Гарри беспомощно взглянул на бывшую жену. Он ждал и боялся, что она сделает сыну замечание, и теплая атмосфера вечера рассыплется, как упавшее с ёлки украшение.

Вилка в руке Онки Сакайо неуклюже звякнула о край тарелки, но она сделала вид, что ничего не произошло.

– Леди Мария, попробуйте и вы! Мой брат очень хорошо готовит! На мои именины он сам пек коржи для торта!

Онки оценила милосердие дочери. Она выстрадала улыбку и для пущей убедительности своего понимающего смирения взяла с тарелки большой кусок заиндевелого в сахарной пудре рождественского кекса.

Так и должно быть. Всё правильно. В век репродуктивных технологий мать – понятие этическое, а не биологическое. Она не заслужила того слова, которое хотела услышать.

Возвращаясь домой, Онки отпустила такси, чтобы пройти пешком несколько кварталов.

Рождественская ночь – самая пустая и тихая ночь года. Проспекты свободны от машин, все заведения закрыты, на тротуарах – ни прохожего… Все попрятались в семейные гнезда от холодного дыхания звездного неба. Одна только Онки стояла посреди перекрестка и задумчиво смотрела на мигающий желтый свет.

В Атлантсбурге почти не бывает морозов. Зябко, однако. Она спрятала руки в карманы и пересекла проспект. Ощущение собственной неприкаянности и одиночества неприятно зияло среди привычных мыслей.

На ходу Онки залатала эту дыру: на душе может быть скверно потому лишь, что заняться нечем. Завтра будет день – будет работа.

Её фигура в простой куртке на синтепоне одну за другой перечеркивала лужи фонарного света.

Тень то удлинялась, то вырождалась в грязное пятно под ногами.

Скомканными фантиками падали редкие крупные снежинки.

10

Безмолвная квартира походила на банку в кладовой, которую давным-давно помыли и поставили ждать применения.

Спать не хотелось. Кофе варить было лень: Онки насыпала молотый прямо в чашку и залила кипятком. Села разбирать почту. Писем оказалось достаточно, чтобы она смогла развлечь себя до утра.

В дверь позвонили.

"Санта Клаус что ли? Кто ещё может ко мне прийти?"

На пороге стоял курьер с внушительной рождественской коробкой.

– Вам подарок.

"Надо же! Обычно приносят лично, дескать, какие мы хорошие, поблагодарить не забыли. Вы за нас порадели, мы вам – конфеточек да коньячку."

В коробке сверху лежало письмо.

"Дорогая Онки! Я знаю, это жестокая выходка, но я не могу умереть, зная, что ни разу в жизни я не поздравила свою дочь с Рождеством. Будь жалостлива и не суди меня. Я специально заказала доставку подарка в первое Рождество после моей смерти. Я долго думала, что подарить. Наверное, глупо, но решила купить тебе перчатки. Пусть твои руки будут всегда в тепле.

Мама."

Они были завернуты в подарочную бумагу с елочками и оленями. Вязаные перчатки из ангоры. Мягкие, как шарики вербы.

Онки положила их на ладонь и поняла: надевать их нельзя. Такие вещи не носят. Прячут под подушку, чтобы сбывались добрые сны…

В открытом ноутбуке ждали письма. Онки вернулась к столу, перчатки устроила рядом, одну к одной. Она открыла меню почтового ящика и поменяла подпись, что автоматически добавлялась к каждому отправляемому письму: увеличила на пять букв и два пробела.

Теперь все адресаты её посланий будут читать в конце:

С уважением, Онки Афина Сакайо.

Глава 14

1

С Тати периодически случались судорожные припадки – медики вынуждены были привязать её к кровати, чтобы она не повредила живот.

Надежда на выздоровление Королевы увядала стремительно, как срезанный цветок без воды.

Кузьма проводил возле любимой целые дни, он разговаривал с нею; хотя ее слабые реакции на слова и прикосновения вполне могли быть случайными, ему казалось, что где-то там, в каменной раке парализованного тела бьется крохотная моль-душа, которая слышит его.

