Толпа поглотила ее, сомкнулась со всех сторон, лишив возможности видеть жертву и вынуждая довериться интуиции. Убийца ускорила шаг, пробираясь вперед и обходя зазевавшихся у спешно выставленных прилавков горожан. Поднырнула под рукой какого-то норда, отодвинула мальчишку, норовившего залезть в чужой карман, освободилась от чьей-то руки, тащившей ее в круг танцующих. Резкий профиль данмера на мгновение показался впереди, когда народ расступился, и убийца поспешно склонилась над прилавком, ловя отражение в мутных пятнах дешевых зеркал размером меньше ладони. Данмер на пару секунд застыл на месте, сощурил огненные глаза, недвижным змеиным взглядом окинул толпу. Обожженными пальцами коснулся тяжелого золотого медальона. Ждал кого-то? Или уже почувствовал, что за ним идут, и выискивал своего преследователя среди горожан?

 Терис, привыкшая в таких случаях радоваться своей неприметности, в этот раз не чувствовала себя в безопасности. По-праздничному яркое платье и косы с лентами послужили бы защитой от подозрений всех ее прошлых жертв, но не данмера. Матильда Петит и Довеси Дран покупались на ее внешний вид, сполна одаривали полупрезрительным снисхождением, но до последних своих минут не допускали мысль о том, что это из-за нее по их венам, вымораживая жизнь, разливался яд. Им, как и всем в особняке, хватало ее слабости и наивного взгляда, чтобы без опасений поворачиваться к ней спиной. Тогда это спасало, но сейчас облик обычной горожанки защитил бы ее не лучше, чем льняная рубаха защищает от удара топора. Как бы она ни вырядилась, для убийцы Мораг Тонг это едва ли будет иметь значение, возникни у него хоть тень подозрения. Ее выдаст манера двигаться, любой неосторожный поворот головы и цепкий взгляд — все то, что роднило убийц и воров и заставляло их узнавать друг друга, под чьей личиной они бы ни силились скрыться.

 Маленькое мутное зеркальце ловило голубизну неба с золотым воздушным змеем, улыбку девушки с цветами в волосах, блеск доспехов стражи и черное пятно одежд убийцы. Данмер, еще пару мгновений постояв на месте, двинулся через толпу. Не слишком торопливо. Обманчиво расслабленно. И это пугало сильнее, чем если бы он побежал, совавшись с места. Быть может, он счел свои подозрения напрасными, а может, уже всем существом чуял присутствие преследователя и выжидал, когда тот подойдет близко.

 Терис не позволила себе ни глубокого вдоха, ни секундного промедления, чтобы вознести молитвы высшим силам. Ощущение, что он чует ее спиной, не позволяло ничего, что выдало бы ее волнение.

 Полукровка смешалась с толпой, намеренно огибая убийцу и стремясь затеряться среди горожан. Украдкой коснулась гребня, воткнутого в перевитые лентами волосы. Яда достаточно, чтобы пораженным им данмер не прошел и трех сотен шагов. Вряд ли он носит с собой противоядие, а до Гильдии магов четверть мили — немногим больше, чем он способен пройти.

 Пять шагов влево. В такт сменившей песнь про Защитницу мелодии — развернуться, пронестись вместе с хороводом до украшенного лентами прилавка кукольника. Деревянные рыцари и маги, принцессы в ярких платьях, столпившаяся детвора, принаряженная к празднику. Среди водоворота цвета и звука потерять убийцу Мораг Тонг невозможно. Черное пятно скользит, ступая по грани ликующего мира и своего собственного, поглощающего краски. Его как будто бы даже не видят, толпа обходит его, никто не задевает плечами и не наступает на ноги, хотя хмельных нордов заносит из стороны в сторону, и многие уже идут нетвердо, ища опору и норовя завалиться на ближайшего прохожего. Золотой медальон тускло блестит на шее убийцы, храня его от внешнего мира, как детей Ситиса хранит их невзрачная темная одежда, пряча в темноте и отводя взгляды случайных свидетелей.

 Зубец гребня легко вышел из своего гнезда, и под пальцами без усилий повернулась гладкая стеклянная ампула. Вязкий яд обволок острый шип зеленоватой пленкой, маслянисто блеснул на свету, суля жертве скорую смерть.

