Киллиан заинтересованно взглянул на своего наставника, качнув головой, и с трудом удержался от того, чтобы поморщиться от резкой вспышки боли в простуженной шее. Взгляд его упал на статую бога-проказника Криппа, покровителя второго осеннего месяца Мезона. Криппа изображали в виде босоногого юноши в потрепанной одежде с крысой на плече. Это было единственное божество, руки которого не протягивались вперед к просящим людям, они были раскинуты в стороны, а заговорщицки-озорное лицо было обращено вверх.

Жрец Харт, не без усилий справившись с рвущимся наружу кашлем, спешно миновал секцию Криппа и вновь заговорил с Бенедиктом уже на территории покровительницы Паззона Толиады — богини страсти и искушения, изображенной в виде привлекательной молодой длинноволосой женщины в откровенном, подчеркивающем точеную фигуру наряде. По протянутой к людям в завлекающем жесте руке богини взбиралась каменная змея.

— А ведь во время казней на помостах вы говорили совсем другое. Я слышал, что боги фигурировали едва ли не в каждой вашей речи, — многозначительно произнес Харт, заставив наставника остановиться у границы последней секции. Колер решительно заглянул в глаза ученику и кивнул, бегло минуя секцию покровителя последнего месяца года Зоммеля и покровителя снов Заретта — древнего старца, сидящего на спине каменного медведя.

— Киллиан, пожалуйста, не путай мои разговоры с тобой и речи перед толпой. Ты проводил казнь, ты помнишь, как это бывает, когда необходимо убедить в чем-то кучу народа, которая при первом же неверном слове может кинуться на тебя. Толпе — я никогда не скажу ничего из того, что рассказал тебе. Коллективный разум таких сборищ почти не способен размышлять, он глуп, его хватает только на восприятие простых громких речей и на проявление агрессии. Поэтому с помостов я могу вещать что угодно, но в большинстве случаев это не будет иметь никакого отношения к тому, что я на самом деле думаю. Я говорю то, что люди хотят слышать, потому что это удобнее.

Киллиан кивнул. Это он прекрасно понимал. Он и сам действовал примерно так же, когда делал в своей речи в Олсаде акцент на то, что дочь Дарбера Ваймса никогда не увидит своего погибшего отца, хотя на деле он не мог сказать, что столь искренне сочувствовал вдове и ее ребенку — сочувствие к ним и соболезнования их утрате возникали не на глубоком, но на некоем поверхностном, навязанном общей моралью уровне…

— Если я в какое божество и верю по-настоящему, то только в это, — многозначительно произнес Бенедикт, указывая рукой на темную секцию прямо перед собой. То было отдельное святилище Рорх, подобное тем, что, если верить слухам, строят для своего почитаемого божества аггрефьеры. — Я не знаю, что будет после смерти, не знаю, ждет меня перерождение после Суда Богов, или забвение, но я верю, что Смерть — существует. И как бы ее ни олицетворяли, в нее я верю. Если за чью руку в этом храме я и взялся бы осознанно, то только за руку Рорх, Киллиан.

Жрец Харт прерывисто вздохнул, и воздух вырвался из его груди с простуженным свистом, спровоцировав новый приступ кашля.

Дождавшись, пока подопечный придет в себя, Бенедикт махнул рукой на двери храма и кивнул.

— Идем, — дружественно улыбнулся он. — Думаю, теперь пора позавтракать. Хочешь ты есть или нет, твоему организму нужны силы, чтобы бороться с болезнью.

— О, боги, Бенедикт, хватит уже про мою болезнь, — почти обиженно отозвался Киллиан. — Это просто кашель. Я в порядке.

— Ладно, — примирительно поднял руки Колер, снисходительно улыбнувшись. — Ты у нас в еде не нуждаешься, но я — нуждаюсь, я проголодался, и ты идешь со мной. Вопросы есть?

Киллиан криво ухмыльнулся.

— Вопросов нет.

— Вот и прекрасно. Вперед навстречу завтраку, жрец Харт.

С этими словами Бенедикт решительно направился к выходу из Храма Тринадцати, увлекая ученика за собой.

Фатдир подошел к покоям малагорского царя и прислушался: в комнате, похоже, был еще один посетитель, по голосу больше всего напоминавший Отара Парса.

