— В деда с бабкой.

— Не-ет, они бережливые были. Аккуратисты.

— А ты — антипод. В генетике так бывает.

— Знаешь, меня и отец твой, наверное, бросил потому, что я такая транжирка. Он ведь много зарабатывал, а я все успевала проматывать. И его зарплату и свою… — И она взглянула на ходики на стене, испуганно вскочила. — Ой, опаздываю! Сегодня генеральный прогон, главный велел пораньше быть.

И засуетилась на маленькой кухоньке. Схватила с подоконника расческу, кофточку со спинки стула, юбку с гвоздя на двери и убежала в ванную. Скоро из-за двери послышался шум воды.

Мишка спокойно продолжал есть. Потом поднялся, шагнул в коридор и постучал в дверь ванной:

— Завтра родительское собрание в школе, — громко сказал он. — Тебе велели обязательно быть.

— Что-нибудь натворил?

— Ничего не натворил. Просто велели быть.

— Ой, Мишка, у меня же спектакль вечерний. И подменить некому — Клавдия Степановна гриппует.

— Мое дело передать.

— Ладно, что-нибудь придумаю. Постараюсь!

…Мишка неторопливо шел в школу. Сумка с книгами заброшена за плечо, на шее на тонком ремешке висит фотоаппарат. Он шел старыми кривыми переулками, мимо длинного пруда, который теперь был превращен в каток, обвешанный гирляндами цветных лампочек, изрезанный причудливым орнаментом лезвиями коньков.

Мишка жадно смотрел по сторонам, иногда вдруг останавливался, раскрывал футляр фотоаппарата и снимал.

Как раз когда он нашел интересный кадр и даже присел на корточки, приставив к глазу аппарат, за спиной раздался насмешливый голос:

— Едва утро — он уже щелкает, точно помешанный.

Мишка, не шелохнувшись, сделал два снимка, только

тогда разогнулся. Сзади стоял рослый, крепкого сложения парень, одного с Мишкой возраста. Генка Куликов. Поздоровавшись негромко, пошли рядом.

— Ты лучше поснимай, как я прыгаю, — сказал Генка. — Знаешь какой класс может получиться? В любом журнале на первой обложке напечатают.

— Эту бодягу все снимают, — довольно равнодушно отозвался Мишка.

— Не у всех фирменно получается. Вот ты попробуй.

— Неинтересно.

— Ну и дурачок. Кому твои пейзажи нужны?

— А я для себя снимаю.

— Ну и лопух. Мог бы приличные бабки заколачивать.

— Сколько мне надо, имею. Это ты у папашки выпрашивать привык, — так же сухо и независимо отвечал Мишка.

Они свернули в переулок, в глубине которого стояла красного кирпича, старая шестиэтажная школа. Со всех сторон к ней стекались разновозрастные ученики.

— Мне тут предложили полное снаряжение, фирма, — с ноткой грусти сказал Генка. — Красота — застрелиться можно. А башлей — ни шиша… Опять придется у фатера клянчить…

— А сколько надо? — поинтересовался Мишка.

— Шесть сотен.

— Фию-ить! — присвистнул Мишка. — Каждый сходит с ума по-своему.

— Зато какая фирма!

— «Адидас»?

— Сам ты «Адидас», деревня. «Адидас» формы для прыгунов не делает. И лыжи не делает. Олимпийские чемпионы в таких прыгают! Шведская фирма… — снова вздохнул Генка.

— Тебе до олимпийского чемпиона совсем немного осталось, — язвительно заметил Мишка.

— Ты свое вшивое остроумие для другого побереги, — разозлился Генка.

— Не злись, я любя, — улыбнулся Мишка. — Достанешь ты башли на эту фирму, чего скуксился?

— Фатер не даст, черт бы его побрал.

— Через матушку действуй, — посоветовал Мишка.

— Уже пробовал — не получается. Он как узнал, что я этот дурацкий математический кружок бросил — совсем взбесился. Каждый день с душеспасительными беседами лезет… А че мне эта математика? Как козе баян.

— Козе баян действительно ни к чему, — засмеялся Мишка.

— Мальчики, ку-ку! — раздался за их спинами веселый девичий голос.

Ребята разом обернулись — перед ними стояла беловолосая, в дубленке и модных сапожках, смеющаяся Аня.

— Привет, неотразимая! — Генка сразу забыл свои горести, расплылся в улыбке. — На тебя глядя, ослепнуть можно!

— Дураки, для вас стараюсь! Мишка, сфотографируй!

