Хотя что он мог тогда, в свои двенадцать лет. Слабый мальчишка, в порыве ярости способный только убить. Теперь у него куда больше сил и навыков, чтобы поквитаться с убийцей своей матери. Аркуэн научила его многому, и лучшего учителя нельзя было и пожелать.

 Он улыбнулся — впервые за последние дни. На душе потеплело от мысли о скором возвращении. Он привезет лекарства, самые лучшие, какие только можно достать в Имперском городе. Уже через месяц от ожогов альтмерки почти не останется следов, она наконец-то почувствует себя лучше и сможет выходить из убежища днем. Даже обгоревшее ухо не беда, его можно спрятать под волосами. Она будет очень рада, когда больше не придется скрываться от чужих глаз в полумраке подземелий. К тому моменту, когда ее добровольное заточение закончится, как раз зацветут ипомеи, оплетающие вход в убежище, днем будет тепло…

 Пальцы мертвой руки легли на плечо, вырывая из грез и взывая к осознанию истины.

 Он не верный душитель. Он чужак в Братстве, несущий смерть детям Ситиса. И он будет делать то, что задумал, о чем напоминают разложенные на столе конверты, запечатанные сургучом с оттиском Черной Руки. Отступать уже поздно. Еще одно письмо, написанное своим почерком, уже достигло своего адресата, и последствия не заставят себя ждать.

 — Они все умрут. — Повторяемая в сотый раз фраза успокоила мать, и хватка ледяных пальцев ослабела. На время. Он знал, что мать вернется снова, чтобы напомнить о его обещании, как только ему в голову придет недостойная мысль. Матушка никогда не оставит его, она всегда будет направлять его и хранить, помогать советом и петь колыбельные, когда он не может заснуть…

 Кусая губы, он погладил висевший на шее амулет. Скоро все закончится. Сквозь закрытые ставни уже вливалась предрассветная серость, предвещая близкий приход Тилмо. Он придет, в этом не было сомнений. Слабый и запуганный мальчишка сделает что угодно, чтобы вырваться, и охотно поверит в любые посулы своего нового доброго друга.

 Где-то внизу послышались шаги, кто-то прошел мимо трактира и свернул в переулок. Не к нему. И не за ним.

 Старательно заглушенный страх вернулся и сдавил горло до тошноты. Душитель с трудом вдохнул, с хрустом сжал пальцы и откинулся на спинку стула. Перед зажмуренными глазами поплыли разноцветные круги, и желание бежать прочь из города едва не взяло верх.

 Проклятый курьер. Они встретились три дня назад в доме Анголима, когда тот зашел, с поклоном начав доклад. Начал и осекся, едва душитель, сидевший в темном углу, движением выдал свое присутствие.

 Матье вцепился пальцами в лицо, до боли впиваясь в кожу ногтями, как будто бы пытаясь выцарапать из памяти взгляд курьера — настороженный, недоверчивый и холодный, слишком красноречиво говорящий о подозрениях вкупе с его словами.

 «Алвал Увани просит у вас отчеты…»

 Неловкое молчание, повисшее после того, как имперец его увидел, только подтвердило страхи. Пришлось сыграть в тактичность и выйти, не подав виду…хотелось бы верить, что это удалось, и Анголим счел его уход проявлением способности угадывать желания начальства без слов, а не бегством. Впрочем, будь у него какие-то сомнения, ему не дали бы уйти далеко.

 Матье слишком хорошо понимал, о каких отчетах идет речь. Его отчеты. Идеальные, расписанные едва ли не по часам, заранее приготовленное прикрытие на случай подозрений. Если прочесть их, можно сделать вывод, что он служил Братству днем и ночью, и каждая минута его жизни была посвящена если не поиску и убийствам жертв, то выполнению личных поручений Спикеров и Слушателя. Никто не писал так подробно, и эта его привычка всегда радовала Аркуэн, она даже улыбалась, в редкие минуты доброго расположения духа ставя его в пример другим. И он всегда может сослаться на то, что старался для нее, за подобное усердие сам Слушатель только похвалит его. И Алвал Увани благосклонно улыбнется, не найдя подтверждений своим подозрениям.

 Нервный смех разогнал тишину, и Матье бессильно открыл глаза, выныривая из темноты в утреннюю серость.

