло показаться — это о своей мимолетной интрижке с Эльзой.

— Невероятно, — пробормотала Кармен, когда Алекс закончил долгие объяснения, прерываемые ее бесконечными вопросами. Наклонив голову, Кармен внимательно разглядывала узор ковра и затейливую резьбу на оконных ставнях, через которые в комнату просачивался первый утренний свет. — Невероятно, — повторила она.

Алекс понимающе кивнул.

— Я знаю. Конечно, это похоже на шпионский роман, но клянусь тебе, это правда.

— Но в этом же нет никакого смысла! Зачем нас убивать, если мы ничего не знаем?

— Боюсь, что, в сравнении с таинственной операцией «Апокалипсис» наши жизни немногого стоят.

— И ты действительно ничего об этом не знаешь — кроме того, что было написано на той странице?

— На данный момент — ничего. Но надеюсь, что наши немецкие пассажиры смогут что-нибудь найти среди бумаг, которые мы подняли с того корабля, и помогут пролить свет на это дело.

Кармен потёрла пальцами переносицу, стараясь успокоиться.

— Прости, что втянул тебя в эту заваруху, — прошептал Райли. — Если бы я знал, что такое может случиться, я бы никогда...

Женщина с кожей цвета корицы тяжело вздохнула.

— Забудь об этом. Если то, что ты рассказал — правда, то случившемся, нет твоей вины, — холодно добавила она, небрежно стягивая в узел волосы на затылке.

Затем, не говоря ни слова, растянулась на ковре, пристроив голову на подушку и накрывшись одеялом; потом, повернувшись к Райли спиной, освободилась от джеллабы и шелкового халата и бросила их рядом.

Алекс молча сидел, любуясь в рассветном сумраке изящными очертаниями шеи Кармен и ее плеч.

— Так значит... ты меня прощаешь? — спросил он шёпотом.

— Ни в коем случае, — последовал решительный ответ. — А сейчас оставь меня, мне нужно поспать.

Проглотив обиду, Райли постарался взять себя в руки, устроился между подушками и, не имея сил даже раздеться, растянулся на мягком шерстяном ковре и укрылся одеялом.

Лежа на спине, чтобы не давить на больные ребра, он то и дело косился направо, любуясь сладострастными изгибами тела Кармен — которая лежала под тонким одеялом совершенно обнаженная, на расстоянии протянутой руки, при одной мысли он ощутил необоримое желание, охватывающее его всякий раз, когда он оказывался рядом с этой чувственной женщиной.

Чувственная женщина, казалось, прочла его мысли и повернулась.

— Даже не надейся! — прошептала она.

Вильгельм и Генрих  

Штаб гестапо

Берлин

В маленькой, совершенно безликой комнате, расположенной в недрах бывшего театра на улице Принца Альберта, где нынче располагалась штаб-квартира гестапо — здания, больше известного берлинцам как «Дом ужасов» — в серых замшевых креслах сидели лицом друг к другу двое мужчин. Их разделял небольшой круглый стол, на нем стоял серебряный поднос с двумя чашками кофе, к которым ни один из них так и не прикоснулся.

Собеседники отличались друг от друга, как небо и земля. Один из них был в дорогом шерстяном костюме, который еще больше подчеркивал спокойное благородство его манер; у него были седые волосы, густые брови и открытый взгляд синих глаз. Другой же скорее напоминал ласку, вставшую на задние лапы; это впечатление усиливали маленькие глазки под круглыми очками, черные усики, подвижные челюсти и нервные повадки: казалось, он готов был в любую минуту сорваться с места. Тем не менее, черная с серебром форма СС, которой он руководил уже двенадцать лет, с лихвой возмещала недостаток физической брутальности, внушая чувство благоговейного ужаса. Генрих Гиммлер, второй по значимости человек в Третьем рейхе, по праву считался самым могущественным и опасным в Германии и отчитывался лишь перед самим Адольфом Гитлером.