 Как в танце — несколько шагов по дуге, под аккомпанемент волынки — пируэт, чтобы уклонится от стражника, идущего сквозь толпу на звуки драки. Вновь нырнуть под чужой рукой, с извинениями обогнуть медленно бредущего старика, подслеповато щурящегося на солнце. Пять шагов до цели. Проскочить между готовыми сцепиться наемниками. Пропустить мать с тремя детьми, тут же бросившимися в сторону яркой палатки кукольники. Три шага. Два.

 Движение — короткое, почти неуловимое, отработанное еще до Братства, когда приходилось убивать гоблинов в пещерах и руинах. Шип вошел в бок данмера без усилий и так же легко вышел, окрашенный алым.

 Толпа закружила ее, унося прочь, и убийца не сопротивлялась. Гуляющие горожане служили щитом и укрытием, звук и пестрота замыкались в кокон, и значение имел только отсчет, начавшийся с того момента, как яд попал в кровь жертвы.

 Три минуты.

 Он не звал на помощь. Толпа не всколыхнулась, встревоженная его призывом, никто не помчался на поиски целителя, стража не начала поиск виновного. У него были причины не поднимать шума.

 Две с половиной минуты. Его походка еще тверда, и он торопится уйти прочь от площади. Он знает город: все его улицы и подворотни, всех нужных людей от магов до бродяг, и уже решил, куда идти. Гильдия магов недалеко, и путь до нее лежит через пустые улицы, где преследователю не скрыться от него. Тот, кто его ранил, не осмелится встретиться с ним один на один, и это дает ему преимущество. Нужно только успеть пройти два квартала, обогнать собственную смерть — от этой мысли сердце бьется сильнее, быстрее гоня отравленную кровь по венам.

 Две минуты. У него кружится голова, в глазах рябит, и шум крови в ушах стирает все звуки, доносящиеся с площади. Он касается рукой стены дома и уже не отрывает ее, боясь утратить опору.

 Полторы минуты. Ноги слушаются все хуже, и рука, скользящая по стене дома, принимает на себя вес качнувшегося тела. Выдерживает — в первый и последний раз. Когда он упадет, то уже не встанет. Он знает это и, оттолкнувшись от стены, идет вперед, чувствуя, как ноги увязают в мостовой как в вязком болоте.

 Сорок секунд. Сердце стучит тяжело и надрывно, воздуха не хватает, и обожженная рука тянется к горлу. Он пытается сосредоточиться, выудить из памяти способы замедлить действие яда, но осознание гаснет, в агонии рождая только мысль о неизбежности конца. Пальцы судорожно цепляются за холодное золото медальона, способного укрывать от чужих глаз, но не от смерти.

 Десять. Ему удалось выровнять дыхание, и тело, увязая в мостовой, воздухе и стене дома, делает шаг за шагом, все медленнее переставляя ноги, которые он перестал чувствовать. Сердце отсчитывает последние удары, и что-то внутри останавливается. Он падает долго, проваливаясь в бездну между изломанных домов, и камни мягкостью пуха принимают тело. В качнувшееся голубое небо улетает золотой дракон, привязанный на длинную бичеву, и где-то рядом на грани черноты мелькает пестрое пятно.

 Ноль.

 Терис склонилась над данмером и коснулась его шеи; еще теплое тело было так же мертво, как и толстая золотая цепь, обвившая обожженные пальцы.

 Полукровка разжала его руку, последним усилием впившуюся в медальон, коснулась холодного и гладкого золота, манившего неярким блеском. Дорогая вещь сама по себе и бесценная, если она способна скрывать своего владельца от чужих глаз среди толпы. Особенно для нее, когда ее зачарованная неведомым мастером куртка сгорела вместе с фортом, а впереди еще двое, кого заждался в пустоте Ситис. Аргонинанка сродни ненормальной сестрице Маттиаса и босмер, которого придется убивать в его же доме. Ей не помешает еще что-то помимо удачи до тех пор, пока кто-то из Братства не разыщет ее.

 Пальцы скользнули по медальону, и, наткнувшись на зазор, Терис подцепила его ногтем.

 Солнечный свет заиграл на завитке рыжих волос и оживил искусно выполненный на эмали портрет его обладательницы. Остроносая женщина с копной огненных кудрей улыбалась, щуря глаза, обрамленные сеткой едва прорезавшихся морщин, и от этой улыбки что-то внутри отзывалось тупой болью.