 Алвал Увани улыбнется и не посмеет обвинить, не имея доказательств, но уже никогда не ослабит внимания. Будет следить за каждым его шагом в ожидании любого неверного движения. И никакая осторожность, никакая ложь не спасет. Он уже слишком долго ходит по самому краю, его планы требуют самоубийственного риска. И теперь придется поставить на карту все, решившись на самый отчаянный шаг и перечеркнув старые, куда более простые планы. Что же, ему не впервые искать выход. Матушка с ним, это была ее идея, и он верит ей больше, чем себе: она всегда была сильнее, умнее и всегда знала, что для них лучше.

 «Убить их всех. Пусть перережут друг друга».

 Неуверенные шаги, скрип половиц в коридоре и стук в дверь — тихий, как будто бы поскреблась мышь.

 Тилмо пришел, в этом не было сомнений. Высокий, тощий и бледный от страха. С дрожащими губами и глубоко ввалившимися глазами. Заикающийся от волнения, нервно комкающий рукава рубашки и на мгновение показавшийся собственным отражением в каком-то кривом зеркале, в шутку поставленном кем-то в дверях.

 — Я…я принес, что вы просили. — В его истрепанной сумке глухо звякнуло стекло, и звук вызвал смесь радости и страха, заставившего поскорее освободить убийцу от его ноши. Чудо, что он довез их целыми, не разбив по пути и не сгорев дотла.

 — Проходи, — Дружелюбная улыбка тронула отозвавшиеся болью искусанные губы, привычная личина участия и доброты скрыла под собой истерзанную страхами суть. Мальчишка глуп и никогда не спросит, почему он не спал. Ему не придет в голову поинтересоваться, почему душитель Аркуэн вмешивается в дела Чейдинхолла. И даже если к его пустую голову и закрадутся сомнения, он не посмеет озвучить свои вопросы, предпочтет промолчать, радуясь поддержке и участию. Он уже благодарен ему за помощь на задании, и теперь пойдет до конца. До близкого конца. Оставлять его в живых слишком рискованно, с него хватило и одного непроходимого идиота.

 ***

 Каштанка уже шла в гору, когда в запах свежей зелени плелся другой, который ни с чем нельзя было перепутать.

 Он слишком хорошо врезался в память в пылающем Кватче. Запах горелых костей долго снился ей в детстве, и на долю секунды Терис была готова поверить, что задремала в седле. Готова была поверить долю секунды — ровно до того момента, как подняла голову и увидела плывущий над верхушками деревьев черный дым. Такой же, какой затянул небо над Кватчем.

 Горел форт. Понимание, безжалостно безошибочное, не требовало иных подтверждений. Ветер дул с западной стороны, как раз оттуда, где в паре миль прятались среди чащи леса развалины. Куда не ходил никто, кроме разве что бандитов и искателей сокровищ, навеки оставшихся там в виде мертвых стражей. И сейчас эти стражи горели, быть может, уже изрубленные пришедшими легионерами. Охота на Братство началась. И глупо было думать, что Легион не доберется и сюда.

 Терис выпрямилась в седле, глотая воздух и чувствуя, как отчаянное желание пришпорить лошадь и погнать ее в сторону форта пересиливает здравый смысл. Кинжал и десяток стрел бессильны против отряда закованных в сталь легионеров. Они убьют ее, и она не заберет с собой никого. Бессмысленная и глупая смерть, которую ей давно пророчили, только все это не имеет значения, если допустить мысль, что Спикер где-то там.

 Близкий топот копыт и треск ветвей заставили схватиться за рукоять кинжала и придержать поводья лошади, попятившейся, когда серая тень вывалилась из кустарника. Всадник едва держался в седле, хрипло дыша и пытаясь сорвать упавший на глаза капюшон. Из-под порванной ткани и слипшихся прядей волос взглянули глаза — смутно знакомые, асимметричные, цвета зеленого стекла, из которого обычно делались флаконы для лекарств.

 Тилмо, один из новых обитателей убежища…все еще живой, хотя при их единственной встрече казалось, что он обречен на смерть, стоит ему встретиться с первой жертвой. И сейчас его появление принесло некоторое облегчение, хотя раньше убийца не вызывал никаких чувств.