Об антипатии, которую собеседники питали друг к другу, знали все кому не лень. Тот, что в костюме, был главой поносимого на чем свет стоит абвера и единственным членом правительства, не принадлежащим к партии нацистов, а его оппонент твердой железной рукой управлял всемогущими войсками СС. Граница, разделяющая их, была очевидной, и все, кто хотел плыть с попутным ветром в нацистской гитлеровской Германии, знали, по какую сторону границы нужно находиться. Вообще-то, тот факт, что Вильгельм Канарис, известный своим негативным отношением к методам Рейха, все еще стоял во главе абвера, оставался для всех загадкой, за исключением, само собой, тех, кто являлся мишенью адмирала, ибо Канарис ловко использовал любой компромат, находящийся в его руках, чтобы держать врагов на почтительном расстоянии и не давать им воли. Естественно, в числе этих врагов находился и Генрих Гиммлер.

Атмосфера в кабинете, освещаемым лишь тусклым светом через выходящее на север окно, была гнетущей. Напряженность, возникшая между собеседниками, буквально витала в воздухе. Гиммлер согласился на эту бессмысленную встречу скрепя сердце, лишь из-за нескольких фотографий, как он предполагал, представляющих для него угрозу, поскольку запечатленные на них намерения лидера СС были явно далеки от сюсюканий с детьми. Вот и еще одна причина, чтобы ненавидеть старого морячка, не признающего национал-социализм и занимающегося исключительно плетением интриг против начальства, что разлагало подчиненных. Гиммлер подозревал, что именно Канарис убеждал Франко не воевать на стороне Германии. «Несомненно, адмирал — тяжкая обуза для Рейха, но ничего, рано или поздно я упеку его вместе с семьей и тупыми псинами в концлагерь, и там его заставят сожрать своих собак, перед тем как вздернут на виселице за измену, — подумал Гиммлер, и его губы под усиками расползлись в довольной улыбке. — Рано или поздно, но упеку».

— Это ошибка, — в третий раз повторил Канарис, не обращая внимания на погруженного в размышления человека, сидящего перед ним. — Операция «Апокалипсис» — весьма серьезная ошибка, за которую нам, несомненно, придется дорого заплатить.

— Вы ничего не знаете об этой операции, — самодовольно произнес Гиммлер, — как бы вы ни притворялись, что это не так.

— Я знаю о ней достаточно, чтобы опасаться самого худшего, — возразил Канарис.

Гиммлер цинично улыбнулся.

— Позвольте напомнить, что на самом деле это была ваша идея.

От негодования адмирал вытаращил глаза, стараясь не поддаться на провокацию.

— Да как вы смеете? — возмущенно ответил он, не повышая, впрочем, голоса. — План, предложенный мной фюреру, состоял в том, чтобы внедрять в тыл врага наших агентов, используя для этого корсарские корабли. Мой план состоял лишь в этом, а вовсе не в том, что вы собираетесь провернуть. То, что вы намерены сделать, неизбежно приведет к катастрофе.

Гиммлер, явно забавляясь возмущением адмирала, откинулся на спинку кресла, сложив руки на коленях.

— А вам известно, что подобные пораженческие комментарии приравнены к государственной измене? — спросил он.

Наклонившись вперед, Канарис в упор уставился на главу СС.

— Ни вы, ни ваша армия чернорубашечников не способны запугать меня, Генрих, — ответил он ледяным тоном. — В случае необходимости я пойду к самому фюреру и доведу до его сведения, как сильно он ошибается. Операция «Апокалипсис» не просто обречена на неудачу; она принесет поражение и гибель всей Германии, поскольку вы не подозреваете об одном важном факторе. Мои осведомители в Лондоне уверяют, что британское правительство прекрасно знает об «Апокалипсисе», — он выдержал паузу, наблюдая за реакцией собеседника, однако тот ничем не выказал беспокойства или растерянности. — Так что эта операция, — закончил он, — заведомо обречена на провал.