Он, как выяснилось, рвался к капитану. Часовой же, имея строгие инструкции насчёт доступа на лодку посторонних, не пускал. Дитц отпихнул было его в сторону и двинулся к трапу, но наткнулся на молчаливое противостояние экипажа, который, не сговариваясь, перекрыл проход на палубу. Рассвирепевший комендант начал прокладывать себе дорогу стволом автомата, тыча им прямо в людей, но у него ничего не вышло. Это был открытый акт неповиновения офицеру, притом офицеру СС, но, повторяю, комендант был кривой, как саксофон, а во-вторых, дело происходило не на площади в Мюнхене, а на далёком острове в океане. В-третьих, мы — экипаж подводной лодки. Поэтому вся команда дружно обступила часового и заняла трап — единственный путь на палубу. В этот момент на остатках мостика появился Змей. Он быстро спустился на палубу; команда тут же расступилась, и он сошёл на пирс.

— В чём дело, штурмбаннфюрер? — спросил капитан, как мог дружелюбно.

— Этот ваш идиот доктор!!! Он заперся в бункере! Один! Он снял коды!!! Дверь не открывается!!! А я знаю! Вы с ним... вчера... вы! О чём вы с ним ше... шептались?! Британские шпионы! Чёрт подери! Единственный еврей на острове, и тот шпион! А я когда ещё предупреждал!..

— Штурмбаннфюрер, вчера я не виделся с доктором. К тому же он ваш, а не наш. И вообще! Вам не кажется, что вы забываетесь?! — капитан повысил голос, но эта попытка была ничем по сравнению с истеричными воплями коменданта. Пробковый шлем упал с головы Дитца, обнажив мокрую от пота лысину, но он не заметил и даже мимоходом пнул его ботинком.

— Разойдись!!! А ну, в сторону!!! — продолжал вопить комендант.

При этом он покачивался. Казалось, что голова его вот-вот лопнет, такая она была красная, а выпученные глаза были готовы выскочить из орбит.

— Разойдись, я сказал! Освободить проход к лодке! Капитан! Мы уходим в море! В Бразилию! Доложить рейхсфюреру! Арестовать их всех! Повесить! Расстрелять!!! Шпионы! Неподчинение офицеру СС?!

И с этими словами он начал вставлять магазин в автомат. Руки не слушались, однако он всё же сумел это сделать. Видя действия своего начальника, эсэсманны изготовили автоматы; он оттянул затвор — и они тоже…

Наш часовой — а это был Эрих Райманн — также был вооружён автоматом, но он был отгорожен от распоясавшегося (а точнее — свихнувшегося) эсэсовца живой стеной членов экипажа, и прежде всего — капитаном. К тому же, никто и предположить не мог, что произойдёт дальше.

Дитц отшагнул назад, повёл стволом и полоснул короткой очередью в сторону капитана. В тот же миг первый помощник Фогель стремглав бросился к нему, поднырнув под ствол, ударил по руке и ловким движением отбил автомат. Опешившие эсэсманны запоздали со стрельбой, но один из них всё же успел сделать три или четыре выстрела по Фогелю, попав также и в коменданта базы. Над всем этим прозвучали длинная очередь в воздух, выпущенная нашим часовым, и громовой голос Змея:

— Отставить!!! Не стрелять!!!

На несколько секунд наступила почти полная тишина. Её нарушили только звуки падения четырёх тел — Фогеля, Герхарда, маата Тробиша и коменданта. Вальтер Махемель, перехватив автомат часового, дал очередь по эсэсманнам. Автоматчики в песочных шортах и рубашках повалились на землю.

— Не стрелять!!! — изо всех сил заорал капитан, но было поздно.

Все бросились к упавшим, и только кок Риддер, сообразив, кинулся к лодке — как он потом сам сказал, за бинтами. Но не успел он даже прыгнуть на палубу, как остановился и замер, а потом отчаянно крикнул:

— Лодка горит!!!

Все обернулись и увидели, что из рубки, а также из открытого носового торпедопогрузочного люка ползёт сизый дым. На какое-то время все оторопели, и первым опомнился Змей. Я плохо помню последовательность дальнейших событий — всё просто смешалось. Лодка действительно горела. Дривер оставался внутри неё; с ним, кажется, был ещё кто-то, и что там произошло, никто не знает до сих пор. Тушить пожар было решительно нечем — воды полная бухта, но ни вёдер, ни помп со шлангами на берегу не было; дыхательные аппараты, конечно, находились в лодке. Кто-то кинулся к рубке, за ним ещё двое, остальные оставались на месте, потому что понимали, что ничего не смогут сделать. Все отдавали себе отчёт, что самое страшное будет, когда рванут аккумуляторы и торпеды, но ещё раньше рванёт артиллерийский боезапас. А заодно и топливо в цистернах. Но стояли, как вкопанные, и я в том числе.