Нехорошее предчувствие, одолевшее Фатдира сразу по получении от эревальны сообщения о том, что «Его Величество желает видеть своего первого советника у себя, как только выдастся такая возможность», только усилилось.

Фатдир успел хорошо изучить повадки Бэстифара и прекрасно понимал, что такое сообщение можно было трактовать как «иди сюда срочно». Что срочного могло понадобиться малагорскому монарху от первого советника в это совершенно обыкновенное утро, вышеупомянутый первый советник не имел ни малейшего представления. Присутствие командира кхалагари в покоях царя размножило и без того быстро рождающиеся в голове Фатдира возможные варианты развития событий, ни один из которых отчего-то не предвещал ничего хорошего.

Переведя дыхание — путь до покоев Бэстифара был проделан почти бегом — сухопарый малагорец внимательно прислушался к разговорам за дверью. Голос аркала звучал громко и четко. Судя по тону, царь пребывал в приподнятом настроении. Командир кхалагари же, похоже, был весьма озадачен тем, что слышал от монарха…

— … сможешь, наконец, разделаться с ним. Только не говори, что не рад.

— Ваше Величество… — с трудом подбирая слова, мрачно обратился Парс. — Я ни в коем случае не хочу оспаривать ваш приказ, но… с чего такая перемена?

Бэстифар чуть помедлил с ответом. Фатдир внимательно прислушался, задержав дыхание, всеми силами пытаясь понять, о ком говорится в этой беседе.

— Скажем так, — протянул аркал задумчиво, — несколько лет я пытался найти ответ на вопрос, отчего мой бывший боевой товарищ так скоропалительно покинул город, где ему были предоставлены приют, защита и работа в цирке. Проанализировав его поведение относительно Аэлин Дэвери по донесениям твоих людей с материка, я понял, что Мальстен Ормонт полагает меня исключительно врагом.

Фатдир едва удержался от того, чтобы раскрыть рот от изумления. Ни в одном из вариантов развития событий, пришедших ему в голову, не было и не могло быть ничего подобного. Сколько он помнил Бэстифара шима Мала, тот всегда был уверен, что Мальстен Ормонт — кто угодно, но не враг. И, насколько Фатдиру было известно, никаких новых донесений с материка, которые могли бы так резко изменить его мнение, малагорскому монарху не приходило. Что же могло спровоцировать такую перемену настроения?

— … а стало быть, он представляет угрозу. Более того, он направляется в Грат, а значит, угрозу представляет уже не возможную, а вполне реальную, — непринужденно продолжил Бэстифар. — Здесь начинается поле твоей деятельности, Отар. Избавь меня от этой угрозы. Задание сложное, не спорю: в конце концов, твой враг в данном случае весьма искусен, может управлять людьми и прорываться сквозь красное, не испытывая при этом ни малейших трудностей. Но не думаю, что это остановит тебя и твоих людей.

— Разумеется, не остановит, мой царь, — с жаром отозвался Парс.

— Хочу отметить, — продолжил аркал, не меняя тона. Фатдир ярко представил себе медленный кивок, которым монарх одарил командира кхалагари. — Ты был прав. Ты предупреждал меня об опасности, которую представляет Мальстен, почти с первых дней, как он здесь появился. Я не слушал тебя. Теперь — слушаю. Но я знаю, что твою позицию относительно… анкордского кукловода разделяют далеко не все твои люди и, уж если на то пошло, далеко не все, кто работал с Мальстеном здесь, в цирке.

— К сожалению, это так, мой царь, — спокойно подтвердил Отар.

— Поэтому я хочу, чтобы на задание с тобой отправились только те твои люди, которые полностью разделяют твои взгляды на Мальстена. Только они сумеют достойно оценить противника и только они будут испытывать к нему невольный страх, который в данной операции просто необходим. Если идти в лобовую атаку на этого данталли, ничего хорошего из этого не выйдет: ровно столько людей, сколько выступит открыто против него, поляжет замертво. Действовать нужно осторожно. Поэтому, повторюсь, бери самых проверенных, самых преданных, готовых жизнь отдать за свои убеждения по поводу опасности, которую представляет анкордский кукловод.