— Придется уж мне показать тебе пример!

Сбросила на снег рюкзак, разбежалась и прыгнула, оттолкнувшись изо всех сил. Летела я через пропасть невесомо, легко и странно долго парила как птица. Даже будто покружилась на той стороне пропасти, выбирая место, куда удобнее приземлиться. Уверенно и крепко встала ногами на стеклянно-синий лед, чуть припорошенный снежком, обернулась к парню.

И он тоже разбежался, прыгнул, и я сразу же поняла, что он не долетит; в груди у меня все сжалось. Парень летел ко мне тоже долго-долго и стал падать в пропасть, еле-еле успел схватиться руками за каменистый край ее. Я кинулась к нему, схватила его за руки, изо всех сил стала тянуть кверху…

И в это время где-то рядом по-домашнему неправдоподобно задребезжал телефонный звонок. Я успела только удивиться этому, а сама все тянула и тянула парня за руки. И вот он уже вылез, испуганное до этого лицо его стало счастливым, он сказал: «Я люблю тебя, Катя!» — поцеловал меня холодными губами.

А телефонный звонок все дребезжал где-то рядом, парень тоже услышал его — я это поняла по его лицу, — чуть отодвинулся от меня, и я проснулась.

Да, звонил телефон в прихожей. Ну, мама подойдет… Почему мне так радостно и немножко стыдно? Что целовалась? Так это же во сне… А в моей комнате было яркое солнце, на окне — причудливые узоры мороза, сверкавшие как хрусталь… Да, вот почему радостно: сегодня первый день зимних каникул! Первое полугодие десятого класса я закончила хорошо, на одни пятерки, и впереди целых десять свободных дней!

— Проснулась, Катенок? — негромко и ласково спросила мама, заглядывая ко мне в комнату; когда отец в плавании, мама называет меня, как и он, Катенком. — Людочка звонила. Я сказала, что ты еще спишь. Позвонит через полчаса. — Мама улыбнулась, вошла в комнату, села на край моей постели: — Ну, что сегодня во сне видела?

Я покраснела невольно, ответила:

— Спасла от смерти одного парня, а он тут же в любви мне объяснился… — а что поцеловал, так и не смогла сказать.

— Хороши девичьи сны! — мама тихонько засмеялась.

Мама невысокая, худенькая, неприметная рядом с отцом. Его рост — два метра без трех сантиметров, плечи широченные, движения уверенны, как-то особенно надежны. И лицо красивое, мужественное: глаза синие, нос прямой, на широких скулах тугие желваки, рот большой и крепкий, с глубокими складками в углах. И волосы красивые, русые, пышные. Отец — капитан первого ранга, командует большим кораблем, и, когда уходит в плаванье, дома у нас становится напряженно, тихо, почти никто не бывает, и мама ходит по квартире молчаливая, потерянная. Каждое утро, еще до завтрака, бежит на лестницу к почтовому ящику. Сейчас по ее лицу я видела, что и сегодня нет письма от отца.

— Ведь второй месяц!.. — жалобно прошептала мама, и губы ее скривились, как у девчонки; женаты они почти двадцать лет, а мама все не может привыкнуть к длительным отлучкам отца.

Я ласково погладила ее по остренькому, как у девчонки, плечу.

— Перебори себя, мама, перестань волноваться!

— Да, да, да… — послушно и жалобно кивнула мама, посмотрела мне в глаза виновато: — Помнишь, у Некрасова? «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…» Может, с отчаянья и я могу это сделать, да только я из тех женщин, которые просто жить не могут, если постоянно не чувствуют рядом надежного мужского плеча…

Я помолчала, все-таки решилась:

— Может, работать тебе пойти?

— Да я уж и сама думала об этом, даже с отцом у нас разговор был… А только что я умею, куда пойду, да и поздно мне уже начинать… Я вон без отца даже в кино не могу сходить. И все время в тревоге, в тревоге… И ты-то ведь из-за моей нервности страдаешь, а, Катенок?

— Ну что ты!

Взяла маму за руки, стала ласково поглаживать их и вдруг подумала: а ведь мама права. Вот почему, например, я привыкла так самозабвенно мечтать? Порой иногда будто в двух жизнях оказываюсь одновременно, в реальной и параллельно в выдуманной. Больше всего люблю читать про сильных, смелых и бесстрашных людей. А по вечерам заснуть не могу, пока не представлю себе, что я на необитаемом острове или в одинокой избушке посреди дремучего леса. Уж не убегаю ли я в мечту от нашей домашней нервности, когда отец в море?