Инквизитор замотал лицо мокрой тряпкой, прыгнул на палубу и нырнул в носовой торпедопогрузочный люк, ещё кто-то в кормовой, кто-то полез на рубку… Капитан крикнул: «Роге! Назад, к раненым!», однако тот уже скрылся внутри. За ними бросилось ещё несколько человек, и даже сам капитан рванулся было к лодке, но повернулся к лежащим телам.

Дитц получил пулю в шею и корчился в агонии; ещё один эсэсманн лежал с продырявленной грудью и не дышал. Фогель был ранен в живот, но, тем не менее, он пытался встать. Тробиш был убит прямо в сердце. Два эсэсманна полулежали на досках пирса, зажимая льющуюся кровь. И хуже всего — был застрелен наповал второй помощник Герхард Финцш… Он лежал на пирсе лицом вверх, раскинув руки и уставившись в небо остекленевшим взглядом голубых глаз. Единственная аккуратная дырочка была у него во лбу над левым глазом, а под затылком растеклась тёмно-красная лужица. Он успел заслонить капитана от пули, выпущенной Дитцем.

— Герхард, Герхард... — наклонившись, тихо прошептал, почти простонал Змей и закрыл ему глаза; в ту же секунду он распрямился и заорал: — Немедленно все с пирса! К ангару! Несите раненого!

Часть экипажа, в том числе капитан и я, осталась на пирсе возле лодки. На Змея было страшно смотреть. Он смотрел на свой корабль, сжав кулаки и стиснув зубы, словно испытывал невыносимую боль, правая щека нервно подёргивалась. Мы услышали, как свистит и шипит воздух, выходя из клапанов вентиляции балластных цистерн – кто-то открыл их, и лодка начала понемногу проседать в воде. Едва Фогеля оттащили подальше, как из камбузного люка, весь в саже, вылез Эрвин Штанцель. Обессиленный, он, словно куль, рухнул на палубу лодки ничком, неуклюже подвернув руки. Мальчик-с-пальчик бросился к нему, но было уже поздно — Эрвин умер. За ним из люка показался такой же чумазый Вернер Кох (это он вытолкал Эрвина наверх), затем отплёвывающийся Инквизитор. С трудом перебравшись на пирс, Вернер слабеющим голосом доложил капитану: лодку обесточили, тушили пожар всем, что подвернулось под руки, но победить огонь не удалось. Опасаясь взрыва, тут же приняли решение притопить корабль. Кроме клапанов вентиляции, они открыли кингстоны средней группы и трюмные, чтобы «Золотая рыбка» села килём на грунт. Вода пошла в трюм, она успеет затопить отсеки, так что взрыва снарядов, батарей, торпед и топлива, похоже, не будет... Сообщив это, Вернер потерял сознание, ноги подкосились, и он упал бы, если б его не подхватили на руки.

Ещё двое бросились на палубу, но тут из люков чуть ли не клубами повалил чёрный дым. Еле успели вынести наверх ещё двоих погибших — инженер-механика Дривера и старшего рулевого Циммерманна, у них были сильно обожжены руки и лица. Похоже, что они задохнулись и обгорели уже потом. Их положили около ангара и прикрыли брезентом. Теперь внутри лодки не было никого…

— Лейтенант-инженер всегда хотел, чтобы его похоронили в море, — с трудом проговорил перемазанный копотью обер-машинист Якоб, кашляя и комкая пилотку.

— Циммерманн тоже, — угрюмо добавил кто-то сзади.

—Что ж… — тяжело вздохнул фон Рёйдлих, надевая фуражку, — значит, так тому и быть. Пока же займёмся лодкой… и этими.

К нему подвели раненых эсэсманнов, они были уже разоружены. Капитан внимательно посмотрел на них и жёстко скомандовал:

— Заткнуть свои дырки — чем хотите — и бегом марш к себе в бункер или куда там ещё! Лейтенанту… вернее, унтерштурмфюреру этому вашему сию минуту прибыть ко мне, и без фокусов. На будущее же... — Змей тоскливо вздохнул и процедил с досадой: — А-а… ну вас к чёрту. Пошли вон оба!!!