Маленькая девочка в утробе Тати преодолела семимесячный рубеж – врачи считали это редкой удачей. Двадцать восемь недель – срок, когда ребенок при современном уровне развития медицины вполне может появиться на свет. Теперь жизни малышки ничто не угрожало – акушеры с каждым днём смелее улыбались Кузьме, и всё чаще они говорили "ваша дочь" вместо безликого и холодного "плод".

Зарина навострила уши. Когда ей стало известно, что Тати не жилица на этом свете, а ребенок, которого она носит, вскоре благополучно родится, и это – девочка, она начала активно разминать в голове идеи как получить и узаконить свои права на регентство при малолетней внучке.

Кузьма не сомневался, что мать его попытается захватить власть, и потому на первой же пресс-конференции, посвященной скорому появлению Наследницы, он сделал официальное заявление, что будет регентом сам.

Общественность забурлила, как бульон на слишком сильном огне: представители прогрессивных течений, новые молодежные партии, а также некоторые хваткие личности в верхах, которым показалось, что регентство наивного юноши пахнет для них кормушкой, активно поддерживали позицию Кузьмы, консервативные леди старой закалки не скрывали возмущения: регент – мужчина! это незаконно! это невозможно! скандал!

– Характер, – резюмировала Селия. До этого она отказывалась комментировать жизнь королевской четы как в прессе, так и в приватных беседах.

Зарина прислала сыну гневное письмо с угрозами заморозить все доступные ему счета "ОйлРемайнс", если он не откажется от своего "опрометчивого и неслыханно дерзкого" заявления.

Реакция Кузьмы снова поразила всех. Он опубликовал в блоге письмо матери, а также свой ответ на него:

«Если деньги – твой последний рычаг давления на меня, мама, то считай, что ты побеждена. Я открою благотворительный сбор средств в сети и, будь уверена, соберу на жизнь нам с дочуркой. Человеку нужно совсем немного, а излишества превращают его в злое животное. Моя супруга научила меня терпению и умеренности, за что я останусь благодарен ей до самой смерти. Можешь отказать мне в наследстве, мама, можешь проклясть меня, если это принесет тебе облегчение. Закрывай мне доступ к счетам нашей компании хоть сейчас. Я готов. Народ не оставит своего Короля. Не держу обид, желаю вашей семье здоровья, счастья и новых наследников.

С глубоким уважением, Кузьма шай Асурджанбэй.»

От гнева и стыда Зарина захворала, отчего вынуждена была перенести запланированную операцию по пересадке матки. Женщина-донор, подходящая по всем параметрам, тридцатипятилетняя атлантийка Белинда Блейк получила электронные авиабилеты и вскоре должна была прибыть в Хорманшер.

2

Это была крупная грубая женщина без образования и без занятий; она десять лет служила по контракту в государственном суррогатном резерве республики Новая Атлантида, откуда её уволили за алкоголизм. Покуда служила, она постаралась для родины: произвела на свет шестерых здоровых и крепких граждан. Больше ничего она не умела и не хотела делать. Целые дни она пролеживала на кровати с заткнутыми плеером ушами и пакетом семечек, сухих фруктов или орехов. Гимнастику для беременных делать Белка (так все её называли) ленилась, но охотно гуляла пешком. Она удивительно легко переносила роды – полчаса и готово. Также в ней поражало полное отсутствие эмоциональной вовлеченности в процесс: если другие женщины как-то переживали свое пусть не полное, не родственное, но все же материнство, Блейк выплевывала живых детей из своей утробы точно лузгу – безразлично и даже с презрением. Она уничижительно именовала их "личинками", цинично шутила, похлопывая по животу. В то время, когда она носила шестого ребенка, Белинду Блейк застигли в туалете потребляющей коньяк из карманной фляги. От биологических родителей малыша, разумеется, этот факт скрыли, чтобы избежать разбирательства. Однако, едва разрешившись от бремени, Белинда вынуждена была написать рапорт.