— Ну, вставай, завтрак остынет, — уже по-другому, буднично сказала мама; она с собой справилась, встала. — Да и в Кавголово, Людочка говорила, вы собирались…

— А хочешь, я не поеду, побуду с тобой?

— Поезжай, поезжай, — и мама пошла на кухню.

Я накинула халат, пошла в ванную. И пока стояла под холодным душем — даже зубы начали постукивать, — а потом хорошенько растиралась мохнатым полотенцем, ко мне снова вернулось радостное настроение, с которым проснулась. Даже вспомнила того парня и то, как он поцеловал меня во сне.

Когда отца нет дома, мы с мамой едим на кухне. В ней тоже было солнечно, а на столе уже стояла яичница с колбасой и дымились чашки с кофе.

— Вдвоем с Людочкой едете? — спросила мама; она уже сидела за столом, оглядела меня с удовольствием. — Идет тебе, Катенок, этот костюм! Вот удачно, что я бордовый купила, да?

— Да, — я тоже села за стол, стала есть яичницу, она была очень вкусной, как и всякая еда, приготовленная мамой; еле вспомнила, о чем она только что спросила меня, ответила: — Нет, еще Петька Колыш с каким-то новым своим приятелем, нашим будущим одноклассником.

— Ты только смотри, Катенок, осторожнее там с гор катайся! — поспешно заговорила мама, лицо ее сделалось серьезным. — Говорят, каждый день из Кавголова привозят лыжников с поломанными ногами… — Помолчала, придвигая мне чашку с кофе, тоже обеспокоенно спросила: — Что это еще за новый приятель у Пети?

— Какой-то Виктор Плахов.

— Ты уж поосторожнее с новыми людьми.

В прихожей зазвонил телефон. Я подбежала, сняла трубку.

— С добрым утром, Люда!

— Все спишь, конечно! — как обычно, капризно спросила Людочка. — А я уж позавтракала и оделась, жду тебя.

— Через десять минут буду, товарищ начальник!

Все мы живем по соседству друг с другом, недалеко от метро «Парк Победы», и учимся в одной школе. И если собираемся куда-нибудь идти, то встречаемся у метро, это у нас уж стало традицией.

Еще с другой стороны широкого Московского проспекта я увидела у станции метро Людочку с Петькой и высокого парня. Я перебежала проспект, уже подошла к ним близко и невольно остановилась… Так вот он какой, этот самый Виктор Плахов! На нем был сине-белый лыжный костюм, высокая вязаная шапочка с детским помпончиком. Правой рукой он опирался на лыжи, поставленные в снег торчком, в левой держал сигарету, что-то говорил Людочке, слегка улыбаясь. И стоял он как-то очень легко и ловко, гибко изогнувшись стройным и сильным телом. И черные влажные глаза его в пушистых длинных ресницах, и нос с горбинкой, и курчавые бачки на смуглом лице, и улыбающиеся губы… Не знаю, как это объяснить, но так и веяло от него отчаянной удалью, я даже покраснела. И будто совсем он не чувствовал мороза — пальто на нем не было, не было и рукавиц. А Людочка, очень нарядная в своей беличьей шубке, пушистой шапке из чернобурки, раскрасневшаяся, смотрела на него снизу вверх своими голубенькими глазками с восхищением. Только Петька, как обычно, думал о чем-то своем, и сухонькое длинноносое лицо его было по-всегдашнему отрешенным.

— Ты, Нилова, не можешь, конечно, не опоздать, — тотчас капризно сказала мне Людочка, надувая губы, все поглядывая на Виктора.

— Тихо, Кусик! — сказал ей Петька, протягивая мне руку, по-всегдашнему широко и откровенно улыбаясь. — Познакомься, Катя, с нашим будущим одноклассником.

Я почувствовала, как у меня горят щеки и уши, но все-таки заставила себя поглядеть на Плахова. Он спокойно и прямо смотрел мне в глаза. Чуточку теперь удивило меня его лицо — оно все было странно неподвижным, точно замершим. Ловким и сильным движением выкинул Плахов сигарету — она пролетела метра три, точно упала в урну, — протянул мне руку:

— Виктор.