— Не стоит. На пленке хуже получится.

— Нет, сфотографируй! — Аня капризно топнула ножкой.

— Щелкни, козел, тебя леди просит! — Генка встал рядом, по-хозяйски обнял ее за плечи.

Они были под стать друг другу: оба рослые, красивые и жизнерадостные. Белозубые улыбки сверкали на лицах.

— Жизнь из вас прямо фонтаном бьет, — с иронией произнес Мишка и щелкнул фотоаппаратом. Потом подумал и приложился к глазку второй раз, и в тот момент, когда раздался второй щелчок, Генка успел проворно поцеловать Аню, обняв ее второй рукой.

— Получилось? — засмеялась Аня, высвобождаясь из Генкиных объятий.

— Получилось… Детям до шестнадцати и после сорока смотреть не разрешается.

— Значит, папе с мамой не покажем! — вновь засмеялась Аня. — А ты со мной не хочешь сфотографироваться, Мишка? Пускай Генка щелкнет!

— Это вам не игрушки. — Мишка защелкнул кнопку на крышке кожаного футляра и зашагал к школе.

— Слушай, почему он всегда такой хам? — совсем не обидевшись, спросила Аня.

— Без отца живет, сирота невоспитанная! — весело ответил Генка, и они побежали догонять товарища.

— …Вот это здорово… И это… Где подсмотреть умудрился?

— У прудов, в скверике… случайно…

— Здорово, Михаил, молодец… настроение есть… В изображении даже характеры есть, судьбы… И все схвачено точно и неожиданно. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю…

— Из тебя толк может получиться. Но быть настоящим художником — это бесконечная работа души и сплошные мучения… Запомни.

— Вы мне об этом тыщу раз говорили.

— И еще тыщу скажу, не повредит.

Руководитель фотостудии Сергей Матвеевич, человек уже немолодой, лет пятидесяти, внимательно рассматривал фотографии, принесенные Мишкой, некоторые откладывал в сторону.

— И этот снимок хорош. Когда снимал, утром?

— Нет, часа в четыре, еще светло было…

— Слушай, а почему ты так мало портретов снимаешь?

— Не люблю… — после долгой паузы ответил Мишка. — Слишком много пороков я в них вижу.

— Ишь ты какой! — Сергей Матвеевич с любопытством посмотрел на Мишку. — Пороки видишь, а достоинства нет?

— Очень мало…

— Даже у тех, кого любишь? — допытывался Сергей Матвеевич.

— Мне бы не хотелось отвечать на это, Сергей Матвеевич, — отвернувшись, сказал Мишка.

— Как знаешь, не хочешь — не отвечай, — несколько растерялся Сергей Матвеевич. — Я без всякой задней мысли спросил. — Он закончил рассматривать фотографии, сложил их стопкой и вернул Мишке.

Фотостудия располагалась в одной из классных комнат школы, только не было парт — вместо них столы с фотоувеличителями, пластмассовыми ванночками, флаконами с разными химикалиями. Четыре кабины для зарядки и проявки пленки. На стенах, под стеклом и в самодельных деревянных рамках, висели многочисленные фотографии.

— А эти? — кивнул Мишка в сторону отложенных фотографий.

— Эти я буду рекомендовать на Всесоюзную фотовыставку. — Сергей Матвеевич взял их, еще раз бегло просмотрел.

— Но я же не член Союза журналистов. — Мишка даже испугался.

— Ничего. Порекомендуем тебя как способного и упорного любителя… Я ведь член жюри этой выставки, — улыбнулся Сергей Матвеевич. — Что, доволен?

— Спасибо, Сергей Матвеевич… — так же растерянно ответил Мишка.

— Не за что, заслужил. Слушай, Михаил, а ты кинокамерой снимать не пробовал?

— Нет. Откуда?

— Ну-ка, посмотри, что я достал! — не без гордости проговорил Сергей Матвеевич и достал из настенного шкафа большую картонную коробку, водрузил ее на стол и вынул черную, аккуратную кинокамеру с длинной блестящей ручкой.

За дверьми шумела большая перемена. Гул голосов, топот ног, крики, смех. В фотолабораторию то и дело заглядывали взлохмаченные головы с блестящими любопытными глазами. Потом зашел один подросток, видно, тоже фотолюбитель, за ним — другой.

— Заходите, ребята, — обернулся Сергей Матвеевич.

Ребята зашли. Сергей Матвеевич торжественно показал кинокамеру.